Дончанин с испанскими корнями Энрике Менендес вывез семью на более безопасную подконтрольную центральной власти территорию, а сам остался в Донецке, где вместе с инициативной группой ”Ответственные граждане” продолжает помогать людям, которым было бы сложно выжить в условиях боевых действий без посторонней помощи. В интервью Delfi он рассказал о том, чем сейчас живет Донецк, о своих взглядах на конфликт и пути его разрешения.

Энрике Менендес позиционирует себя сторонником единой Украины и скорее противником ДНР. Тем не менее, по его словам, он твердо решил, что не покинет Донецк ни при каких условиях. Кроме этого, он считает, что за все время конфликта украинские власти не сделали ничего, чтобы вернуть утраченные территории, но сделали многое, что способствовало отчуждению дончан и ”выдавливанию их из страны”.

В мирное время Менендес занимался предпринимательством. «Последний раз заплатили налоги в июне прошлого года, а в июле поняли, что все», — пояснил он, добавив, что мебель и оргтехника до сих пор стоят в офисе, но в нем никто не работает. Теперь Менендес занимается краудфандингом для группы «Ответственные граждане», ведет блог и две колонки в украинских изданиях. Кроме этого он ведет два проекта, о которых пока что не может говорить публично.

Кстати, своим именем герой нашего материала обязан деду, Энрике Менендесу, который оказался в Советском Союзе во многом благодаря гражданской войне в Испании 1936 года. После победы франкистов воевавшему на стороне республиканцев уроженцу Мадрида пришлось бежать во Францию, где он попал в плен к немцам. В Испании у него остались жена и две дочери. Выйти на свободу удалось после падения Берлина. Поскольку вернуться в Испанию не было возможности, он и другие испанцы оказались в СССР. Свою вторую жену он встретил в Крыму, у них родилась дочь — мать Менендеса-младшего.


Люди ждали, что будет возобновление конфликта



106-я школа, поселок Трудовские в Донецкой области. Бомбоубежище. Foto: Enrike Menendes, Erakogu

Начнем с актуальных событий и боев под Марьинкой. Что-либо предвещало эскалацию насилия?

Нет. Никаких таких косвенных признаков, по которым обычно люди, по крайне мере, на обывательском уровне могут судить о возобновлении боевых действий, не было. Но опыт людей, которые живут на линии фронта, говорит о том, что, в общем-то, редко бывает так, когда становиться понятно, что вот-вот что-то начнется. Ведь это перемирие, которое было после заключения февральских соглашений в Минске, является самым длинным перемирием за все время конфликта, несмотря на то, что на линии соприкосновения были минимум две точки напряжения, где боевые действия практически не останавливались, но были малоинтенсивными. В целом стоит отметить, что режим перемирия соблюдался.

Во время прошлого перемирия, длившегося с 9 декабря по 8 января, все было ровно так же. 8 января абсолютно ничто не предвещало начала боевых действий. В тот день ни с того ни с сего Донецк снова подвергся обстрелу. После этого боевые действия пошли по нарастающей, и в итоге это вылилось в Дебальцево (группировка Вооруженных сил Украины (ВСУ) попала в оперативное окружение и была вынуждена оставить город и еще ряд населенных пунктов. — прим. ред.) и ”Минск-2”. Здесь точно так же не было никаких предпосылок.

В отчетах ОБСЕ говорилось, что первые обстрелы начались еще 1 июня. Причем выстрелы звучали как с той, так и с другой стороны. Какие в Донецке версии произошедшего? Ведь мнения сторон прямо противоположны — они обвинили друг друга в провокациях.

Абсолютно верно поставлен вопрос. Очень хорошо, что вы вспомнили об этом отчете ОБСЕ, потому что весь год боевых действий обе стороны упражняются во взаимных обвинениях на тему ”кто первый начал”. Но живущим здесь людям, в общем-то, все равно, кто первый начал, поскольку найти правду в условиях боевых действий невероятно сложно. Но правда заключается в том, что обе стороны стреляют, бывает такое, когда начинает одна сторона, вторая отвечает, бывает наоборот.

Следует понять, что боевые действия в Марьинке, о которых говорили все, стали логичным следствием того, что еще 1 июня прилетели снаряды в Кировский район Донецка. Во время этого обстрела были попадания и в жилые дома и ранения среди мирных жителей. Поэтому, естественно, у ДНР были свои моральные оправдания, чтобы начать боевые действия. Имеют ли они под собой основания с точки зрения истины — сказать сложно. Но факт остается фактом: во время обстрелов Донецка страдают в основном мирные жители.

Особенно интересно наблюдать за этим в связи с сообщениями в прессе. Украинская сторона уже заявила об огромном количестве раненых и убитых ополченцев, а также о том, что якобы их привозят в больницы Донецка под видом мирных жителей. Я нахожусь в таком уникальном положении, что мой сосед сверху — один из ведущих хирургов Донецкой областной травматологической лечебницы. Собственно, я могу узнать все у первоисточника. Первоисточник говорит простую фразу: ”Большинство привезенных — раненые бабушки”. Это явно указывает на то, что это не совсем ополченцы, не совсем боевики.

Что происходит с настроениями людей? Перемирие худо-бедно соблюдалось и, возможно, это дало надежду на оптимистический сценарий. Что думают люди сейчас, они верят в хорошее или в то, что летом война вернется и все станет только хуже?

Нужно смотреть на ретроспективу. Ведь даже при всем уважении к Минским соглашениям, при всей необходимости минского процесса, которую понимают как обычные люди, так и эксперты, они (соглашения — прим. ред.) не содержали в себе стабильного, устойчивого политического решения конфликта. То есть, по большому счету, единственным успехом, которого удалось достичь, стал отвод тяжелых вооружений от линии соприкосновения и то, что худо-бедно соблюдалось перемирие.

Все остальные условия, которых там было, если не ошибаюсь, десять, — не выполнены. Даже обмен пленными в формате ”всех на всех” и тот застопорился. Это точно говорит о том, что стороны не могут перейти к более сложным вещам, таким как конституционная реформа, амнистия. Все это означает отсутствие условий для стабильного мира. Люди даже в течение этих трех месяцев находились в состоянии ни мира, ни войны. Как бы и боевых действий активных нет, но и, понятно, что мира тоже нет. Ожидания очередной эскалации были у всех, поскольку как только какие-то дипломатические усилия или переговоры заходят в тупик, стороны сразу прибегают к военному решению этой проблемы. Поэтому, в общем-то, люди ждали, что будет возобновление конфликта.

Но за год люди так устали от войны, настолько смирились с мыслью, что нам в этих условиях придется еще жить продолжительное время, что решившие уехать уже уехали. Кстати, это показывают последние опросы. Есть исследование, проведенное Киевским институтом социологии по заказу фонда Рината Ахметова, в котором у людей, оставшихся на неподконтрольных правительству территориях, спрашивают, хотят ли они уехать. Так вот, количество людей, не собирающихся отсюда уезжать ни при каких условиях, достигло максимума с начала конфликта — 89%. Более того, городская администрация Донецка зафиксировала, что за три месяца перемирия вернулось от пятидесяти до семидесяти тысяч человек только в сам Донецк.

То есть сейчас население города достигает 850 тысяч человек. Конечно, это не довоенный миллион, но, тем не менее, мы довольно близки к этому. Абсолютно очевидно, что жизнь в городе за перемирие начала налаживаться. Открылось много магазинов, открылись какие-то государственные учреждения. Как ни крути, а в ДНР государственные институты строятся — это заметно невооруженным глазом. ДНР начала выплачивать пенсии, начали платить зарплаты бюджетникам, я имею в виду учителей, врачей, коммунальщиков. Люди свою жизнь налаживают.
 

Ожидания у всех разные — это зависит от того, где находится человек. Мы знаем, что неконтролируемая властями (Украины — прим. ред.) территория находится в условиях все ужесточающейся транспортной блокады. Это привело к тому, что продукты в Донецке стоят в среднем в два раза дороже, чем на украинских территориях. Это приводит к тому, что люди живут в военных условиях, и примерно 70% экономики города не работает. Я не слышал официальных данных, но по неофициальным в Донецке около 145 тысяч безработных. И, естественно, это приводит к тому, что многие люди еле-еле сводят концы с концами. Конечно, у таких людей ожидания пессимистичные.

Но есть и люди, которые, как я уже сказал, открывают магазины. Люди запускают малые предприятия, в условиях транспортной блокады оживились рынки. Увеличилось количество людей на улицах, машин. Безусловно, люди пытаются наладить свой быт — это однозначно.

 

Энрике Менендес: «Бои за Донецкий аэропорт. Снимок сделан из окна моего офиса. Август 2014». Foto: Enrike Menendes, Erakogu



Энрике Менендес: «Здесь когда-то был офис моей фирмы». Foto: Enrike Menendes, Erakogu

Логично, что после того как война пришла в Донецк, бизнес начал сворачиваться. Но на что люди живут в таком случае? Чтобы получать деньги, необходимо что-то продавать, что-то производить.

Это, безусловно, так, но нужно понимать, что если в малом и среднем бизнесе, по внешним наблюдениям, провал достигал 70% — то есть столько маленьких магазинов, салонов красоты и сервисных предприятий и так далее было открыто-закрыто — 30% продолжают работать. Если говорить о тяжелой промышленности, там ситуация на самом деле даже проще.

Во-первых, крупные промышленные предприятия обладают определенным запасом прочности. Кроме того, многие из них входят в большие корпорации и являются крупнейшими работодателями в регионе. Они продолжают платить своим сотрудникам зарплаты даже если предприятие работает не на полную мощность или простаивает. Например, Енакиевский металлургический комбинат, входящий в ”Метинвест” Рината Ахметова. На этом предприятии, если не ошибаюсь, работает от 10 до 20 тысяч человек. Несмотря на то, что предприятие какую-то часть времени простаивало, рабочие получали зарплату. То же самое касается, например, Донецкого металлургического завода. Я уже не говорю про шахты — всю войну, даже при самых жестоких обстрелах они продолжали работать. Причем государственные шахты, которые длительное время не получали зарплаты от государства, так и частные шахты, которые продолжают получать деньги от своих владельцев, продолжают добывать уголь и даже вывозить его какими-то контрабандными путями или через Россию и так далее. Смысл в том, что значительная часть экономики продолжает работать.

Более того, Донецк был вторым регионом Украины по уровню официальных зарплат — оплата труда в Донецкой области уступала только столице — Киеву. Это я имею в виду официальную зарплату на душу населения. Поэтому был большой запас прочности.

А сейчас, во время этого перемирия, можно наблюдать тенденцию, которую я назвал ”возврат тугих кошельков”. То есть в город стали возвращаться функционеры и чиновники прошлого режима, у которых сбережений наверняка такое количество, что они могут безбедно прожить десять таких жизней. Эти люди приезжают сюда со своими деньгами и создают определенную экономику.
 

По моим субъективным оценкам, город сейчас выглядит так, как будто мы вернулись в 1998 год. Конечно, не блещет жизнь. Безусловно, количество бедных людей, которые ходят в супермаркет как в музей, значительно увеличилось. Тем не менее, многие пенсионеры переоформили пенсии на украинской территории, некоторые получают пенсию от ДНР, а некоторые, самые умные, переоформили и там, и там — это создает какое-то подспорье для торговли и сферы обслуживания. Ну и, конечно, наши ключевые сферы, металлургическая и угольная отрасли, продолжают работать.

Мне приходилось видеть сюжеты украинских СМИ о повальном дефиците и баснословных ценах в Донецке. Как вы это прокомментируете?
 

Украинские СМИ, к сожалению, как и российские, склонны оценивать ситуацию с позиции информационной войны — в этом нет никаких сомнений. Поэтому в некотором роде они далеки от абсолютной правды. Ни в коем случае нельзя отрицать того, что ассортимент супермаркетов Донецка обеднел. Во-первых, крупные торговые сети работают в каком-никаком легальном поле. При транспортной блокаде еще в январе появились проблемы с завозом товаров, появился огромный объем контрабанды. Действительно, супермаркеты сильно опустели — это абсолютно верно и заметно. Привезенные из России товары не заменяют того ассортимента и стоят намного дороже. Розничные цены везде значительно выше.
 

При этом начали расцветать маленькие магазинчики, которые возят маленькими партиями. Им легче провести ту же самую контрабанду. Цены там выше в два-два с половиной раза. Например, десяток яиц на украинской территории стоит 15 гривен, в Донецке он в среднем стоит 29 гривен. То же самое касается мяса, овощей, фруктов. К примеру, клубника на украинской территории стоит 20 гривен за килограмм, а в Донецке — 80 гривен. Это правда.

При этом в ценах на социальные категории товаров нет никакой разницы. То есть, мука, крупы, макароны в Донецке стоят столько же, сколько и на украинской территории. Это первое. Второе, люди, находящиеся в самом незащищенном положении, я имею в виду инвалидов, пенсионеров, получателей социальной помощи, получают и гуманитарную помощь.

В регионе работает тот же фонд Рината Ахметова и несколько крупных международных организаций, таких как Международный красный крест. Я являюсь членом небольшой волонтерской группы ”Ответственные граждане Донбасса”, которая также занимается гуманитарной помощью. То есть, многие из наименее защищенных слоев получают минимальный набор продуктов и медикаментов от вот таких вот фондов и организаций и таких маленьких волонтерских групп как наша. Поэтому они, в общем-то, спасены от голода, от той ситуации, которая сложилась прошлым летом.

Люди остались без пенсий в июне, июле и августе, и в Донецке не работала ни одна международная организация и ни один благотворительный фонд. Люди буквально выживали на подножном корму. Такой ситуации больше нет. Гуманитарная обстановка, все же, стала выравниваться.

Безусловно, она продолжает оставаться плохой с точки зрения снабжения медикаментами, поскольку та же блокада влияет на поставки в аптеки. В аптеках здесь баснословно дорого, иногда даже нет простейших лекарств. По сравнению с относительно благополучным Донецком в других городах ситуация еще хуже. Но, я повторюсь, ситуация намного лучше, чем прошлым летом — многие адаптировались и приспособились.

Кроме того, крупные сети супермаркетов оправились от шока и ужаса начала войны. Как минимум две из них открыли социальные столовые, в которых готовят и бесплатно раздают еду. Это тоже такой ответ бизнеса на попытку сломать регион экономически.
 

То есть можно говорить о некоем городском патриотизме?

Да, да, абсолютно верно. Более того, до войны я абсолютно не знал соседей по лестничной клетке. Сейчас я знаю всех жителей подъезда и даже клички их домашних животных. Я знаю, где нужно подкармливать бездомных животных, поскольку людей в какой-то момент стало меньше. Но, опять же, ситуация несопоставима с той, которая была в августе прошлого года.

Я живу в районе, застроенном девяти- и шестнадцатиэтажками — это плотная застройка. В наш район снаряды прилетали трижды — это относительно безопасный район, а не тот, в котором снаряды рвутся трижды в день. В августе прошлого года в вечернее время в моем районе на каждый подъезд горело около трех-пяти окон — многие выехали. Сейчас вернулись все. Теперь в моем районе нет пустых квартир и пустых окон.

 

Объявление в Донецке. Foto: Enrike Menendes, Erakogu

По свидетельствам людей, с которыми общались в том числе и мои коллеги, зачастую гуманитарной помощи на всех не хватало. Особенно это касалось небольших сел. А некоторым даже приходилось приезжать за помощью в Донецк.
 

Я могу говорить о большинстве гуманитарных организаций. Международные организации обладают большим запасом прочности и могут обеспечивать большие объемы помощи, но зачастую их структуры довольно бюрократичны и довольно негибки в плане быстроты реагирования. К текущему моменту они начали выстраивать структуру работы в регионе и покрыли большую часть крупных городов. То же самое можно сказать о фонде Рината Ахметова — они представлены в очень многих городах. Их структура вызывает всяческое уважение — работают по лучшим международным практикам.
 

В маленьких поселочках, а их очень много в области, ситуация намного хуже, поскольку бюрократичные механизмы не могут быстро выстроить логистику. Людям из этих поселков тяжело добираться по причине нарушения многих транспортных коммуникаций. Например, из-за того, что люди перестали получать пенсии, многие частные извозчики свернули маршруты.

У нас был такой случай, когда мы оказывали помощь в маленьком поселке Коммунар — это примерно в 25 километрах от Макеевки. Летом этот поселок был на линии фронта и в ходе боевых действий около 40% домов были уничтожены или повреждены. В нем живет 2400 человек, из них 1700 — пенсионеры, 300 — дети, и оставшиеся 400 — работающие люди. Когда мы приехали туда впервые в декабре прошлого года, их кормила местная кришнаитская церковь два раза в неделю.
 

Большинство — старики, и у них не было пенсий. Раньше они могли ездить на маршрутке напрямую до крупного поселка Ханжонково, но перевозчику это стало невыгодно и теперь маршрут раздробили на четыре части. То есть, пенсионеру надо пересесть на четыре разных маршрута, чтобы добраться до ближайшего центра, где он может получить гуманитарную помощь или получить элементарную консультацию врача. В этом поселке не то что больницы нет — из-за войны в нем закрылась единственная аптека и иногда люди погибали от отсутствия самых дешевых, самых простых лекарств при элементарном сердечном приступе.

В таких случаях волонтерские группы, как наша, приезжают в поселок, выясняют, что там за ситуация. Потом указываем эту точку в отчете нашим партнерам и международным организациям — там необходима помощь. То есть, мы как передовой разведывательный отряд.

Люди там привыкли ездить в более крупные города, сейчас ситуация постепенно выравнивается. Касательно российской гуманитарной помощи, она достаточно длительное время довольно сильно разворовывалась на местах. Несмотря на объем, ее влияние было незначительным, к сожалению. Но сейчас ситуация улучшилась, по крайней мере, в Донецке больницы неплохо снабжаются именно за счет этой гуманитарной помощи.
 

Правильно ли я понимаю, что ваша группа занимается тем, что распределяет гуманитарную помощь из всех источников там, куда она доходит плохо?
 

У нас самоорганизовавшаяся волонтерская группа, я один из четырех ее основателей. Структура плоская, у нас нет ни начальников, ни подчиненных. Сейчас в группе более 20 человек, которые постоянно занимаются работой. У нас есть два направления.
 

Первая — это системная поддержка, осуществляемая благодаря официальным контрактам с такими организациями, как чешская ”Люди в беде” (People in need), ”Врачи без границ”, ООН, Фонд Рината Ахметова. Мы работаем с ними, снабжая, например, места проживания переселенцев. И был большой проект по поддержке людей, живущих в бомбоубежищах в тех районах, которые называются ”красными зонами”.

Второе направление — адресная помощь. Мы собираем взносы. У нас есть группа в Facebook, где мы публикуем видео, тексты о нашей деятельности, фотографии. Люди присылают нам на карточки деньги — это частные пожертвования, за счет которых мы можем оказывать помощь людям, чьи потребности нетипичны. Например, правила большинства международных организаций не позволяют оказывать помощь медикаментами. Красный крест помогает только людям, пострадавшим напрямую от боевых действий. Людям с хроническими заболеваниями, такими как диабет, астма, гипертония, а они распространены среди стариков, у которых нет денег, никто не помогает. Поэтому у нас есть горячая линия, благодаря которой мы собираем заявки и помогаем каждому человеку индивидуально. Это направление у нас охватывает от трехсот до пятисот человек в месяц, а с начала деятельности мы уже помогли более чем 20 000 человек. Причем некоторые семьи мы поддерживаем постоянно.
 

Ведь многие никогда до этого не были в этой ситуации, но попали в нее. Мне хорошо запомнился один случай — семья, у которой четверо детей, двое из которых инвалиды. До войны муж и жена были владельцами небольшого бизнеса, то есть были средним классом, который полагался на себя. Во время войны бизнес разрушился, поскольку юридические услуги сейчас никому не нужны. Они лишились дохода, сбережений больших не было, и они тоже внезапно оказались в категории социально незащищенных. Вот таким людям мы и оказываем системную поддержку.



Окончание — здесь