Время течет и классические произведения требуют серьезного переосмысления. Некоторые самонадеянные авторы делают попытки придать классикам новое звучание. Такие «обновленные» работы называются ремейками.

Я выбрал для осовременивания книгу известного австрийского писателя еврейского происхождения сюрреалиста-экзистенционалиста Франца Кафки «Процесс». Право на новую интерпретацию бессмысленного судебного произвола в отношении обыкновенного человека мне дал десятилетний опыт общения с судебной системой и то, что ведущие политики стран приписали меня к досточтимому еврейскому этносу. Это дало сильный толчок для моей творческой фантазии. Замахнуться на саму книгу я не осмелился, поскольку совсем не сюрреалист и экзистенционалист. А вот переписать сценарий какого-то фильма, снятого по мотивам книги захотелось. Вот, например, сценарий фильма «Кафка» — режиссера  Стивена Содерберга (1991 г). Роль Франца Кафки в нем исполнил Джереми Айронс.

Сначала, для удобства читателя, изложу краткое содержание «Процесса», поскольку не у всех хватило силы его прочитать до конца из-за отсутствия цельной фабулы и плохой прописки автором всех персонажей (автор роман не закончил).

Отмечу, что сам я прочитал этот роман на призывном пункте, в котором прожил трое суток в ожидании, когда меня, и еще двоих парней, заберет и увезет к месту воинской службы офицер. Я попросил от скуки ожидания пришедшую проведать меня сестру дать что-то почитать и она сунула в щель забора вокруг призывного пункта этот модный в начале 70-х годов роман, который с трудом достала для себя. Мне тогда было 18 лет и роман живо снял всю скуку проживания на мобилизационном пункте в Риге, в начале ул. Ломоносова. 

Краткое содержание романа Ф.Кафки «Процесс»

Банковский служащий Йозеф К. (по мнению многих литературоведов имевший прототипом самого Кафку) просыпается в день своего рождения и обнаруживает, что пришли люди в черном, чтобы поместить его под арест. Ему сообщают, что «начало его делу положено и в надлежащее время он все узнает». Эти люди и смешат, и возмущают, и поражают К., не чувствующего за собой никакой вины. Он не сомневается ни на минуту, что происшествие не более чем дикое недоразумение или грубая шутка.

Однако, все его попытки что-либо выяснить, оказываются напрасными. Почему в правовом государстве, «где всюду царит мир, все законы незыблемы», допускается подобный произвол? На его раздраженные вопросы даются снисходительные ответы, не проясняющие сути дела.

К. разрешают отправиться на его службу в банк, поскольку, пока ведется предварительное следствие по его делу и он может вести обычную жизнь. 

Проходит несколько дней и по телефону ему сообщают, что в воскресенье назначено предварительное следствие по его делу. Он приходит в залу, битком набитую народом. Все лица стертые, неприметные и унылые. Люди стоят даже на галерее.

К. выступает вперед и решительно начинает говорить. Он твердо намерен покончить с этим наваждением. Он обличает методы, которыми ведется так называемое следствие, и смеется над жалкими тетрадками, которые выдают за документацию. Его слова полны убедительности и логики. Толпа встречает их то хохотом, то ропотом, то аплодисментами. 

При посещении судебных заседаний «Никто не выпрямлялся во весь рост, спины сутулились, коленки сгибались, люди стояли как нищие». Все это тоже были обвиняемые, как сам К.

Не только здоровье, но и психика, и весь образ жизни К. в результате странных событий неотвратимо, хотя и незаметно, изменяются. Как будто эти перемены не очевидны, но с неумолимостью рока К. погружается в странное, вязкое, не зависящее от его воли и желания Нечто, именуемое в данном случае Процессом. У этого процесса какой-то свой ход, своя подспудная логика, скрытая от понимания героя. Не открывая сути, явление предстает К. своими маленькими частностями, ускользая от его упорных попыток что-либо понять. 

Все, с кем в этой истории сталкивается К., обращаются с ним иезуитски предупредительно, все с готовностью вступают в разъяснения, а в результате получается, что в отдельности все можно объяснить и понять, при том, что целое все больше скрывается под покровом выморочного абсурда. Частности подменяют целое, окончательно сбивая героя с толку. Так он движется по кругам своего процесса, затягиваясь в воронку странных и безликих процедур, и чем больше он стремится защитить себя, тем вернее вредит своему же делу. 

И вот прошел год. К нему на квартиру явились два господина в черном. Они молча вышли из дома, прошли через весь город и остановились у заброшенной маленькой каменоломни. С К. сняли пиджак и рубашку и уложили головой на камень. Один из них достал острый нож. Последние мысли его были о судье, которого он так никогда и не видел, — где он? Где высокий суд? Может быть, забыты еще какие-то аргументы, которые могли бы сохранить ему жизнь?

Но в этот миг на его горло уже легли руки первого господина, а второй вонзил ему нож глубоко в сердце и дважды повернул. «Потухшими глазами К. видел, как оба господина у самого его лица, прильнув щекой к щеке, наблюдали за развязкой процесса».

Содержание сценария ремейка фильма по роману Ф.Кафки «Процесс»

Ученый Йозеф Г. выходит утром в булочную за свежим хлебом, на него нападает пятеро громил в черных масках, валит на землю, пинают ногами для устрашения и объявляют, что он арестован. Причин ареста ему не объясняют, а когда он настаивает говорят: «Сам знаешь за что». Приходится провести со скованными в наручниках руками 14 часов, что по международным нормам расценивается, как пытка. (На роль ученого Йозефа Г. лучше всего подходит Стивен Спилберг — возраст подходящий и фактура интеллигентская).

Эти люди в черном и смешат, и возмущают, и поражают Г., не чувствующего за собой никакой вины. Он не сомневается ни на минуту, что происшествие не более чем дикое недоразумение или грубая шутка.

Йозефа Г. отправляют в тюрьму и помещают в одну камеру с уголовниками. Все его попытки узнать причины ареста  оказываются напрасными. Почему в правовом государстве, «где всюду царит мир, все законы незыблемы», допускается подобный произвол? На его раздраженные вопросы даются снисходительные ответы, не проясняющие существа дела (за кадром звучит мотив 7-й симфонии Д. Шостаковича).

В тюрьме Йозефу попадается обрывок газеты, из которого он узнает, что Президент страны потребовал его публично распять. Иудей требует распять меня — иудея? Это не лезет ни в какие ворота! Как бы мне извернуться от этой кары и выбрать что-то попроще? — думает в панике Г.

После четырех месяцев тюремного заключения Йозева Г. выпускают и разрешают заниматься своими делами. Однако поехать на презентацию своей книги он не может, поскольку суд запретил ему выезжать из страны на неопределенное время. Поэтому он не может продать свою книгу и остается без средств существования. А банк закрывает ему счет по звонку людей в черном (Трагизм ситуации усугубляется демонстрацией картины Черный квадрат Малевича на заднем фоне кадра). 

Люди в черном приковывают к его ноге небольшое чугунное пушечное ядро на стальной цепи. Ходить можно, но ядро и цепь очень гремят при ходьбе. В лавке люди оглядываются на производимый им гром и на лице у них появляется сочувственная улыбка. А, это тот самый Йозеф Г. — враг государства, — думают они. — Это его господин Президент призывал распять. Бедный иудей. 

Проходит три года и по телефону ему сообщают, что в понедельник назначено судебное заседание по его делу. Он приходит в залу, битком набитую народом. Все лица прокуроров, судей, секретарей стертые, неприметные и унылые (тут звучит какофония из какого-нибудь произведения Дж. Кейджа.)

Йозеф Г. выступает вперед к помосту, расположенному в центре зал и решительно начинает говорить. Он твердо намерен покончить с этим наваждением. Он обличает методы, которыми ведется так называемое следствие, и смеется над жалкими тетрадками, которые выдают за доказывающую его вину документацию. Его слова полны убедительности и логики. Толпа встречает их то хохотом, то ропотом, то аплодисментами. 

При посещении судебных заседаний «Никто не выпрямлялся во весь рост, спины сутулились, коленки сгибались, люди стояли как нищие». Все это тоже были обвиняемые, как сам Г.

Не только здоровье, но и психика, и весь образ жизни Г. в результате странных событий неотвратимо, хотя и незаметно, изменяются. Как будто эти перемены не очевидны, но с неумолимостью рока Г. погружается в странное, вязкое, не зависящее от его воли и желания Нечто, именуемое Процессом. У этого процесса какой-то свой ход, своя подспудная логика, скрытая от понимания героя. Не открывая сути, явление Процесс предстает перед Г. своими маленькими частностями, ускользая от его упорных попыток что-либо понять в целом. 

Все, с кем в этой истории сталкивается Г., обращаются с ним иезуитски предупредительно, все с готовностью вступают в разъяснения, а в результате получается, что в отдельности все можно объяснить и понять, притом что целое все больше скрывается под покровом выморочного абсурда. Частности подменяют целое, окончательно сбивая героя с толку. Так он движется по кругам своего процесса, затягиваясь в воронку странных и безликих процедур, и чем больше он стремится защитить себя, тем вернее вредит своему же делу (на экране долго демонстрируется картина Винцента ван Гога Прогулка заключенных).

Йозефа Г. обвиняют по трем статьям Уголовного закона. Ни по одной из них нет доказательств, которые требуют нормы закона. Прокурор пишет в обвинении, что он писал статьи и книги, в которых все врал и клеветал на государство. Ни одного слова в доказательство этих обвинений не приводится. Достаточно того, что у прокурора составилось мнение, что Йозеф Г. «плохой» человек, а этого достаточно для того, чтобы требовать наказания. Судья полностью разделяет мнение прокурора, что «плохой» Йозев Г. должен быть строго наказан. 

Какие доказательства, какие улики, какие экспертизы? Это все набор никому не нужных атрибутов, когда речь идет о наказании врага государства! Именно это высокое звание присвоено неким лицом или всей государственной машиной Йозефу Г. 

И вот прошел еще один год Процесса. Судья наконец выносит решение, что он осужден на полтора года тюрьмы, но пока два года будет находится под присмотром службы пробации. Инспектор этой службы запрещает ему писать научные статьи и книги и выступать в компании больше трех человек. Действительно, разве может враг государства выступать с собственным мнением, когда государственная бюрократия определила какое мнение является правильным! 

Все время Процесса Йосиф Г. не может выезжать из страны. И хотя такого наказания в Уголовном законе не предусмотрено, он пять лет проводит в ссылке по месту жительства, что должно приравниваться к десяти годам ссылки в Сибирь (тут камера обязательно должна показать заснеженные просторы Сибири). 

Не имея возможности сломить Йозефа Г. в ходе бесконечного Процесса некие неведомые люди отдают приказ убить его. На улице, куда он опять вышел, желая приобрести свежий хлеб в булочной его хватают двое людей в черном, с черными вязаными масками на голове. Они ведут его через весь город, не обращая внимания на оборачивающихся на звук чугунного ядра, прикованного стальной цепью к ноге Йозефа Г. 

Печальное шествие останавливается у фонтана напротив Национального театра оперы и балета. С Г. снимают пиджак и рубашку и укладывают головой на цементную кромку бассейна фонтана, центральная фигура которого изображает нимфу, держащую чашу с водой над головой. Один из «черных» людей  достает острый нож. Последние мысли Йозефа Г. были о том человеке, который решил его судьбу и которого он так никогда и не видел, — где он? Где высокий суд? Может быть, забыты еще какие-то аргументы, которые могли бы сохранить ему жизнь?

Но в этот миг на его горло уже легли руки первого господина, а второй вонзил ему нож глубоко в сердце и дважды повернул. «Потухшими глазами Г. видел, как оба господина у самого его лица, прильнув щекой к щеке, наблюдали за развязкой процесса» (камера дает эту сцену крупным планом, кровь должна быть ярко алой, как обычно бывает у врагов государства). Последней мыслью, промелькнувшей в голове Йозефа Г. было: А все-таки меня не распяли! В стране царит закон и порядок (камера дает широкую панораму города с высоты птичьего полета. Люди спокойно сидят за стоиками на центральной площади возле лютеранского собора и пьют кофе со свежими булками). 

Мне кажется эта интерпретация «Процесса» Кафки будет носить более современный характер, поскольку прошло уже почти сто лет, со дня издания романа и человечество далеко ушло вперед по пути Прогресса.