Автор №8.



В бане генералов нет!

Не первый год широко расставляя ноги по одной шестой планеты Земля, неуклюже шагала перестройка. Натянув на себя майку с надписью «Демократия», крепко держа под одной подмышкой гласность, под другой — консенсус, периодически в штанах поправляла плюрализм, сильно мешающий при ходьбе.

В один прекрасный день перестройка дошагала до части, в которой служил ваш покорный слуга. Точно не помню, чем был вызван истерический крик нашего зампотылу на разводе, но смысл заключался в следующем: никакой демократии в армии быть не может, и всякой хрени (употреблялось, естественно, другое выражение), связанной с гласностью и перестройкой, — тем более.

Абсолютно был с ним согласен, но внутреннее любопытство подталкивало проверить эту аксиому. Идея родилась в течение пяти минут. Дело в том, что на огромной территории части (вы не поверите!) был бассейн. Любой служивший в советской армии вам скажет, что понятия армия и бассейн — несовместимы. Сто процентов. Но мой студенческий веселый нрав и оптимистичное отношение ко всему окружающему поставили задачу — совместить несовместимое.

На следующий день, предварительно подготовив простой алгоритм логических доводов, зашел в кабинет заместителя по политической части (замполит). Долго объяснял, что поход в бассейн неуклонно связан со всей современной политикой страны и что только понимающим это офицерам в будущем светит карьерный рост и т.д. Когда мой посыл дошел до пункта своего конечного назначения, в голове замполита что-то щелкнуло. Звук быстро распространился по всему кабинету. Разрешение было получено.



В свободное время (было и такое) построил всех желающих, и мы — естественно, строем — отправились повышать физическую подготовку. После полутора лет службы ощущения от мимолетного прикосновения к гражданской жизни были непередаваемы, вызвав массу положительных эмоций.

Вдоволь поплавав и немного отдохнув, решил провести исследование данного здания. Прошел несколько помещений — и оторопел. Передо мной возникла дверь, сильно напоминающая дверь парилки. Приоткрыв дверь, почувствовал приятное обжигание потока горячего воздуха. Первая мысль, пролетевшая со скоростью сверхзвукового самолета, что такого быть не может. И если в данную минуту я не сплю, мне все равно на гражданке никто не поверит — ходил в бассейн, парился и снова прыгал в бассейн. Не суровая служба, а курорт какой-то.

Мигом скинул, что еще оставалось из одежды (ведь в баню, соответственно, в парилку ходят… ну, вы поняли). Мысль, почему парилка была натоплена, видимо, летела немного медленнее первой, поэтому не успела. Уверенно зашел в парилку, плотно закрыв за собой дверь, не веря в свалившееся неизвестно откуда счастье. Когда пар начал опускаться, три силуэта, находившихся на верхней полке, приняли свой естественный вид.

Это были — замполит дивизии, начальник штаба дивизии и… командир дивизии (генерал). Как говорится, картина маслом.

Со скоростью пули, выпущенной из самого скорострельного оружия в мире, вылетел из парилки. Особо не вдаваясь в подробности, собрал бойцов, и мы, чуть ли не короткими перебежками, добрались до места своего расположения.

Утреннее построение. Во главе — замполит и командир моего батальона.

Замполит: «Товарищи солдаты, сержанты, прапорщики и офицеры! В последнее время в нашем батальоне участились случаи употребления нецензурной речи. Предупреждаю всех, что за это буду строго наказывать!»

Комбат: «Вы закончили?»

Замполит: «Так точно!»

Комбат: «Старший сержант (фамилия)! Выйти из строя!» — «Есть!» (два шага вперед, разворот на сто восемьдесят градусов). — «Что ж ты, 3,14… к…, какого… ты полез в эту… парилку?!»

Багрянец, появившийся на щеках замполита, стремительно приближался к цвету спелого помидора.

«За то, что в парилку полез — наряд вне очереди, — начинает улыбаться, — а то, что яйцами перед комдивом потряс, молодец!»

Строй складывается пополам от смеха.

Ничего плохого не подумайте, в армии матом не ругались, на нем просто разговаривали…


Автор №9.



Моя Маша

Моя история приключилась во время полевого выхода. Было в программе обучения офицеров-связистов такое мероприятие, когда курс выходил пешком за полсотни километров от училища строем, с почти полной выкладкой, песнями и прочими прелестями... Дабы ознакомиться на практике с тем, чему в теории нас обучали на занятиях, а также чтобы увидеть наконец-то ту технику, на которой потом предстояло работать — Родину защищать...

Сам полевой выход был для нас, курсантов, событием очень ожидаемым и особенным. Так как, во-первых, до жути надоедало сидение в аудиториях и погружение в гранит знаний, а также выматывала рутина, связанная с повседневной службой/учебой — казарма, учебные корпуса, столовка и прочие наряды/караулы... А во-вторых, за этим самым выходом следовал летний отпуск, когда ты практически на месяц (при условии успешной сдачи сессии) мог погрузиться в пучины и прелести гражданской жизни...

Интересных случаев в летних лагерях было немало, особенно ввиду несколько игривого и расслабленного настроения, которое царило среди курсантов по мере приближения к долгожданному отпуску. Например, особо отличились мои однокурсники, когда, оставшись охранять на полигоне развернутую в боевое положение технику, они ночью рванули на КамАЗе в соседнюю деревню по каким-то своим надобностям, по дороге не вписались между деревьями и погнули КамАЗу бампер — кусок швеллера. Дабы не спалиться, самый здоровый из ребят, а по совместительству часовой, полночи лупил по этому швеллеру кувалдой, чтобы выправить его в первоначальное положение. Звон стоял! К утру, конечно, успели, даже подкрасили швеллерину, чтобы выглядела как новая. Зато хохот стоял в курилках!

Смех и подначки в курилках могли быть вызваны даже самыми заурядными с точки зрения связистов вещами — типа, сержант отправляет подчиненного пописать на кол заземления, забитый в песчаную почву. А то, мол, связи нет из-за плохого контакта в этом самом заземлении... и прочая, прочая, прочая.

Данная игривость и легкость среди подчиненных отнюдь не радовала нашего ротного — майора Орленко, вернувшегося из Афгана боевого офицера, контуженного и по этой причине крайне непредсказуемого... В училище его уважали, а мы его боялись и любили страшно. Боялись как раз за его абсолютную непредсказуемость, когда на ровном месте и за смешную провинность ты мог попасть под ТАКУЮ раздачу, что икалось потом долго...

Ну вот, теперь, собственно, перехожу к фабуле. Отделение под моей командой разворачивало приемный радиоузел где-то среди бескрайних вологодских лесов (в пределах полигона, конечно). С задачей мы справились достаточно быстро, делалось это все уже не в первый раз, и все было отработано практически до автоматизма.

Разложились, установили антенны, запустили электростанцию, подали питание. А до нормативного срока еще есть какое-то время. Ну, вот я и сижу в кунге, кручу рукоятки настройки приемника, музычку вылавливаю из эфира... Туго в 90-х было в эфире с музыкой, ФМ-станций не было в принципе в Вологодской области, на КВ-диапазоне можно было кое-что словить.

И вот вылавливаю я из безбрежного эфирного пространства песню Леонида Утесова «У самовара я и моя Маша...». И так мне стало радостно от того, что мои старания по поиску песни увенчались успехом, что все так хорошо и позитивненько и что отпуск долгожданный не за горами, и т.д. и т.п.

Вдруг раздается сигнал вызова по ГГС (громкоговорящая связь) с командного пункта (КП). В соответствии с инструкцией я должен был принять вызов и доложить в микрофон что-то типа: «Приемный радиоузел такой-то, младший сержант такой-то слушает!»

Вместо доклада в соответствии с инструкцией какой-то черт дергает меня сказать в микрофон ГГС примерно следующее:

— Алле-е-е, у аппарата! — и далее, на мотив только что отзвучавшей песенки Утесова, продолжить: — У аппарата я и моя Маша!

В ответ со звоном и сталью звучит голос нашего ВЕЛИКОГО и УЖАСНОГО майора Орленко: «МАША! КО МНЕ!»

Дальше началась сплошная раздача, отгребал я по полной программе. В курилках по данному поводу гогот не смолкал в течение нескольких дней. Особенно смаковались рассказы очевидцев, которые стояли на другом конце провода за спиной нашего ротного, когда он решил — с целью укрепления изрядно пошатнувшейся воинской дисциплины — внезапно проверить, как же несут службу и осваивают боевую технику его подчиненные. В первый момент, по словам моих однокурсников, находившихся с нашим ротным, его даже оторопь взяла, а уж потом он начал рвать меня на части...

В отпуск я все же уехал, хотя в первый момент, когда я бегом бежал на КП с приемного узла, какие только страшные кары за мой залет не являлись мне. Самой страшной было лишение отпуска.

Примерно две недели мне пришлось бороться с попытками моих однокурсников прилепить мне кличку «Маша».