Тут на днях наняли меня лодку перегнать с острова на остров — с Майорки на Канары. Люди богатые, незнакомые... Лодка большая, известная... Ну кто ж не знает «Баварию»: бренд распространенный, славен скрипучестью на любой мало-мальской волне, средненькой оснасткой — и прочая демократия в наворотах.


Короче, позвонил дядька и говорит: «Слыхали мы про тебя, недорого берешь и ходишь быстро, заодно и меня подучишь. Сто рублей на берегу, сто пятьдесят в море. Соглашайся».

А я как раз заканчивал регатку по Канарикам. Вот уже похмелялся на Ланзероте, прощаясь с экипажем, состоявшим из мэра города Н., банкиром из того же российского города, полковником чего-то и ихней сестрой, кажется, тоже банкиршей. Сходили славно, попили в меру, на острова взглянули — и с воды, и так, стаксель слегка порвали у Фуэртевентуры, ночной переходец отрулились...

В общем, настроение приподнятое, океан — приветлив, буфетчица в баре тоже улыбается. Ну я и брякнул: «Да» — без раздумий. «Приду, — говорю, — на Тенерифе и сразу к вам...»

Чуть больше суток мчал с попутным ветерком. Кого-то обгонял, кому-то уступал, радовался жизни, замечательному канарскому рому «Ареукас», и дельфины веселили грацией своей, бодростью духа и умением поддержать компанию в одиночестве перехода.

— Когда вылетаем-то? — это я уже побрился и готов к переговорам по-серьезному.

— Да мы уже здесь, на Майорке. Лодку выбрали, купили. Завтра ждем тебя в порту — и сразу выходим.

— Мне бы пару дней, экипаж набрать... — список моих вопросов на переход в два раза длиннее «Илиады», но мы ж за мой счет сейчас разговариваем...

— Не надо экипажа. Ты будешь и мы. Права у меня есть, так что вылетай уже.

— Так я вам хоть список первой необходимости на «мыло» сброшу... — но это я сказал в «пустую» трубку.

Судьба. И если в твоей судьбе прописалось немного моря, парусов, соленого ветра и шелеста волны у форштевня, то бежать от нее точно не надо. Во-первых, не получится, а во-вторых — считай повезло.

Ну я и полетел. Кинул в мешок старый штормовик, сменку, кепку, сапоги и полетел на встречу с новеньким.



Людей я этих никогда раньше не встречал. Кто такие эти «мы», даже и не задумывался... Зовут, платят. Что еще нужно моряку, привыкшему к переменам в погоде? Побольше рому и любящую женщину на берегу.

Ириша купила мне билеты, поцеловала на удачу, и в 23.00 я уже стоял у входа в Club de Mar, разглядывая долговязого, довольно прочно сделанного и слегка датого владельца 55-футовой парусной красавицы по имени «Фрося». (Ну, пускай эту лодку в переходе зовут хоть так — она это заслужила, а владельца будем кликать Шуриком, у них всегда все заканчивается хорошо, и вообще — Шурик он и в Африке...)

— Ну ты че так долго? — Шурик обнял меня добрейшим перегаром и здоровенными клешнями. — Давай сначала в бар, а то моя швабра уже спит, а уж потом...

Что он планировал на потом, выяснить так и не удалось. Бар работал «до последнего клиента», и в связи с этим пошлым посылом бармену уйти в этот вечер с работы так и не случилось. Мы пили.

Сначала «за знакомство», потом «с покупкой», потом ром. Где-то на грани между явью и многокилометровым манящим лесом мачт мне стало казаться, что я выспросил у Шурика все. Покупки по списку он уже все сделал, вода, провизия и швабра — ее, кстати, тоже Шурой звали — уже на борту.

Лодка — новая, ей всего три года, двести моторчасов, хозяин — швейцарский дедуля (видимо, это значит — апологет честности), и он не хочет большого экипажа, ибо они могут попачкать совсем свежую кремовость кожаного салона, и что он — КАПИТАН, или, по крайней мере, всегда собирался им стать, и в судовой роли он и будет капитаном — потому что страховка «на него», а я буду — матрос и старший помощник Лом или «как мне угодно», и что таможня еще не выдала всех документов, и что лодка — новая...



Примечание ИМХОклуба: на этой и всех остальных фотографиях — Дмитрий Беляев, но к данной конкретной истории снимки не относятся.



Утро начиналось осенью. Было время обеда. В голове пасмурно, как в желудке, крепко штормило и там, и там. Организм требовал питьевой и душевой воды.

Первой я запасся еще со вчерашнего, точнее — с сегодняшнего, а до второго было рукой подать ибо я, кажется, без спроса, занял правую кормовую пассажирскую каюту с душем и гальюном, вместо положенной мне «экипажной» — маленькой и неудобной, предполагающей, видимо, что моряк должен быть щуплым, как дохлая минога, и сидеть стоя, так как присесть там было не на что и негде: верхняя койка не давала...

Кадык исправно перекачал газировку в желудочный трюм, я толкнул двери гальюна — и там и оказался. Красиво. Подсветки подсвечивают, керамика сияет белизной, много хрома, и только рожа в зеркале незнакомая и пугает икая. Это мы сейчас поправим. Холодный душ — пять минут, горячий — минуту, потом снова холодный, почистить зубы, оправиться...

Я до этого служил на лодках попроще: на сорокапятке, на сорок-двойке, на тридцатьшестерке, на восемьнашке... Ну не было у нас электрических гальюнов! Открыл, накачал — смыл, закрыл. А тут кнопки... Мно-о-ого кнопок. Едва разобрался: эта накачивает, эта откачивает, эта... а черт его знает, что она делает.

Нажал. Это керамическое электрочудо заурчало, булькнуло, взвизгнуло, и... окатило меня и все эти хромовые побрякушки и подсветки моим же дерьмом.

Вот так номер. Хорошо, что душ в полуметре. Пришлось... Короче, заодно и помылся...

Когда я наконец выбрался на божий свет, на камбузе уже что-то аппетитно шкварчало, две откупоренные бутылки ribero del duero (не помню названия) смотрели призывно, Шурик не жалел приправы и был бодр, как лев перед случкой.

— Швабра моя уже спит, — прошептал он интимно, указывая большим пальцем в сторону носовых просторов «Фроси». — Сейчас закусим — и в бой. На таможню пойдем.

— Мне бы лодку осмотреть. — Я закашлялся. Что-то неубедительное было в моем голосе, да и ribero манило поболее, чем стандартная возня с перечнем: спас. плот — есть, спас. буй — есть, спас. жилеты 1 — есть, 2 — есть 3 — ... и так на весь день в лучшем случае, а еще и осмотр парусов, концов. Шкоты, ванты...

А я и не капитан больше, а мистер «как мне угодно». Так чего уж там.

— Давай закусим.

Закусили совершенно не по-детски, марлина голубого мне в глотку. Закусили так, что рында корабельная колоколит тише, чем звон тех пустых бутылей, что мы выносили под вечер на берег.



На таможню не пошли — позвонили. Разглядывая ставший вдруг чужим свой мобильник, я совершенно позабыл все заграничные языки и, кажется, даже изобрел свой собственный, состоящий по большей части из испанского с англо-латышскими вставками и, конечно, непререкаемым «б***ь», стоящим за любым словосочетанием, а то и чаще.

«Ке пасо, амиго, б***ь. Веа из ауе папеле фор уахт «Фрося», б***ь? Б***ь. Ке ора? Маньяна, б***ь. Ок, онцепадсмит...»

Особенно я полюбил «онцепадсмит» — кто знает немного испанского и еще помнит латышский, это будет просто подарок высокой словесности в числительных.

— Итак, завтра в одинадцать, — перевел я Шурику сам себя. — А где, кстати, шва...

Тут я заткнулся. Неудобно так говорить о незнакомом тебе человеке, особенно если он может тебя услышать.

— Да Шура, она, Шура. Спит просто еще. Ты не обращай внимания, проспится и выйдет. — Шурик засмеялся загадочно и довольно. Давай лучше еще по одной и в бар сходим...

А пили мы бутылками. Не знаю по каким причинам, видимо, в силу своей комплекции, Шурик для слабоалкогольных напитков фужеров не признавал, хоть они и присутствовали на корабле в больших количествах, и губы наши все время нашего знакомства складывались в трубочку при общении с сухим красным.



Смеркалось. Сквозь мутный стеклотарный звон я все же успел разглядеть милые и мощные очертания нашей кормы с откидывающимся бортом. «Фрося» подсвечивала воду, подсвечивала себя, Club del Mar подсвечивал «Фросю».

— Большая, — жизнеутверждающе сказал я. — Черт побери, ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ! И «винчи» электрические...

И мечтательно вздохнул. Моя сорок пятая «Бавария» смотрелась бы рядом с «Фросей», как девочка-подросток рядом с Монсеррат Кабалье. И прет, наверное, будь здоров...

— Да, наверное... — Шурик тоже вздохнул, точнее — радостно выдохнул и под почти колокольный звон потащил меня в бар.



Потом был «День сурка» с маленькими дополнениями. Выяснилось, что пробного выхода на лодке не было, а сейчас его сделать нельзя, так как нет папелей, то есть — бумаг тире документов на лодку. Что Шурику все понравилось, но «швабра» сказала, что унитазы старые, и диваны старые, и их бывший хозяин прямо при них заменил...

— Я помогал! — Шурик поднял указательный к потолку — и сонный бармен немедленно долил ему рому.

— А кстати, капитан, — я уже вполне освоился с ролью мистера «как мне угодно». — Я все хотел спросить, а что это у вас гальюны дерьмом плюются? Никогда раньше не встречал такой модной конструкции. Если вы будете потом пассажиров катать — женщины будут конкретно недовольны. Да, пожалуй, что и мужики тоже.

Шурик густо покраснел и отвел глаза.

— Сам не знаю, дружище. Уже неделю ходим только на берег...

Дело в том, что я уже испытал и второй гальюн, он также вел себя, словно злобный говнодракон и ни в какую не поддавался задуманной логике своих создателей и пользователя.

— Сурово, — я слегка подирижировал правой рукой, и передо мной тут же материализовалась рюмочка рому. Бармен не спал.

— Не знаю, что делать.

«Капитан Что Делать» — родилось у меня в голове. Бывает, знаете ли, придет, сверкнет такое прозрение в затуманенном разуме. Искрой промелькнет — и гаснет, падает в неизбежность тумана. Да.

— А в школе вы не учились? — редко, по пьяни, но бывает такое панибратство между владельцами полумиллионных яхт и матросами. — Плюсик с минусиком не пробовали поменять? Моторчик тогда в другую сторону крутиться будет...

Ну тут уж и совсем «День сурка» случился. Помню только, что в первый и единственный раз мне удалось побывать в носовой каюте-люкс для замены плюсика на минус. Интерьера не разглядел, а было чего (я потом в интернете видел), но — широко и просторно.

И на широкой кожаной двухспалке, завернувшись в шелк одеяла, недвижно лежала Шура-швабра, действительно очень худая особа с копной выбеленных до седины волос. Лица не было, она спала на животе.



Таможенники отправили нас в «маньяну», а потом снова в «маньяну». И так до тех пор, пока я не понял, что уже заработал шестьсот европейских рублей за то, что все время «закусываю» с Шуриком, травлю байки, и организм требует покоя, роздыха и смены обстановки.

— Что делать? — спросил меня Шурик.

— Хватит пить, — ответствовал я, а дело было в обед, типа — утром. — Бери бутылку.

Плюясь на мелкую небесную морось, мы пошли на таможню. И я вспомнил английский. И бравый защитник экономических экспансий и интервенций оказался нормальным человеком — и, получив стеклянный презент, сказал, что мы можем ждать еще день или неделю или месяц...

И что документов нет...

— Что делать? — опередил я Шурика.

Выяснилось, что все просто. Мы прямо сейчас, немедленно оплачиваем штраф в 500 ихних денег. Получаем бумагу о том, что штраф за неразрешенный выход из порта уже уплачен, и мы можем двигать когда и куда угодно, а папели нам перешлют на любой указанный нами адрес...

Вот все и определилось.



Не люблю я «бумажную работу». Как-то с папой, моим родным отцом, пришли мы на Кабо-Верде, бросили якорь в порту, ну и отправились это дело отметить, тем более что воскресенье и на дверях капитании висит огромный амбарный замок.



Слева — не папа, а Николай Николаевич Дроздов.


Сели в буфете, рому выпили — а его там, кажется, из нефти делают (я завод у порта видел) — очнулся я в этом буфете в среду, вынул мордас из салата, а напротив здоровенный негр сидит. Афро-, б***ь, африканец. Говорит: «Я капитан порта!»

— Поздравляю! — говорю.

— А ты капитан во-о-он той яхты? — спрашивает он меня.

— Си, сеньёр, — отвечаю.

— Поздравляю, — говорит он мне. — А документы в капитанию когда будешь подавать?

Я струхнул маленько, но виду не подал и подъевреиваю.

— Пить будешь?

— Буду, — отвечает.

Ну и выпили с ним рому. Очнулись в салате вместе — точно, из нефти там ром делают.

А документов я так и не подал.

— Не надо, — говорит. — И так видно, хороший ты чувак, белый. Евро-, б***ь, европеец.

Он, оказалось, как и я, в «Лумумбе» в Москве учился и шуточки наши понимает.

Но мы отвлеклись.



Однажды осенним майоркским утром капитан Шурик, я, швабра и «Фрося» все же сбросили муринги, отдали швартовы и вышли в Средиземку.

Не сразу, конечно.

— Давай, — говорю, — выйду.

— Нет, — Шурик бывал чертовски упрям, якорь ему вместо подушки. — Я — капитан, я и выйду. А ты — говори, что делать.

— Ну, тогда малый вперед. Самый малый.

«Фрося» бормотала мотором, пускала пузыри, газы и не двигалась с места. Винт, сука, оказался складывающимся и на самом малом просто ни в какую не хотел становиться винтом. Справа и слева нас поджимали лодки, и только ветерок медленно, но верно тащил нашу красивую, огромную белую попку-корму ровно на бетон причала.

— Дай чуть больше ходу, — смекнул я.

Пена морская! Все тут зашипело, заколобродилось, лодка задрожала, зажатая с обеих сторон кранцами соседей, а потом как прыгнет...

Ручка газа, сука, оказалась электронной, и добавлять там надо по комариному хоботку... Идиотская конструкция, к ней бы попривыкать дней шесть.

В общем, спасибо строителям яхт-клуба, широко отстроились. Я уж думал, впишемся аккурат в кораблик, стоящий напротив, но — немного мата, реверс и вырулились. Хорошо, что штурвалов все-таки два, хоть они и не для этого задуманы.

— Надо бы заправиться, — говорю я Шурику.

— Я сам! — за штурвалом и червяк импозантен, а Шурик так просто красава. Чемпион. — Ты только говори мне, что делать!

Вот тут я и вспомнил ту искорку озарения в баре. И стишки детские полезли в голову: «Три мудреца в одном тазу...»

— Подходишь под углом в шестьдесят градусов. Когда я крикну: «Раз!» — ничего не делаешь. Когда я крикну: «Два!» — ничего не делаешь. Когда я крикну: «Три!» — стоп-машина, штурвал до конца влево и реверс на полную до остановки лодки.



Я крикнул: «Раз!»

До причала было метра четыре. Шурик дал реверс. Лодка встала и потихоньку задрейфовала в сторону многокилометрового леса таких замечательных чужих и, главное, очень дорогих мачт...

Да зашли, зашли — с четвертого раза...

— Уходишь? — сочувственно спросил меня заправщик.

— Тренируемся, — проникновенно соврал я.

— Тогда прощай, — грустно напутствовал он нас.

В клубе, как в деревне, ты еще только подумал, а уже все поздравляют со свадьбой...

«Ниче-ниче, — подумал я, — отсидим не хуже других!»



И вышли в море. И выбрали подходящий курс. И включили автопилот. И «сделали ручкой».

Волна метровая, ветер двенадцать узлов «мордавинд», то есть в морду. Идем на моторе. И если уж ты, дурак, не сделал этого на берегу, то сейчас самое подходящее и последнее время, когда еще можно перетянуть ванты и сохранить мачту.

— Где у нас инструменты, капитан?

— В штурманском столе, — Шурик зачем-то пасется у штурвала и задумчиво щупает плоттер.

— А как им вообще пользуются? Линейки какие-то... — Шура растет в моих глазах на глазах. Настоящий морской волк. Плоттера не видел. Значит, хлебнул морской водички сполна! Это я так думаю.

— Не, а инструменты-то где?

— Я же говорю, в штурманском столе!

Обнаруживаю там: перочинный ножик, крестовую и плоские отвертки, ручку шариковую, сушеную рыбку и справочник яхтсмена Б.Бонда — известная на весь мир и действительно полезная, единственная из всего перечисленного полезная штука.

Нам бы повернуть назад, но, как выяснилось, за мои «капризы» никто платить не собирается, и то, что у нас нет каких-то там ключей, лобзиков, топора, ломика и «прочей фигни» — это ничего не значит, и «возвращаться — дурная примета», и в магазине он читал мой список закупок, и там «все очень дорого».

— Я вообще не понимаю, почему мы до сих пор не идем на парусе и тратим горючее и моторесурс?

Вот. Что там у меня было в глазах? Туман рассеялся.






Мы спокойно сели в кокпите и вычислили, что моя зарплата, если идти на парусах галсами на таких скоростях, больше, чем если тратить горючку напрямую, пока не выйдем на ветер.

— А там острым курсом, вжик-вжик, цурипоп-цурипоп — и дома... — надо же как-то разрядить обстановку. — Ночью Ибицу пройдем.

— Ночью стоим два через два, днем я могу четыре через два... А Шура будет стоять?

Тут пора сообщить, что Шуру я так до сих пор и не увидел. В бар, — по крайней мере, в «наш», — она не ходила, возвращались мы под утро и позже, отсыпались долго...

— Шура будет спать, — строго обьявил Шурик. — Стоять будем два через два, кроме времени приема пищи. Готовить буду я. Ты же заметил — я соли не ем, ее вообще на борту нет. Так что извини, готовить буду я и только я. Так?

— Так. А ты правила расхождения знаешь? — полюбопытствовал я.

— Ну еще бы! У меня же права есть. Когда мы на парусах — все нас должны пропускать, а когда нет, то только те, кто слева...

«Спать мне, б***ь, в кокпите, — подумал я, — десять суток, все бока отлежу». Затосковал. И не ошибся.

Ну да ладно, это же спорт в конце концов. Газовый и разводной ключи нашлись в рундуке, ванты я перетянул, пайка есть...

На земле мы ели индюшатину с макаронами, вино, лук... да и какая разница в нашем-то состоянии!

А вот с минуты на минуту выяснится, что на борту имеется: вода питьевая — 90 литров, сухое красное — 63 бутылки, ром — 15 бутылок, 14 пачек макарон системы спагетти, 12 кило лука репчатого, десять больших консервов тунца, полморозильника филе индейки, двадцать яиц, специи и почему-то восемь яблок.

Да, с банкирами было веселее, ну а яблоки... яблоки мы съели еще не доходя Ибицы.



Под утро поставили грот и стаксель, вяло поспорив о том, был ли мудаком Петр Первый, введя в русское мореходство голландские термины. Договорились о том, что шкоты пусть так и остаются шкотами, а бим (beam) пусть побудет пока гиком, не смогли понять, чем бакштаг отличается от «раннинга», а «бимрич» от галфинда — и плюнули на это.

Позавтракали без «закусили». И в прекрасном настроении принялись бороздить.

Ночами моторились — и заметьте, не я это предложил. Просто увидев в море, что корабли бывают большие и охрененно большие, Шура сказал: «Хватит». И Средиземку по ночам мы шлифовали винтом.

Винтом, мать его акула.

— А ты не знаешь, почему у нас вибрация по корпусу идет? — Шурик не знал.

Я тоже не знал, что конструкторами «Баварии» не предусмотрено стопорить винт, и на скорости более 6-7 узлов он начинает раскручивать себя и раздатку, разбалтывать крепления двигателя, тормозить ход и вообще вести себя, как сволочная теща.

Но газовый ключ — был. Я заклинил всю эту хренотень, и лодка пошла плавно, как чайка над утренней волной.



Обедали с красным вином, в меру, по бутылочке. Я показал ему пару узлов. Особенно его впечатлил беседочный.

— Вниз, вниз и в дырку... — помогал себе он.

— Петля, шейка, петля, — поправлял его я.

— Вниз, вниз и в дырку, — упрямился он, и узел рассыпался у него в руках. — Да на хрен он нам вообще нужен, у нас же «люлька» есть.

— Вообще-то его с закрытыми глазами в воде вяжут, чтобы жизнь себе спасти...

— Вопросов более не имею, — отвечал он. — Вниз, вниз и...

И у него получилось.


Окончание — здесь