По высокому синему небу проплывали белые облака. Дул лёгкий прохладный ветерок. Сергей лежал на скамейке во дворе призывного пункта на улице Виляну и с грустью смотрел на небо. Только что на него наорал какой-то прапорщик. Грозил заслать к черту на кулички, и вообще — чуть ли не расстрелять. Было за что. Слинял по-тихому домой на ночь, а вернувшись утром, узнал, что его команда срочно ушла на Владивосток.

Конечно, прапор гнал пургу. Бывалые люди уже вразумили: пока не принял присягу — нечего бояться. Тем не менее знакомых лиц не было видно, чувствовал себя брошенным и забытым. Сергей встал и собрался было идти, как вдруг услышал приглушённый окрик за спиной.

— Атас, Серый!

Обернувшись, он увидел перед собой знакомое улыбающееся лицо. Давний приятель Женька, с которым одно время вместе учились и регулярно гоняли в футбол.

Друзья купили в буфете колбасы и пепси-колы, затем сунулись было в комнату отдыха, но там в нос шибанул букет из запаха портянок и перегара. Два сержанта-покупателя отсыпались после бурно проведённой ночи. Один из них вдруг приподнялся, что-то пробормотал про пиво, потом перевернулся и захрапел.

— Охотники за новобранцами, — ухмыльнулся Женька. Серёга вспомнил вслух диалог двух заключённых из недавно прошедшего фильма:

      — Я чую запах сыра.
      — Это твои носки.

Они нашли свободную скамейку и сели отметить встречу. Весело вспомнили, как полгода назад купили ночью двадцать литров пива у сторожа на «Варпе» — и потом с полной канной, непонятно от кого, удирали по дворам и огородам. Болтали обо всём и ни о чём.


Тем временем обезьянник жил своей жизнью. Как и любая пересылка, он то пустел, то наполнялся. Прибывали группы новобранцев, команды комплектовались и убывали. Кто-то сидел здесь пару дней, кто-то — всего несколько часов.

У ворот, с шутками-прибаутками, началось формирование очередной команды. Среди шума и суматохи не привыкших к дисциплине рекрутов слышались чёткие команды.

— Копелиович! — сержант громко вызвал очередного защитника родины.

— Я... — неуверенно ответил чей-то голос.

— Головка... вынь вафлю изо рта! — зычно рявкнул сержант под дружный гогот новобранцев.

Сержант-покупатель медленно шёл вдоль нестройной шеренги призывников, называл фамилии, сверялся со списком и делал замечания.

— Представляться надо громко и внятно. Вот так. Призывник Пупкин!.. — он чётко произнёс самую часто упоминаемую в армии фамилию. — По команде «смирно!» голову держать перед собой. Hу и волосы отpастил. Как у овцы. Скоpо pычать начнешь. Делать надо не как лучше, а как положено.

Новобранцы ещё не знали, что в армии — свои законы, а общий армейский бардак — это объективная реальность, которая будет везде, куда бы они ни попали служить.

В это время появились представители Балтфлота. Оба выглаженные, одеты с иголочки. Мичман в парадном кителе и матрос в бескозырке и клешах. Ходили по территории, подходили к группам кучкующихся новобранцев и искали пока только добровольцев. Там, где они появлялись, народ незаметно рассасывался. Лишний год пускать пузыри желающих не было.

Матрос поглядывал на всех свысока, о местном прапорщике сквозь зубы отозвался — «мазута береговая», жонглировал морскими словечками, явно считал флотских «белой косточкой». Чуть позже мичман отправился по делам в город, затем исчез и матрос. «По бабам пошли», — выразил общее мнение Жорик, местный, постоянно весёлый, щупленький призывник с Маскачки. Затем Жорик по секрету сообщил, что у него в военкомате блат и из Латвии он никуда не поедет.

Наверное, не сошлись звёзды. Утром Жорж убыл на севера. Как позже выяснится, он будет два года морозить сопли где-то в забытой богом глухомани под Тикси.


Ближе к вечеру все отцы-командиры исчезли. Несколько призывников из Огре начали было бодяжить зубную пасту в трехлитровой банке, но затем договорились с цыганами, и те перекинули им через забор бутылку водки. Раздолбанная «Рига-310» в пятый раз крутила единственную кассету.

      И подали состав, печаль подали,
      И поезд побежал в далекий край.
      И ровно так колеса застучали:
      Не забывай, не забывай...

День догорал. Багровый закат вдавливал город в землю. Кровавые сполохи то выше, то ниже будили смутную тревогу. В воздухе витала какая-то тяжесть. Приятели сидели у окна, говорить не хотелось. Предчувствие грозы...

Жребий был брошен, и колесо судьбы уже провернулось. Каждый пройдёт свою дорогу.

Небо потемнело. Ветер усилился. Где-то вдали уже грохотало. На дворе стоял 1985 год.