Справедливость есть, справедливость бред?
Кто там прав, кто неправ, в разбомблённом рассвете.

Черновик. На правах рукописи ©

Люба моя дорогая! Масечка, я немножко скажу, а ты потом меня ласково убьёшь. Я привык. Только, коврик постели у ног, чтоб было, куда падать, а душу пристрой у себя на щедрой груди, шоб далеко не отлетала.

Черновик. На правах рукописи ©

 Одесса начиналась портом, продолжалась им, кормилась и расцветала. И, когда одэссцы, не одесситы, превратили порт в мрачный музей восковых-стальных фигур на причальном камне, она побежала от себя, куда глаза глядят.

Черновик. На правах рукописи ©

 …Вокруг скамейки суетливо толпятся голуби со своим извечным гурканьем. Нырко шныряют вездесущие воробьи. Птицы сыты. Совсем неподалёку портовый элеватор, где есть всегда, чем поживиться от щедрот щелей железнодорожных вагонов, свозящих в корабли зерно, со всей Украины. 

Черновик. На правах рукописи ©
…Нет занятия глупее, чем пытаться объяснить с научной точки зрения, что такое одесский язык. Только поэтому, сие шикарное явление не отнесено в разряд мирового наследия.

Писать за сегодняшнюю Одессу, в которой больше сорока лет уже не живёшь, это, как когда ты смотришь в стареньком районном кинотеатре бездарный ремейк на твой самый, сколько себя помнишь, любимый фильм.

Здесь, совсем не избиратель, лет тридцать не голосовавший, но не совсем ещё равнодушный к происходящему, и дальше границ его дома, мнение поимел в сторону кровавых боданий двух пламенных борцов за права русских на кусочке частной собственности. Той самой, честно купленной Петром I, у очень побеждённого, очень шведского короля, и тупо расподаренной большевиками дважды за век, вместе с русскими, их душами, заводами, и потомством.

Монолог, о котором речь, бродит по Сети с недавних времен (текст см. ниже) — прекрасен по душе моей. И, вряд ли это МихМихыч, даже, скорее, совсем не он. МихМихыч не жаловал деепричастный оборот, избегал длинных фраз. Но, там есть некая магия Жванецкого, флер его философии и мудрости.

Оказывается, валерьянка на ночь творит чудеса. Интернет рекомендует, не верю, но принял. Сильно понервничал с Рудольфычем и Василем за «Северный поток — 2».  Как не принять, если до слез. Столько труб на дно уложили, а газу идти некуда. И зеленым человечкам в Европу не пробраться по трубе, если что. Через Украину ж никак, там задвижек на пути тыщща и реверс могут навстречу пустить. И наверняка часть человечков украдут, и продадут на сторону в горячие точки, для поддержания там нужной температуры. Обидно, однако, до не уснуть.

На удивление новогодняя ночь задалась. Душевно и развернуто Президент (с большой русской буквы «П») поздравил под бой курантов. За окном много стреляли в комендантский час и беззащитное небо, у соседей постреливали шампанским, у меня постреливало в боку. Постреливало не критично, но с добрым намеком, на взвешенный подход, к количеству выпиваемого вина, и поедаемых холодца, оливье, маслин и прочего иже с ними, включая все кондитерское.

Предуведомление: Эту статью я написал восемь лет назад, за что получил диплом клуба ИМХО –  "Самая обсуждаемая статья года" (1600+ комментов в обсуждении). И заодно огрёб кучу хамства и презрения от центральной латвийской газеты "Lauku Avize".

Слушать другого убыточно. Вдруг ему понадобится сочувствие или, не приведи Господь, помощь. Все, ты весь врасплох и растерян.

Что может быть грустнее, холодеющего пляжного песка на избеге осени. Только, остывшие обрывы берега, усеянные голыми скелетными остовами ещё недавно изумрудно зелёных кустов и деревьев. Песок тяжелеет и замирает в ожидании морозов. Песок растерян, как память, хранит в себе следы недавних пляжников. От тех следов пляжи лунны сто крат луннее Луны.

Обычный день, и всё привычно. А цвет дня другой, и жизни тоже.
Ушёл домой последний Ангел-Хранитель Одессы. Он встретится там с остальными.
Никогда не думал насколько состою и из него, насколько он во мне, близкий до крови, родной.
С тех пор, как появился в жизни, поселился в ней, и там остался навсегда, сколько будет она продолжаться.

Всю жизнь благодарен Фёдору Эрисману, придумавшему школьную парту. Она не позволяла детёнышу сутулиться, и предлагала смотреть на всё печатное под прямым углом. Не то, что нынче, - на всё искоса, и сгорбившись за тонконогим, холодно-бездушным столом. Та парта вся была сделана из массивного, главное, натурального дерева, тёплого в холод, прохладного в жару.

Представьте, проснулись, а вокруг все по-чесноку, правда, только, правда, и ничего, кроме правды! Все узнали все и обо всем. Наконец-то восторжествовало! Свершилось счастье!

Двое крепких мужчин спортивного телосложения. Правда, у одного сломана рука, у другого, перебиты пальцы на ногах. На лицах и по телу шрамы как трещины. Видно, что устали.
Заплакали женщины, стоявшие над ними, склонив головы в венках. Вокруг, дети голы́шки-пузанчики, всегда весёлые в своих кудряшках, грустно насупились, забыв привычное веселье.

О молодости можно не говорить. Она сама о себе прокричит, споёт, сыграет в футбол, даст в морду, прыгнет на крышу вагона. О зрелости говорить можно, но нечего её отвлекать, пусть работает. Не спеша и вдумчиво, можно говорить, только о старости.

Сесть после бани на лавку возле, и вперёд, пока мужики голые и распаренные, а женщины на стол собирают. Глаз прищурить, взор в себя не глубоко, в друзей, телами красных, в жизнь за околицей и мангал дымящий во дворе.