Сергей Кузьмин:

Я давно не перечитывал В. Санина. Может, в своих записках я в чем-то повторюсь, и уж точно у него все описано красочнее и профессиональней, но... что вышло – то вышло. К тому же, возможно, не все его и читали? Короче, не судите строго (т.е. "не стреляйте в пианиста...") – это выступление "на бис" по "многочисленным просьбам трудящихся". Итак:


ЗАПИСКИ МОЛОДОГО ПОЛЯРНИКА
 

1. АМЦ Молодежная

Итак, 7 марта 1980 года мы ступили на ледяной материк в районе станции Молодежная – „столицы” советской Антарктиды.





АМЦ (антарктический метеоцентр) Молодежная расположен в т.н. оазисе – скалистом участке берега, окруженном с трех сторон ледником. Сразу за последними домиками станции начинается ледяной купол, который и покрывает почти всю поверхность материка, достигая в некоторых местах четырех с лишним км толщины.

Зимой весь „оазис”, конечно, тоже покрывается снегом, но за короткое лето (до +5°С) успевает оттаять. Минимальная же температура зимой опускалась до -40°С при средней около -20°С. Но для береговых станций Антарктиды не мороз главная беда, а „дульник”. Практически постоянный южный, юго-восточный, т.н. стоковый ветер, несущий низовую метель. Это когда вверху в просветах можно увидеть голубое небо, а пальцев вытянутой руки уже не разглядеть.




В такую погоду передвигаться между домами можно только держась за натянутые веревки – леера. Стоит отпустить руку и сделать шаг в сторону, как мгновенно теряется ориентировка и твои шансы на выживание стремительно тают.

Вообще, МОРЕ, АРКТИКА, АНТАРКТИКА – эти стихии требуют особого к себе уважения. К ним надо обращаться на „Вы”. И как только человек забывается в неразумной беспечности или гордыне своей – его ждет неминуемая кара – гибель. Человеческие жертвы Антарктида собирает регулярно. Почти каждую экспедицию, начиная с первой, там гибнут люди: кто-то ушел в снежный туман навсегда, кто-то оступился под внезапным порывом ветра, запуская метеозонд, кто-то провалился в трещину, кто-то „совсем немного не дотянул ... до посадочных огней” (с).




Они все остались в Антарктиде навсегда – на самом берегу Южного океана, на высоком скалистом мысе Гранат. Мир их праху!



Так и мой товарищ-коллега, благополучно отзимовав со мной, из своей следующей экспедиции уже не вернулся. И даже нельзя сказать "земля ему пухом" – потому что нет ее там.

Начиная новую жизнь на станции, полярники (исключительно из рациональных соображений) первым делом стригутся наголо и перестают бриться. Причем некоторые еще умудрялись делать на этом маленький бизнес: отрастив за год бороду необыкновенных размеров и пышности, по возвращении на материк они продавали ее киностудиям.

На зимовке же эти „вторичные признаки” создавали и определенные неудобства: стоило при погоде 20х20 (-20°С и 20 м/сек) „прогуляться” по улице в течение нескольких минут, как борода с усами превращались в единое обледенелое целое, которое не позволяло даже слегка приоткрыть рот, и попав в тепло, приходилось некоторое время оттаивать.

В сильную непогоду из домов старались не высовываться, а в шторма это вообще было категорически запрещено, благо жилье и место работы в основном распологались в одном доме. На случай длительных штормов в каждом доме был н.з. продуктов.

Домики обогревались обычными бытовыми масляными радиаторами. Они постоянно были включены в стандартные бытовые розетки, почерневшие от старости и постоянного перегрева. Меня, воспитанного на „библейских заповедях” ОТ и ТБ гражданской авиации, поначалу это сильно напрягало. Потом привык. Однако при мне пожаров не случилось.

Зато была авария на электростанции. Свет потух, на дворе полярная ночь, температура в доме стремительно падает – ветер моментально выдувает тепло. Паники не было. Начали только постепенно одеваться. Электрики – молодцы, справились часа за два – все восстановили. А несколькими годами ранее на станции Восток при аналогичной аварии все было гораздо серьезней – Владимир Санин об этом писал. Ну, да ст. Восток вообще отдельная песня: за одну только зимовку там — звание героя давать надо.

И еще одна характерная климатическая особенность Антарктиды: низкая влажность воздуха. В помещениях приходилось постоянно ходить с гвоздем или куском проволоки в руке и разряжать свой электростатический заряд на металлические предметы через каждые несколько шагов. Эта привычка, въевшаяся до автоматизма, еще долго не отпускала меня по возвращении на материк.


2. „Титульное” население

В Антарктиде полностью отсутствует земля – почва как таковая. Только скалы, камни и лед. Единственная растительность – это мох, каким-то чудом растущий на камнях.



Как он выживает в этих условиях, чем питается – сие большая загадка есть.

Разнообразия птиц тоже не наблюдалось: единственные представители пернатых — поморники — внешним видом и повадками представляют собой нечто среднее между вороной и большой чайкой — такие же нахальные и всеядные.





Тюлени тоже не очень интересные персонажи: лежат себе, никого не трогают, выкармливают своего детеныша. Но и вмешательства в свою частную жизнь не допускают.



Но, конечно, главная достопримечательность антарктической фауны – это пингвины. Район станции Молодежная – место обитания пингвинов Адели. Большие императорские пингвины забредали к нам, видимо, по ошибке, в единичных экземплярах, и выглядело это вроде как „по улице слона водили”.



Ох, сколько совершенно незаслуженных, обидных эпитетов сыпалось и продолжает сыпаться на бедные, неповинные головы этих замечательных животных! На самом деле это очень веселые, компанейские ребята. Используя редкие совпадения хорошей погоды со свободным временем, мы отправлялись гулять по окрестностям станции.

Пингвин, заметив группу людей с расстояния даже в сотни метров, махая крыльями и громко крича ("Подождите! И я с вами!"), устремлялся к нам. Подбегал вплотную и начинал с интересом разглядывать людей. И ведь вовсе не ради подачки (в природных условиях они кормятся рыбой в воде), а только из живого любопытства.





Однако и гордость им не чужда: фамильярностей в свой адрес они не терпели. Похлопывания по плечу и тем более попытки взять на руки вызывали у них категорический протест.

Интересно наблюдать и за пингвиньим базаром. Пингвиниха высиживает яйцо в гнезде – это пара десятков мелких камней, разложенных вокруг нее по окружности. Функция пингвина – будущего папы заключается в охране своих камушков и попытках увеличить их количество посредством воровства из соседних гнезд. У кого больше камушков – та семья и более „обеспеченная”. И что-то до боли знакомое почудилось мне в поведении этих милых птичек.



У жителей Антарктиды на берегу нет естественных врагов (хищников). Даже человек тут ведет себя вполне прилично, не убивая ради пропитания или просто так для развлечения своих соседей по месту жительства. Все живут... нет, не дружно, а совершенно независимо друг от друга, не посягая на права и свободы соседей, являя тем самым пример мирного многообщинного общества. Но, как известно, человек – царь природы, и „западло” ему брать пример с каких-то там братьев своих меньших.

Однако все это скромное разнообразие фауны наблюдается только летом, когда океан освобождается от припая. А на долгие зимние месяцы, когда океан замерзает на 150–200 миль, единственными обитателями белого безмолвия остаются лишь мхи да полярники.


3. Люди
 

Так что же из себя представляют эти суровые, бородатые, мужественные покорители ледовых просторов? Попробую описать их так, как увидел: свежим взглядом новичка в Антарктиде и чуть-чуть со свойственной мне манерой выискивать ложку дегтя в бочке с медом.

Итак, в большинстве своем это профессиональные „полярники-рецидивисты” – едут в Антарктиду через каждые два года на третий, перебиваясь между зимовками на каких-нибудь незначительных должностях в Институте Арктики и Антарктики или в системе Госгидромета.

На вопрос: „Которая это у тебя зимовка?” – они неизменно отвечают: „Последняя!” Но... больше года-двух усидеть на материке не могут – Антарктида зовет снова и снова. Это все, конечно, не относится к людям науки – у них свои мотивы и интересы.

Значительную часть контингента станции составляли новички. Кто-то (как я) „ехал за туманом”, кто-то — чтоб оплатить долги. А были и попавшие сюда по ошибке — за компанию или под влиянием минутного порыва.

Этим было особенно трудно. Поняв уже через недельку, во что они вляпались и что все это всерьез и надолго, они впадали в депрессию. Их жалели, но и посмеивались – не без этого. В длительных экспедициях труднее всего переносится разлука с близкими, родными людьми. Единственная связь с ними – это телеграммы. Но разве кусочек бумаги может заменить живой голос родного человека?

Мы, мужики, часто посмеиваемся над женщинами, когда они хотят слышать признания в любви по нескольку раз на дню. Но в условиях полной и продолжительной изоляции от семьи мы сами становимся очень похожими на наших подруг: две недели нет телеграммы – значит, что-то случилось – забыла, разлюбила. Настроение падает ниже ватерлинии. И часто не без оснований: процент разводов у полярников-профессионалов заметно выше „среднего по палате” (стране).

В те времена не было еще мобильных телефонов и глобальной системы связи. Единственной ниточкой, соединявшей нас с материком, была радиосвязь на коротких волнах со всеми своими недостатками. Но даже и эти скромные возможности не были доступны полярникам.

Дело в том, что в те „мрачные советские времена” торговому и траловому флоту приходилось бороздить просторы всех морей и океанов планеты. Для связи с ними во всех портовых городах СССР существовали мощные радиоцентры, которые в том числе обеспечивали обычную телефонную связь экипажам судов с родными.

Казалось бы, чего проще – подключиться к услугам этой системы, но... нет – не положено! Конечно, как сказано у классика: „Что охраняешь – то и имеешь”, и мы, радисты, нелегально иногда пользовались этой возможностью.

Известно, что универсальным лекарством от тоски и дурных мыслей является работа. И ее таки хватало. Вахты, подвахты, дежурства по дому, по местам общего пользования (кают-компания, баня), внеплановые и аварийные работы.

Время измерялось не общепринятыми единицами, а своими – зимовочными: сутки делились на три части – завтрак, обед, ужин. Между ними – вахты. Недели отмерялись банями, месяца – дежурствами по камбузу, испыьаниями, весьма неприятными для меня, с детства ненавидевшего мытье посуды, и тем более котлов и сковородок.

Полугодие отмечалось Великим Праздником Середины Зимовки – 21 июня (день зимнего солнцестояния для Южного полушария). По своему неофициальному статусу этот праздник превосходил все остальные государственные праздники. Так и отсчитывали: до конца зимовки остается столько-то камбузов и столько-то бань.

О последних, кстати, надо сказать особо. Баня в Антарктиде – больше, чем просто баня. Это и отдых, и развлечение, и клуб по интересам. Свободные от вахты полярники проводили там иногда целый день, в промежутках между заходами в парилку ведя неспешные разговоры за жизнь под кружечку душистого чая, фирменного клюквенного морса или баночку австралийского пива. А бассейн или прорубь с успехом заменял свежий сугроб. На банные дни начальство старалось не планировать никаких дополнительных работ.

Основной специализацией станции был сбор и первичная обработка метеоинформации со всего Южного полушария Земли и передача ее на материк. Поэтому тут работали большой радиоотряд и большое количество синоптиков-метеорологов. Регулярно проводилось ракетное зондирование верхних слоев атмосферы и запуски метеозондов (воздушных шаров). Кроме того работали и другие группы ученых: геофизики, гляциологи, астрономы.

Конечно же, были и «двое в штатском», чем-то сильно похожие на кадровых офицеров СА. В каком они были звании и чем занимались целый год – так и осталось загадкой. Ясно было только, что они не из „конторы глубокого бурения”.

От этого «департамента» был вполне официальный представитель, в соответствующей должности замполита. С ним нам всем крупно повезло: он ни к кому в душу не лез, компромата не собирал и доносов (насколько мне известно) ни на кого не писал. Находился все время при начальнике экспедиции и занимался шифровкой его переписки с „центром”. Еще он был ответственным за проведение политинформаций и политучебы, но занимался этим явно без особого вдохновения.

Не могу сказать добрых слов о самом начальнике нашей САЭ.



В принципе, ему подчинялись все семь постоянных и пара сезонных советских станций. Внешне он мне напоминал Каина XVIII из старого советского одноименного фильма. Да и вел он себя соответственно: поскольку экспедиция эта была юбилейной, он очень хотел в связи с этим получить какой-нибудь орден, и все его усилия были направлены на „как бы чего не вышло”.

В конце зимовки, когда к нам уже летел Ил-18, именно начальник САЭ, оценив всю метеообстановку на месте, должен был дать добро на пролет т.н. „точки возврата” над Индийским океаном. А от той точки еще часов 10 лету. А погода крайне переменчива. Короче, этой команды от него не дождались: испугался ответственности, сказался больным, перепоручив принятие решения своему заму по хозчасти – бывшему повару, который и дал команду, с честью взяв всю ответственность на себя.

Всего народу на станции было 100 человек. Плюс 20 человек аэродромного отряда, располагавшегося в 15 км от станции – в районе горы Вечерняя на ледяном куполе. Они изо дня в день в любую погоду в течение всего года укатывали специальными тракторами ВПП, готовя ее для приема единственного за год рейса самолета Ил-18. Ребята жили и работали в более тяжелых условиях – они приезжали к нам раз в неделю, грязные и пропахшие соляркой, чтобы помыться и пополнить продовольственные запасы.

Далеко не последней проблемой изолированных групп является психологическая совместимость. Особенно остро она стоит на маленьких станциях, с населением до десяти человек. По рассказам бывалых, с какими только чудаками не приходилось жить и работать рядом — круглосуточно, изо дня в день, в течение целого года.

На Молодежной же, слава богу, эта беда была не столь остра: достаточное количество народа позволило сформировать нечто вроде компаний со схожими интересами и интеллектуальным уровнем. Несовпадение, а главное, нетерпимость к иному мнению и предмету интереса соседа и способствовали этому разделению на группы.

В качестве примера. У одного коллеги с собой было несколько магнитофонных катушек с записями произведений братьев Стругацких, начитанных его супругой (напомню, что об аудиокнигах тогда еще и не мечтали). Мы собирались и с удовольствием слушали их. А в мои служебные обязанности, кроме всего прочего, входило обеспечение радиотрансляции на всю станцию. В основном это должно было быть вещание радиостанции „Маяк”, а в часы (иногда даже дни) плохого прохождения коротких волн запускались записи из нашей фонотеки.

И вот я решил провести эксперимент: пустить в трансляцию Стругацких, хотя бы по часу в день для разнообразия. Естественно, начал с „Понедельника”. После первого же сеанса посыпались недовольные реплики: что за бред вы нам тут крутите? Давай лучше Пугачеву! Пришлось завязать с „продвижением культуры в массы”.

Несмотря на довольно большую занятость, свободное время у народа все-таки оставалось. И если летом мы старались больше гулять, исследуя окрестности и наблюдая за „титульным населением”, то зимой, с ее полярной ночью, было особенно тоскливо.

Вот тут народ начинал вспоминать о своих былых увлечениях или открывать в себе новые, порой неожиданные таланты. У меня же проблемы свободного времени не существовало вовсе: из подручных деталей и блоков я собрал радиопередающую аппаратуру и все время проводил в общении с радиолюбителями всего мира.



Излишне говорить о высоком профессионализме большинства полярников. Хочу сказать о другом. Специфика жизни и работы на полярной станции в условиях длительной изоляции от внешнего мира еще и в том, что даже при элементарной поломке чего бы то ни было — от бытового прибора до спецтехники — приходилось рассчитывать только на свои силы: деталь не закажешь, гарантийного мастера не пригласишь, в магазин не сбегаешь.

Да и в массе других проблем надеяться кроме себя не на кого. Поэтому в человеке очень ценятся разносторонние навыки и умения. Это я к тому, что сейчас у молодежи очень популярна фраза „каждый должен заниматься своим делом”. Меня она несколько коробит. И я благодарен советскому периоду своей жизни за приобретенные навыки в различных областях человеческой деятельности.


4. Пара слов в защиту зеленого змия
 

Прежде всего во избежание кривотолков и необоснованных подозрений официально заявляю, что уже в течение последних двух с лишним десятков лет практически не пью (ну... почти). И как и все трезвомыслящие люди, считаю, что пьянство, безусловно, зло, а алкоголь – враг всего прогрессивного человечества. Но по гуманным законам цивилизованного общества даже самому злостному злодею положен адвокат. Так вот, разрешите замолвить пару слов в защиту этого „монстра”.

Во-первых, недавно промелькнула информация, что британские ученые выделили ген, ответственный за предрасположенность конкретного человека к пьянству. Из этого следует, что тот, у кого он присутствует, сопьется по-любому, и напротив, тому, у кого его нет – смотри эпиграф. Короче, я предлагаю рассматривать алкоголь и процесс его употребления не как цель, а всего лишь как некое вспомогательное средство.

Поясняю на простом примере. Вы давно не виделись со своим старым другом? Просто так взять и заявиться? Тем более если имеют место какие-нибудь недомолвки. Как-то не совсем удобно, вроде. Другое дело — позвонить: знаешь, мне тут по случаю попалась бутылочка редкого винца — не продегустировать ли нам его? И все в порядке — встреча состоялась, разговор пошел, проблемы решены. При этом сама эта бутылочка может остаться и вовсе нетронутой, но она сыграла свою роль своеобразного катализатора.

Однако прошу прощения за „оффтоп” – вернемся во льды Антарктиды. Опытные полярники, не раз зимовавшие и в Антарктиде, и на СП (дрейфующая станция Северный Полюс) в Арктике, проводя самоотверженные биологические исследования на собственном организме, установили, что при одинаковых числовых значениях географической широты похмельный синдром гораздо сильнее проявляется именно на юге.

Но тем не менее люди мужественно шли на лишения и страдания, но не отказывались от причитающейся им дозы спиртного. Все количество завезенных на станцию „крепких, крепленых и слегка разбавленных изделий” (с) делилось между личным составом поровну: по полбутылки водки на нос на официальные праздники и где-то по 5 бутылок (плюс пара вина/шампанского) на празднование дня рождения, когда именинник проставлялся среди своего отряда. Как правило, дни рождения объединяли и отмечали раз в месяц.

Но... нетрудно догадаться, что русскому человеку этого было мало. На то он и русский человек, чтобы в любой ситуации суметь найти выход. Такова уж одна из его национальных особенностей: ежели его в чем-то искусственно ограничить (пусть даже по большому счету это „что-то” ему и не нужно вовсе), он приложит массу усилий и изобретательности, пойдет на жертвы, но добьется „этого”.

Да! Русский полярник стал гнать самогон. Сырьем служил сахар. Еще при разгрузке продуктов с грузового судна при транспортировке без вести пропало несколько мешков. Кроме того расход сахара на камбузе стал превышать все мыслимые нормы потребления, и через некоторое время доктор, опасаясь медицинских осложнений, распорядился убрать со столов сахарницы, а сахар стали засыпать непосредственно в чайники строго по норме.

Когда же сахарные резервы были исчерпаны, где-то откопали пару мешков конфет-леденцов. Опытные технологи-самогонщики сказали: годится! Но беда в том, что леденцы эти были в обертке. И вот представьте себе этакую „картину Репина”: в комнате за столом сидят четверо здоровенных бородатых мужиков и сосредоточенно, с серьезным видом одну за другой разворачивают конфетки. Вокруг гора фантиков, на столе — пирамида из конфет.

И опять же хочу подчеркнуть: все это делалось не ради того, чтобы „напиться и забыться”, скорее целью было разнообразить бытие свое — отдохнуть, тем не менее, занимаясь каким-то творческим делом. Сам процесс пития автоматически уходил на второй план. Гораздо увлекательнее было сконструировать аппарат, спрятать так, чтобы никто посторонний при всем желании его не нашел и внезапно не застукал сам процесс.

Так за домиком геофизиков в большом сугробе был вырыт грот, в котором и разместилась емкость с брагой, оснащенная подогревом и терморегулятором. А дорогу к дому оборудовали емкостным датчиком, который своевременно предупреждал нас о приближении нежданных гостей.

Руководство, конечно же, догадывалось об этом „криминале”, но так ни разу и не накрыло ни одну из „точек”. А может, не особенно и хотело, по принципу: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы результаты работы не страдали.

Собственно, сама дегустация „продукта” тоже являлась лишь предлогом, чтобы собраться вместе, пообщаться и послушать замечательные авторские песни профессионального полярника Бориса Аминова – „лучшего полярного барда среди механиков-водителей и лучшего механика-водителя среди бардов” (с).



Кстати, в 2011 году вышел его диск – „Две жизни”.

С тех славных дней прошло уже более трех десятков лет. Многое изменилось – и в Антарктиде, и в мире, и в системе человеческих ценностей и приоритетов. Теперь в Антарктиду может попасть любой желающий, купив турпутевку и отметив по возвращении очередную „покоренную” территорию на своей личной карте мира. Но все же... экскурсия и зимовка – это две большущие разницы.

А Антарктида и сегодня продолжает манить к себе самых разных людей: ученых – своими еще не раскрытыми тайнами, юных романтиков – своими сказочными суровыми красотами, экстремалов – уникальной возможностью по максимуму проверить себя на прочность.

И сам себя я ловлю на парадоксальных мыслях: я ведь очень люблю теплое море и земли, где никогда не бывает зим, а вот до сих пор еще снятся льды, бескрайние снега и буйство полярного сияния над головой. И я чувствую внутреннюю готовность отправиться туда снова. Загадка, однако...



Барбекю по антарктически:







Улица Сомова:




Над нами Южный Крест:




Прощай, Антарктида!

П.С. По просьбе автора к статье присоединены два клипа от Оксаны Замятиной: