Продолжение. Начало здесь
 
 
«Копание Даугавы» — такое название теперь получила популярная акция (она началась осенью 1986 г.) против строительства Даугавпилсской ГЭС на Даугаве. Идея строительства этой ГЭС была таким же преступлением в отношении национальных ценностей латышей, как строительство ГЭС в Плявиняс — тогда латышский народ потерял древнюю долину Даугавы, потерял Стабурагс, Олинькалс, долину Персе.
 
Такое насилие началось уже во времена Ульманиса, когда потеряли красивую долину Даугавы возле Кегумса. Акции протеста против строительства Даугавпилсской ГЭС начали двое журналистов: Дайнис Иванс и Артурс Снипс. Мы все на факультете географии подписались, хотя старшие коллеги в свое время уже подписывали подобную петицию против строительства Плявиньской ГЭС, за что, конечно, были наказаны. Репрессии были направлены и против самих организаторов, ведь сбор подписей в то время был делом непростым.
 
Когда меня хотели исключить из университета за «буржуазный национализм и руководство группой националистов», Валда Тетере и Гунтис Берклавс тоже собирали подписи студентов против моего исключения, и ЧК за них взялся очень серьезно. Сегодня это не кажется чем-то особенным — собрать подписи. Но тогда это было сложно, это уже воспринималось как бунт против советской власти, и любой сбор подписей был большой смелостью. Акция против строительства ГЭС вызвала большой подъем в народе.
 
Позже, когда НФЛ уже был создан, председатель Комитета по радио и телевидению Латвийской ССР Янис Лея пригласил меня на кофе и рассказал, что происходит за кулисами: КГБ принял решение не строить Даугавпилсскую ГЭС задолго до акции протеста, у них просто не было денег на его строительство (отнюдь не из-за виртуальных «звездных войн»).
 
Во времена СССР строительством всех ГЭС, плотин, каналов, дамб заведовал КГБ, и они арестовывали такое количество людей, которое им было необходимо для работ. Даже в 90-е годы в России обычным делом был донос на какую-нибудь семью, если понравилась их квартира. Да вы и сами тут, в Латвии, знаете случаи, когда кто-то кому-то «сел на шею» или оклеветал, если возникло желание отнять землю, фирму или честь, особенно если ты действуешь «не в той» бригаде или критиковал кого-нибудь, находящегося у власти. Это старый метод ЧК, как говорится, «с бородой».
 
Знали ли эти журналисты, что «Даугаву копать не будут», или их использовали — об этом надо спросить их самих, но положительный эффект акции был налицо. У КГБ в те времена уже были другие платы — у горизонта появилась Перестройка всей империи, на один ГЭС им было наплевать.
 
 
Народный фронт Эстонии
 
Он создавался параллельно нашему. Фактически я выступал за то, чтобы мы пропустили эстонцев вперед, т.е. «разрешили» им основать фронт на неделю раньше нашего, иначе учредительные конгрессы у нас состоялись бы в один и тот же день. Связь с эстонцами у нас была фантастической. Из Тарту, где был создан центр нового движения, а потом из Таллинна я получал все наиболее значимые материалы. Все материалы получал своевременно, с прекрасным переводом и изложением.
 
Это была судьбоносная удача — нам очень повезло, что брат руководителя КЗС Арвида Улме — Юрис Путриньш женился и уехал в Эстонию. Он сам активно участвовал в политической жизни Эстонии, но главное — он был настроен глубоко националистично. Если в Эстонии проводилось какое-либо значимое мероприятие, Юрис Путриньш уже на следующий день привозил все материалы, уже в поезде начиная переводить их на латышский. И так — в течение всего периода Атмоды.
 
Я был прекрасно информирован о том, что происходит в Эстонии, и многое, особенно в начале, мы проделывали согласованно. Между прочим, идею Конгресса граждан (КГ) мы полностью переняли у эстонцев. Некоторые псевдонационалисты и коммунисты-реформисты в Латвии теперь пишут, что КГ — дело рук ЧК. Извините, но это бред! Один к одному переняли идею у эстонцев, в особенности — из работ Тунне Келама и Тривими Веллисте.
 
Совершенно другой вопрос в том, что в оргкомитете, а потом и в руководстве КГ было по чекисту. Но где же их не было? Юрису Путриньшу, который нес на своих плечах всю тяжесть дипломатии с Эстонией, потом даже не предложили стать послом Латвии в Эстонии, ему даже не разрешили пройти в здание Верховного Совета. Он смог войти в здание ВС только после моего вмешательства и требования. Парадоксально, но коммунисты-реформисты и чекисты Латвии боялись Я.Путриньша.
 

Радио и ТВ в период Атмоды
 
Конечно, как до Атмоды, так и во время нее огромное значение имела не только литература, но и радио и ТВ. Конечно, до Атмоды это были только заграничные антисоветские радиостанции. В Латвии стояли чрезвычайно сильные устройства для создания помех радиоволнам. Все радиостанции блокировались просто фантастическим образом. Поймать «Голос Америки» на латышском языке было очень трудно, на русском — немного проще, но легче всего было поймать «Немецкую волну» на русском языке, на которой читали работы различных диссидентов — Пастернака, Солженицына, Буковского и др. Можно было поймать и ВВС.
 
Фактически, для меня это был главный источник новостей, и, как я уже говорил, они читали различные политические литературные работы с продолжениями и политические стихи. Наверное, многие еще помнят, как мы слушали Радио Люксембург, когда хотели услышать новейшую и красивейшую музыку, которая также была под запретом в жизни советских людей. Жадное прослушивание заграничного радио стало уже неотъемлемой частью жизни, ежевечерним занятием. Значение заграничных радиостанций, пытающихся уничтожить советский режим (как тогда писала коммунистическая пресса), было огромным. Я понимаю, что спецслужбам они обходились очень дорого, но для нас, жителей социалистического лагеря крепостных, это было как глоток ключевой воды.
 
Точно так же и сейчас — только при помощи заграничных радиостанций и телеканалов можно узнать, как Евросоюз расправляется с Кипром или расправился с Ливией, как каталонцы и баски борются за возможность выйти из состава Испании и Евросоюза, какие народы борются за свою независимость во Франции и Великобритании, как ирландцы борются с оккупацией англичан, как туареги в Африке борются за свою страну Мали на севере или о том, как власти предержащие вызвали экономический кризис в Латвии, как они с помощью законов выгоняют людей из Латвии — и многое, многое другое. Наши эту информацию не передают.
 
Но вернемся к периоду Атмоды, когда КГБ приподнял занавес и заграничные радиостанции стали доступны даже нам. Тогда я и сам в некоторой мере стал радиожурналистом: «Свободная Европа» звонила то мне, то Эдуарду Берклавсу. Нашей задачей было предоставить сведения о происходящем в Латвии. В соседней комнате слышал по радио то, что сам говорил, и там не было никакой цензуры, изменений или склеенных фрагментов. Из своей квартиры через день в прямом эфире выступал на волне «Свободной Европы».
 
Это была фантастическая возможность — рассказать о том, что реформисты и оккупанты делают в Латвии. У нас было оговорено время, когда я должен быть у телефона. Все передачи вела Эрика Ветра (ее настоящее имя — Ингрида Цазере), а все материалы, касающиеся Латвии, мне пересылала Дзинтра Бунгс из аналитического отдела «Свободной Европы». Они приходили огромными пачками.
 
Это продолжалось до тех пор, в эфире «Свободной Европы» не зазвучали голоса двух великокоммунистов — Маврика Вульфсона и Индулиса Берзиньша.
 
Звонки нам с Берклавсом прекратились. В Мюнхене, где находилась радиостанция, произошли структурные перемены.
 
Латвийское радио всегда было более прогрессивным по сравнению с телевидением. Это естественно. Про телевидение мне рассказывали, что все его сотрудники связаны с КГБ, а около 49% даже носят погоны высокого ранга. Да и теперь посмотрите, как свободно ведут себя радиожурналисты и какие «придворные» новости сообщает государственное телевидение.
 
Именно поэтому сегодня так торопятся объединить радио и ТВ. Какие только сказки не придумывают о жизни «под одним одеялом», не считаясь с тем, во сколько миллионов это обойдется народу.
 
В рамках гласности КГБ и приверженцы Горбачева запустили в центральном и республиканских ТВ свои перестроечные передачи: в Москве — «Взгляд», в Латвии — «Лабвакар». Изначально «Лабвакар» был прекрасной прогрессивной передачей, но как только они завоевали доверие, началась настоящая фантастика! Передача превратилась в популяризатора людей, необходимых реформистам, снимала с политической сцены тех, кто им мешал — заказной политический арбитр.
 
Совсем другое дело — радио. Там было много смелых и самоотверженных журналистов, например, Байба Шаберте и Анта Буша, как настоящие матросовы бросились защищать националистов и не побоялись напасть на коммунистов. Большая часть радиожурналистов была на нашей стороне, кроме, разумеется, секретаря партии Петериса Табунса. Если бы не они — с прямым подключением и интервью из самых горячих точек — не знаю, получилась бы у нас Атмода вообще.
 
Да и теперь — только послушайте, как они разоблачают, например, «Мистера двадцать процентов», тоталитаризм, которым пахнет от единых еврократов-соросовцев, или дыхание Москвы за согласованными русократами. Действительно интересно, что в первых рядах всегда были радиожурналисты и фотокорреспонденты.
 
 
Два важных мифа о возникновении и организации НФЛ
 
Первый миф. Народный фронт Латвии основан Коммунистической партией Латвии и КГБ. Интересно, что этот миф поддерживают многие псевдонационалисты, которые в ту пору сидели в кустах, а теперь орут: НФЛ основал ЦК (ЦК КПЛ), НФЛ основан ЧК (КГБ) и т.д.! В середине лета во время секретного пленума А.Горбунов еще отрицал любую идею основания фронта. Главный секретарь ЦК КПЛ на сцене в Межапарке во время народной манифестации 7 октября 1988 года утверждал, что не сделал ничего плохого латышскому народу, но историк Гатис Круминьш нашел документ, свидетельствующий об обратном.
 
Он пишет: «Наш Янис Вагрис отправил в Москву очень точный и исчерпывающий документ, в котором сообщает руководству компартии о том, что Народный фронт является опасной организацией, которая в качестве альтернативной партии начинает претендовать на власть, выдвигать своих кандидатов и в будущем может поднять вопрос о выходе из Советского Союза». Коммунисты-реформисты Латвии еще долго не могли произнести слово «независимость», а шеф коммунистов уже переживал.
 
Жизнь показывает, что коммунисты Латвии только в конце лета получили сигналы из Кремля о том, что генерального секретаря М.Горбачева следует поддержать. Только после этого они засуетились. Нельзя забывать, что КП Латвии не была такой, как КП Литвы, латвийская выделялась застойностью. К осени ЦК КПЛ и КГБ хотели поддержать организацию своего движения в Латвии. Комсомолец Байдескалнс, насколько помню, даже получил задание организовать его, но фронт коммунистов-комсомольцев не возник.
 
ЦК КПЛ и КГБ приняли спасательное решение: не надо нам бороться, пускай организуют, мы, коммунисты, потом просто перехватим контроль, поставим своих людей и перенаправим программу в нужное русло. К тому же если основателями станут определенные люди, а не компартия, народ поверит НФЛ. Им было выгодно и необходимо прикрыться националистами. Уже начиная с момента создания группы для разработки программы, основания НФЛ, первого правления НФЛ, а потом и второго конгресса НФЛ, к великому сожалению латышского народа, коммунисты полностью переняли НФЛ.
 
О том, что происходило в ЦК КПЛ, я узнал от Яниса Рукшана, у которого был свой «стукач» — секретарь ЦК КПЛ Я.Охерин. Он рассказывал Янису, Янис — мне, вот мы и знали все, что там происходило, в полной тьме не находились. Они ведь до сих пор не знают, что мы знали обо всем. Этот факт я обнародую только публикацией этой статьи.
 
Коммунисты начали в спешке организовать поддержку М.Горбачева, а я торопил Рукшанса и Авотиньша с учреждением: дольше откладывать нельзя, иначе комсомольцы нас опередят. Основание нашей организации затягивалось, и мне это очень не нравилось.
 
Второй миф — о людях, которые организовали и основали НФЛ. На странице «Википедии», в статье «Народный фронт Латвии» (не знаю, кто это писал) дана верная информация: «НФЛ был основан по инициативе группы частных лиц, в которую вошли Валдис Штейнс, Виктор Авотиньш и Янис Рукшанс, 8 октября 1988 года в качестве массовой организации для негосударственной поддержки перестройки».
 
Я подумал: наконец-то кто-то правду написал. Как я уже говорил, я сам был свидетелем всего процесса и организатором НФЛ, поэтому могу рассказать о каждом народнофронтовце высшего звена — когда и в каких обстоятельствах он появился в рядах НФЛ. Время этого появления можно четко связать со временем политической безопасности, я бы даже сказал — «временем, когда можно было позволить себе выразиться».
 
Отцом НФЛ иногда называют Яниса Петерса, хотя он не имеет никакого отношения к основанию НФЛ. С Дайнисом Ивансом я не был знаком, и на начальном этапе работы их с нами не было. Оба появились только осенью: Петерс пришел, когда предоставил нам кабинет А.Упита в Союзе писателей и созвал организаторское заседание различных движений, а Д.Иванс — когда Петерс, не согласовав это с нами, назвал его председателем НФЛ во время Первого конгресса.
 
Янис Шкапарс в то время отдыхал в своем домике в Гауе, медитируя над своими проделками в роли главного цензора Латвии. Сандра Калниете готовила кофе для Джеммы Скулме и госзаказы на картины своих избранных художников. Ивар Годманис шуровал по Австрии и в Латвию приехал лишь через год, а про Яниса Страдиньша я знал лишь, что он работает где-то в АН.
 
Никто из них даже рядом не стоял при основании НФЛ и на начальном этапе работы. Они все — люди второго эшелона. Что касается Я.Страдиньша, А.Варславана и некоторых других ученых, преподавателей университета, художников и писателей, могу сказать только, что их заслуга в том, что они распространяли информацию о нашем НФЛ, хотя сами в его работе не участвовали.
 
Ну а мы, националисты, постоянно боролись с народофронтовцами второго эшелона за истинное пробуждение латышей, а фактически, как показала история, они боролись против нас, боролись за советскую власть с новым лицом.
 
Они не могли сойти с рельсов перестройки и выйти на путь национальной страны. В то время они боролись за сохранение советской власти de-facto. Кто нарочно, кто — ненамеренно, но они создавали все условия для того, чтобы в Латвии победил негуманный уголовный номенклатурный капитализм, направленный против народа. Владелец государственного имущества (общего имущества народа) сменился при их участии. Некоторые даже копейки не получили из добычи хищников, когда она стала имуществом представляемой и защищаемой ими номенклатуры.
 
Все эти люди появились в НФЛ и на политической сцене лишь после секретных решений ЦК КПЛ о том, что необходимо принять участие в народном движении в поддержку Горбачева.
 
Должен сказать, что некоторые коммунисты-реформисты и сторонники Горбачева все это время скакали на белом коне, а теперь и их наследники оседлали белых коней с зелеными глазами хищников. Во времена коммунистов существовал отдельный класс — номенклатура. Даже в деревне были так называемые «сливки», в которых центральное место занимал красный барон со своими приближенными. Ну а теперь образовался слой наследников предыдущего режима — класс неолибералов (незаконных богачей), чьим источником богатства и благополучия как раз стал этот уголовный капитал номенклатуры.
 

Об основании НФЛ. Где, как и когда это началось
 
Ну, если вкратце, то началось все за письменным столом моего прадеда, за которым сижу и сейчас. Это было 5 мая 1988 года. И закончилось за этим же столом в мае 1993 года, когда я написал очередное требование об отставке правительства Годманиса. Я считал, что необходимо прекратить то, что с народом делает правительство Годманиса, ставленники НФЛ.
 
На этом закончился период жизни, связанный с НФЛ. Я мог и не выходить из комнаты. В 2012 году написал новый обзор стратегических задач — программу духовного пробуждения латышского народа, которая опубликована в журнале «Зинтниекс» начиная с первого номера этого года.
 
Термин «ФРОНТ» не принадлежит мне, его я заимствовал у русского публициста Нуйкина.

Мое молчание прервала статья Нуйкина в «Литературной газете» в начале мая 1988 года. С этого все и началось. В тот же день, 5 мая, я написал объявление и короткую программу мероприятий государственного масштаба. Позволил себе такое.
 
На факультете географии было запланировано заседание кафедры, на котором я это объявление зачитал. Немного дополнили текст, и мы его официально утвердили. Я хотел, чтобы его приняла и другая кафедра — экономической географии, но они отказались. Хотел утвердить на уровне факультета, но и это не вышло. Сутки объявление провисело на доске объявлений в коридоре, и потом, как мне рассказали, его сорвал секретарь партии.
 
Я знал, что 1 июня 1988 года готовится расширенный пленум Союза писателей Латвийской ССР, поэтому наивно отправился с объявлением к Янису Петерсу, который и слышать ничего не захотел о каком-то фронте. Он отправил меня к автору детективов Колбергу, который якобы собирает «письма народа».
 
Поникший и расстроенный уходил я из Союза писателей, когда на лестнице случайно встретил молодого и талантливого поэта Гунтара Годиня. Пожаловался ему о своей неудаче, о том, что никто в этой крепости не хочет ничего слышать о каких-то там фронтах. Годиньш говорит — а ты приходи к Рукшансу и Авотиньшу, они по четвергам собираются.
 
В следующий четверг я с ними встретился. Янис Рукшанс схватился за ножницы, и мое объявление (краткая программа) прекрасно уместилось в программе побольше — в открытом письме правительственным структурам.
 
Изначально договаривались, что фронт надо было бы назвать Народным демократическим фронтом. Так началось наше сотрудничество, которое привело к НФЛ с 240 000 членов. Следующим этапом стало подписание открытого письма — первой программы НФЛ. Его подписали 17 представителей интеллигенции, которые не испугались — в основном знакомые Авотиньша и Рукшанса. Восемнадцатый был Валдис Турин, но он не захотел «портить» список.

Вот так и появился выход 17 представителей интеллигенции. 26 мая, на мой день рождения, я подписался на это, прекрасно понимая, что в любую ночь нас могут арестовать и отправить на восток или на запад — как хельсинковцев.
 
Подписываясь, я был готов к аресту и фактически даже ожидал его. Моя семья также была готова к тому, что это может произойти в любой момент. Мне даже сообщили, что из этих 17 человек 11 находятся в «черном списке» Я.Дзенитиса. Такой список был, и я был среди этих 11. Не знаю, кто были те шестеро, которых там не было, но они сами это наверняка знают.
 
Задачей Виктора Авотиньша было зачитать это наше открытое письмо-программу на расширенном пленуме Союза писателей Латвийской ССР 1 июня 1988 года — никто другой это сделать не мог. Виктор зачитал текст, но ничего не произошло. Это был как холостой выстрел, никаких отзвуков не было. Может быть, пленум и вызвал подъем в народе, но на основание и организацию Народного фронта это не повлияло. Пленум не сыграл никакой роли в основании Народного фронта, и я был очень недоволен.
 
Лето прошло «в возделывании почвы», сборе подписей и подготовке новых объявлений. Все лето мы искали смельчаков и «предателей» в рядах коммунистов — в ту пору я так называл коммунистов, готовых предать свое дело.
 
Янис Рукшанс был главным редактором «Дарзс ун Драва», поэтому скромный садоводческий журнал стал нашим главным общественным рупором. Многие люди стали присылать на адрес редакции письма поддержки. Помню фронтовые письма Яниса Фрейманиса, поэтому мы решили включить и его в организацию фронта. К концу лета мы уже добились некоей известности и могли перейти к следующей задаче — разработке программы и учредительных документов.
 
Начался третий этап — создание группы разработчиков самой программы. В конце концов Виктор Авотиньш созвал первую группу — большая часть этих людей были приглашены им. Среди первых художников, которые не испугались и согласились подписаться под одним из обращений, была Джемма Скулме. Она даже осмелилась предоставить нам помещения для встреч в Союзе художников, который находился на ул. Кр.Барона. Там же была ее секретарь Сандра Калниете, которая таким образом случайно попала в наш круг и позже стала великим командиром.
 
Если бы мы тогда нашли другое место для встреч, Сандры Калниете в руководстве фронта не было бы.
 
Тогда эти помещения нам были необходимы, но сегодня я понимаю, что перейти в те помещения было огромной ошибкой, но еще большей ошибкой было перейти в помещения Союза писателей. К этим помещениям как бесплатное приложение шли «петерсы», «шкапарсы», «вульфсоны», «калниете» и все остальные коммунисты-реформисты, которых ЦК КПЛ и КГБ интенсивно внедряло, чтобы перехватить управление НФЛ.
 
Конечно, помещения нас не спасли бы от нападения коммунистов-реформистов, были бы другие «шкапарсы», «калниете» и «элерте», но сохранилось бы национальное направление НФЛ, не было бы этого почти глобального перехвата управления НФЛ.
 
Изначальная группа разработки программы НФЛ более или менее стояла у руля НФЛ в течение всего его существования до II Конгресса. Параллельно нашей работе над основными документами во всей Латвии самостоятельно создавались организации НФЛ. Я хотел бы обратить внимание именно на эту фантастическую самоорганизацию народа. Мы не давали никаких указаний, не было никаких команд из центра. Во многих местах самыми активными оказались именно коммунисты, кое-где НФЛ организовал ЦК КПЛ, но не везде. Местами были и беглецы из «Красного дома», а не ставленники на должность организатора НФЛ.
 
Конечно, я не могу это утверждать обо всех группах поддержки НФЛ, существовавших в Латвии, но там, где я ездил по Латвии с выступлениями, особенно в Мадонском районе, везде коммунисты меня встречали с вилами, даже циркуляры были высланы против меня из ЦК КПЛ. Аплодисментами и овациями меня встречали лишь в Дании и Норвегии, когда я туда добрался после поднятия «железного занавеса», в Копенгагене датчане даже службу в церкви провели.
 
Если бы сейчас народ смог так же самоорганизоваться и создать самоуправления, как тогда — отделения НФЛ или гражданские комитеты, тогда из деспотии краев и городских самоуправлений Латвия превратилась бы в одну из первых стран мира, где правит народ. Тогда в Латвии было бы народное самоуправление, а не клика под названием «коалиционный совет».
 

Первый конгресс НФЛ
 
Пора подготовки была просто сумасшедшей — мы сотнями получали письма, пожелания, предложения, но прочитали все. Внутренние споры о различных пунктах программы были сильными. Помню, как я настаивал на ликвидации колхозов, но многие этого не хотели, может, боялись. В группе уже присутствовало несколько коммунистов, поэтому уже тогда начались споры и образовался внутренний фронт.
 
В самом конце конгресса руководство перенял Я.Петерс, хотя его и не было среди организаторов.
 
Я был очень удивлен, когда он сам занял место в президиуме, ведь конгрессом должны были руководить мы — участники рабочей группы, это был наш конгресс.
 
И в народе возникло впечатление, что организацией НФЛ руководил член ЦК КПЛ Я.Петерс, хотя это было не так. Он сделал совсем немного — предоставил нам помещения и провел общее собрание различных народных организаций (будущая инициативная группа НФЛ, ДННЛ, хельсинковцев и др.).
 
Я понимаю, что в помещениях Союза писателей мы находились под контролем всех органов, но это не означает, что они нами руководили. Может быть, кто-то и руководил коммунистами— реформистами, которые присоединились к нам, но чтобы мной руководил коммунист — это абсурд, это невозможно, и это прекрасно знает все бывшее управление НФЛ!
 
После Первого конгресса НФЛ внутренняя вражда между коммунистами-реформистами и националистами еще больше усилилась, она существует до сих пор.
 
Во время заседаний правления мы даже сидели по разные стороны стола, как это прекрасно описали в своем информационном бюллетене Я.Кайяка и Т.Чаладзе. По одну сторону стола — коммунисты-реформисты: Шкапарс, Иванс, Калниете (интересно, что она не была членом партии, но при этом более убежденный коммунист, чем сами коммунисты), по другую сторону — националисты: Штейнс, Берклавс, Рукшанс, Рубенис. Помню, что во время одного заседания обсуждали вопрос оккупации, так на стороне коммунистов-реформистов не могли даже произнести слово «оккупация». Факт оккупации Латвии даже Сейм утвердил только в середине 90-х.
 
Историю НФЛ характеризуют пять вех. Они судьбоносны для всего латышского народа. Первый переворот — смена курса от национализма к космополитизму.
 
НФЛ руководил председатель правления, а функции председателя НФЛ были лишь репрезентативными. Все делал председатель правления, от него полностью зависел курс НФЛ. Вначале председателя правление выбирало на один месяц. Первым стал Шкапарс, за ним — Клотиньш, а потом решили, что так продолжаться не может — за месяц никак не успеть что-то сделать. Тогда меня выбрали первым постоянным председателем правления. Мой курс НФЛ сомнений не вызывал, я был националистом, но это шло вразрез с планами коммунистов-реформистов.
 
До апреля я фактически руководил НФЛ и его работой, организовал комитеты и т.д. В этот период мы прекрасно сработались с Дайнисом Ивансом, и «серого кардинала» Яниса Шкапарса не слушали.
 
Советская власть должна была прекратить такую независимость, и когда из Канады вернулась С.Калниете, куда она ездила повидать родственников, начались политические интриги.
 
Мои дни были сочтены, и в кресло председателя правления посадили идеологического секретаря коммунистической организации Латвийского государственного университета Петериса Лакиса (партийным боссом ЛГУ был А.Эндзиньш), который собрание возле Памятника Свободы, прошедшее год назад, назвал «сходкой психопатов» (должно быть, на телевидении эти комментарии сохранились). Так же как и преподаватель марксизма-ленинизма Индулис Берзиньш комментировал две серии «Оборотней» (был такой фильм КГБ про латышских шпионов из Швеции).
 
Потом в архиве ТВ мне их найти не удалось — коммунисты прекрасно умеют изымать из архивов свои проделки.
 
Например, Горбунов лично руководил разгоном борцов за свободу возле Памятника Свободы в 1987 году. Об этом мне рассказал офицер КГБ, который находился в той же комнате — прямо за спиной у Горбунова. Штаб наблюдения и командования чекистов находился над магазином «Орбита», напротив Памятника Свободы.
 
То, что меня сняли с должности председателя правления — это не просто замена одного человека другим. Можно подумать — великое дело, на месте Штейнса начал работать Лакис. Нет, это была смена курса НФЛ, потому что Штейнс представлял латышей и националистов, а Лакис — коммунистов, идеологических работников компартии, коммунистов-реформистов. В лице П.Лакиса они нашли очень послушного человека, и НФЛ ушел по космополитическому пути советской власти.
 
Еще одна особенность: я был против Горбачева, потому что было абсолютно ясно, что независимость он нам никогда не отдаст, а все — подчеркиваю: все — коммунисты-реформисты были на стороне Горбачева. Впереди всех, конечно же, шагал Вульфсон, который после встречи с Горбачевых два с половиной часа втолковывал нам, что Латвии никогда не удастся достичь независимости.
 
Эта линия внутреннего фронта тянется через всю историю НФЛ. Иванс — значит, космополитизм и интернационализм, а за ним были Вульфсон, Костенецкая, Дозорцев и латышские интернационалисты — Шкапарс и Калниете. А Штейнс и Берклавс — это значит национализм, латышское мышление.
 
Как я уже говорил, этот фронт существует до сих пор, какой бы камуфляж они ни натянули.
 
 
Окончание