Создавать свои учебные заведения и управлять ими - значит, и выбирать язык обучения. Именно это Латвия и запрещает.

Я в этом отношении пессимист. Когда в оппозиции, то много добрых. Как попадают во власть...

Если рассматривать Гитлера и нацизм как нечто ушедшее в прошлое, то Годвин, конечно, прав. Но время показало, что по образу и подобию гитлеровской Германии создаются новые общества, которые не дошли, а возможно, и не дойдут до ужасов Холокоста. Поэтому сопоставления допустимы: вред от них чисто эмоциональный, тогда как отсутствие трезвого анализа современности не позволяет принять превентивных мер защиты.

Поэтому я и делаю вывод, что в благополучном 1990 году Годвин имел право на свое заключение, сегодня оно уже неправомерно.

Чепуха. Нацизм развивался постепенно, и для нас интересна именно первая его стадия, примерно до 1935 года, имеющая много общего с событиями в современной Латвии. Именно поэтому неприемлемо говорить, что любая параллель с Гитлером и нацизмом ущербна - Годвин имел в виду именно это.

Но я и не согласен с утверждением, что нельзя приводить примеры параллелей со зверствами нацизма - правда, это не касается наших краев. Например, геноцид тутси в Руанде во многом превзошел гитлеровский - речь идет об очень небольшой стране. Бесчинства красных кхмеров, хотя это и не геноцид в прямом смысле слова, уничтожили больше населения в процентном отношении, чем гитлеровцы в каком-либо из оккупированных государств.

Увы, зло многообразно, и абсолюта в нем не бывает.

Геноцид - термин юридический. Он описывается в Уголовном законе, в том числе и Латвийской республики: 71.pants. Genocīds

Par genocīdu, tas ir, par tīšu darbību nolūkā pilnīgi vai daļēji iznīcināt kādu nacionālu, etnisku, rases vai noteiktas reliģijas cilvēku grupu kā tādu, šādas grupas locekļus nogalinot, nodarot viņiem dzīvībai vai veselībai bīstamus miesas bojājumus vai novedot viņus līdz psihiskai saslimšanai, tīši radot viņiem tādus dzīves apstākļus, kas pilnīgi vai daļēji šos cilvēkus fiziski iznīcina, lietojot līdzekļus, kuru mērķis ir novērst bērnu dzimšanu šādā grupā, vai nododot bērnus piespiedu kārtā no vienas cilvēku grupas otrā...

Очевидно, что в Латвии признаков геноцида нет, в то время как в конкретной Сребренице по мнению Гаагского трибунала они имелись. Поэтому я стараюсь этот термин не употреблять.

Что касается нацизма, то он зародился не в 1941 году. И именно сравнения с нацизмом ранним, периода до геноцида и внешней агрессии, для нас очень поучительны.

Это неверно. Сравнивать можно по разным параметрам. Идеологически Шноре довольно близок немецким нацистам, и этим он опасен - а не тем, что сравнивает русских с вшами. А по масштабу совершенных преступлений, конечно, разница огромна.

Умри Гитлер где-нибудь в 1930 году, он был бы таким же, как Шноре, радикальным публицистом.

Сравнение чего бы то ни было с чем-либо - не самоцель, а метод познания общества. Почему ошибались люди, надеявшиеся на благоприятный приговор суда? Они считали, что профессор в области прав человека Инета Зиемеле не способна принять очевидно неправового решения. Но поскольку г-жа Зиемеле исповедует идеологию крайнего национализма, она такое решение таки приняла.

Майк Годвин считал, что с нацизмом ничего сравнивать нельзя - примерно, как считаете Вы. Для 1990 года это простительное заблуждение. Для нашего времени - очевидная ошибка. Даже если не говорить о постсоветском пространстве, вспомним резню тутси в Руанде. Нацизм был превзойден.

Нюрнбергские расовые законы касались граждан Германии. К туристам они не имели никакого отношения. Поэтому туристическая поездка в Берлин была вполне безопасна. Для матери эта поездка была очень важна, она ее часто вспоминала, потому что следующий раз за границу попала только в 1988 году.

Разумеется, все латвийские евреи внимательно следили за происходящим в Германии. Особенно такие, как мой дед, отец матери, родным языком которого был немецкий. Мать с ним говорила по-немецки. Это тоже придавало поездке своеобразный интерес: все говорят на твоем родном языке, но при этом совершенно дикие вещи.

Это характерное марксистское упрощение. Конечно, роль официальной пропаганды велика, но она не единственная, и идеолгию народа формируют разные силы.

Вот типичные примеры из истории Латвии. Во время революции 1905 года царское правительство пыталось организовать в Латвии еврейские погромы, как повсеместно в империи. Но из этого ничего не вышло, поскольку гражданское общество было охвачено интернационалистической идеологией очень популярных тогда социал-демократов, хотя они могли распространять свои взгляды только нелегально.

А вот летом 1941 года то же общество и создало многочисленные команды добровольный убийц евреев, и в целом восприняло Холокост с пониманием. При этом у гитлеровской пропаганды просто не было времени для влияния, а предшествовавшая ей советская пропаганда была тоже интернационалистическая. Просто в обществе сохранялось влияние двадцатилетнего националистического режима и особенно последних шести лет улманисовского режима, воспитывавших в латышах чувство национального превосходства.

Если бы госпропаганда была бы всесильна, политические режимы не менялись бы никогда.

В тексте отнюдь не приравниваются преступления - это было бы абсурдом. Я всего лишь говорю об опасности идеологии крайнего национализма, которая со временем может привести к насилию - как привела к насилию родственная нацистская идеология.

Моя мать в 1937 году окончила университет, и родители подарили ей поездку в Берлин. Ходила на экскурсии, любовалась достопримечательностями и вовсе не чувствовала, что ей грозит опасность. Был ли в Германии в то время нацисткий режим? Бесспорно. Нес он опасность для еврейки-туристки? Нет. Но тот же самый режим, безо всякого изменения идеологии через несколько лет стал смертельно опасен, по меньшей мере для евреев.

Поэтому так важно понимать: во главе всего находится идеология. Та идеология, которая распространена в Латвии, может и не привести к уничтожению людей, как не приводила к этому нацистская идеология в 1937 году. Но внешние обстоятельства могут измениться по независящей от нас причине, и тогда будет плохо.

Не понимая сути нашего режима, мы не можем правильно спрогнозировать развитие событий - от решения Конституционного суда по поводу частных школ до перспектив политики согласия.