Ощущение, что в России нет «политической нации», что здесь вообще не понятно кто живет, что «народ безмолвствует», что он распался на плесень и липовый мед — было всегда.

Это ощущение иначе, чем теперь, формулировалось автором «Слова о полку Игореве», протопопом Аввакумом, Ломоносовым, Чаадаевым, Державиным и Пушкиным. Ну, так те были — родня, а не приблудились, как некоторые.

Однако во все времена было непонятно, что именно такое здесь периодически пышет и взбухает, лезет из печи. Рационального объяснения этому — по крайней мере, на «европейский манер» — нет и быть не могло. Даже мы, суетливые современники, уже проходили это несколько раз только за последнюю четверть века.

Сначала казалось, что им все удалось в годы 80-е, в начале 90-х. Они же все взяли: власть, экономику, медиа, сели на голову, в одно ухо поет Сванидзе, в другое тот еще, прежний Киселев, в третье — Савик Шустер — а теперь мы знаем, как он нас любит, в четвертое, берем наугад, Мария Арбатова. Вся молодая страна смотрела «Взгляд» и обожала Бориса Немцова. Почитайте подшивки «МК», «АиФ» и «Комсомолки» за те годы — ад адский. Ежедневно окучивали сто миллионов человек. Всех убедили, что мы народ-урод, и место наше в черной дыре. Если из дыры высовывалась голова — на нее лили кипячеными помоями.

Такая была пропаганда, что противостоять ей было нельзя — на пути стозевной пасти стояли, еле живые, газеты «Завтра» (невидаль лесная, все в репьях и кореньях), газета «Лимонка» (банда полоумных детей во главе с психопатом) и «Наш современник» (черносотенцы с путанными черносотенными снами). Но что они все были в сравнении с одной газетой «Коммерсантъ»? Да ничего.

Вдруг к началу «нулевых» с такой любовью выстроенное здание пошло трещинами и частями посыпалось. Вылезли откуда-то косноязычные боевые генералы, такие как Примаков, переродились в красно-коричневых упырей Глазьев и Делягин, прочая нечисть разлепила свои тусклые глаза.

Кто же, кто дал этому импульс?! Кто этот огромный, «нутряной», «подспудный», неостановимый? Тот самый, что переделывал одного царя за другим, замучил совесть Грозного, обтесал Петра, свернул мозг Ленину, вывернул наизнанку Сталина и даже Ельцина загнал в Чечню воевать?

Не понятно кто! Потому что тут никого не было, кроме вот этой самой отсутствующей напрочь «политической нации», «народа безмолвствующего», быдла в ватничке.

Озадаченные люди в кремлевских стенах наспех вылепили нового урода, чтобы жить внутри.

Теперь уже на угарно-патриотическом желтке: «старые песни о главном», братья Якименко — два ряженых опричника, ледяной антидекадент Сурков, сто тысяч яйцеголовых пионеров из селигерских болот со своим хоровым «ква-ква»... но если все это поскрябать, то внутри неизбежно обнаруживался тотальный «Дом-2», миллионы подростков, выращенные Ксенией Собчак — тонкая, глазастая девушка, оказавшейся самой большой и убедительной наседкой на всю страну, наплодившая целое поколение порчаков; плюс к тому — расцвела идеология непобедимого гламура, как с горки покатились бесконечные глянцевые журналы, приличные люди вместо здравствуйте произносили сорок тысяч раз в сутки: «Пора валить», «Хочу в Европу», «здесь нечего ловить».

На этом фоне «Завтра», «Лимонка» и «Наш современник» со своим «темным бормотаньем» (Т.Н. Толстая) казались идиотической древностью.

Любимый писатель страны стал — Акунин. Для тех, кто лучше продвинут — Сорокин. Сорокин придумал фельетон про «День опричника», который «все объяснил» (ничего не объяснил, прокатился по ледяной поверхности на коньках, сделал тройной тулуп, словил аплодисменты; рыба смотрела из глубины на этот танец). И Пелевин, конечно — ведь он первым придумал великую философию, внутри которой так уютно. Суть философии прекрасна и успокоительна, она гласит: все видимость и прикол.

И тут раз — и эта, еще более убедительная конструкция, тоже треснула и поехала на бок.

Снова выяснилось, что видимость — реальна и ничего тут прикольного нет. Все живое и кровоточит.

Кто это сделал, ау? Да черт его знает.

Не Путин же.

И не новый Киселев. И не старый Эрнст.

Какая-то вечно отсутствующая «политическая» нация снова повела плечом, печь крякнула, запахло паленым, во все сторону побежали из щелей тараканы и мыши.

Раздалось привычное: «Сейчас все рухнет!»

Ничего еще не случилось, но все равно всех, всех, всех не покидает ощущение: «здесь кто-то есть». «Где здесь?» — «Не знаю где — там внутри, в печке, в подполе — там кто-то живет!»

Там кто-то живет, да. Оно.

Оно все время требует своего. И даже время от времени — добивается.

Только одно непонятно: как оно это делает? Оно же ничего не делает! Ни-че-го! Оно просто живет внутри.

Необъяснимо.