Вот небольшой отрывок из текста на моем компьютере. не для обсуждения, а просто для сведения.

"Людям, которые стояли на верхушке государственной власти и хотели сохранить государство, укрепив государственную власть, было предъявлено обвинение «В измене Родине путем организации заговора с целью захвата власти». Абсурдность формулировки обвинения напоминала 1937 год. Следствие по нему начала союзная Генеральная прокуратура, продолжила российская, не отказавшаяся от обвинения, хотя этой Родины уже не было. В апреле 1993 г. в Военной коллегии Верховного суда России начался процесс. К этому времени отношение людей к событиям августа 1991 г. и развалу Союза стало меняться – катастрофическое положение экономики и соответственно резкое ухудшение жизни людей способствовало отрезвлению, началось сожаление по поводу распада страны, которую ГКЧП собирался спасти. Процесс шел с трудом, за десять месяцев разбирательства обвинение не смогло убедить суд в виновности арестованных. В республике шла борьба за власть между Президентом и Верховным Советом, она закончилась расстрелом Верховного Совета. Масштабы насилия, несравнимого с августом 1991 г., гибель полутора сотни человек (по официальным данным) затмевали события двухлетней давности. С целью избежать политического и юридического расследования октябрьских событий 1993 г. Государственная Дума 23 февраля 1994 г. приняла решение об амнистии участников выступлений 1991 и 1993 гг. Из 12 обвиняемых только участник Великой Отечественной войны, генерал армии В. Варенников отказался от амнистии и настоял на судебном разбирательстве. 11 августа 1994 г. Военная коллегия, ссылаясь на то, что он своими действиями выступал за сохранение Советского Союза и не допускал нарушения закона, вынесла оправдательный приговор. Обвиняемый расценил это решение не только как оправдание себя, но и всех остальных, проходивших по делу ГКЧП. "

Мне кажется, что в оживленных и даже ожесточенных спорах о Венесуэле на обратили на главное в статье К. Семина: "Приход к власти реакционных правительств наблюдается не только в Латинской Америке. Мир все больше напоминает себя перед 1914-м годом. Голос шовинистов и милитаристов в каждом государстве полностью перекрывает робкие возражения социал-демократов".

Революция была не Русская, а Российская. Замените второе название на первое. и сразу же цепь рассуждений не будет совпадать с тем, что происходило в действительности.

Согласен, 27 июля не тянул на государственный праздник. Дело не в том, что мартовский референдум 1991 г. показал, что большинство белорусского народа выступает за сохранение СССР. Во время горбачевской перестройки в головах людей и их избранников в Верховном Совете был такой хаос, что они ухитрялись соединять несовместимое: социализм и рыночную экономику, полный суверенитет (а именно о таком суверенитете шла речь в Декларации о государственном суверенитете БССР) и единое государство. Ярким примером может служить Украина. На референдуме в марте 1991 г. 70 процентов высказалось за сохранение Союза, в декабре этого же года – за независимость, при этом четыре пятых жителей Юго-Востока также высказались за нее, но через десяток лет передумали. Интересно, каким бы был ответ в Белоруссии, если бы, как и в Украине, в декабре 1991 г. был проведен подобный референдум. Дело в другом. Праздновать 27 июля как день независимости было так же абсурдно, как разведенному каждый год отмечать день, когда он отнес заявление о разводе в загс.

1991 год был богат на даты, связанные с установлением независимости Беларуси: 25 августа – придание Декларации статуса конституционного закона, 8 декабря – денонсирование тремя президентами Договора 1922 г. об образовании СССР, 10 декабря – ратификация этого решения Верховным Советом БССР. Почему же никто не предлагал сделать одну из этих дат праздничной? Может потому, что все эти решения были приняты с нарушением Конституции БССР и являлись незаконными, к тому же от них дурно пахло. Независимо от отношения к мартовскому референдуму 1991 г. высказанная на нем воля народа была выше всех этих решений представительного органа. Если уже искать в 1991 г. подходящую дату, то логичнее было выбрать 26 декабря 1991 г., когда народные депутаты СССР, которых удалось собрать, приняли формальную Декларацию о прекращении существования СССР. Развод был утвержден. Но на эту дату, которой завершался процесс распада СССР и этим положившей начало существованию независимой Беларуси, никто не обращал внимания.

Дело в другом. 27 июля, установленный Верховным Советом БССР как День независимости, не устраивал А. Лукашенко, избранного в 1994 г. президентом. Для него, как и многих других, он был праздником белорусских националистов, которые теперь стали его непримиримым врагом, при том он сам никак с этой датой не был связан. К тому же этот праздник, как и навязанная Верховному Совету государственная символика, не принимался большинством народа. Это было использовано на референдуме 24 ноября 1996 г., к основному вопросу о Конституции Беларуси был пристегнут вопрос о Дне независимости. К этому времени усилиями оппозиции референдум стал вотумом доверия президенту. И народ поддержал его, проголосовав за предложенную ему Конституцию, за перенесение Дня независимости на 3 июля, День освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков, за право президента передавать землю в частную собственность, хотя большинство народа было против введения частной собственности на землю. Чего только не сделаешь ради любимого президента!

В результате произошло кощунственное – в один день вместили праздник защитников СССР и  праздник его разрушителей. Это можно расценивать как издевку над погибшими при освобождении Белоруссии, среди которых помимо белорусов были и русские, и украинцы, и грузины, и многие другие. Можно ожидать, что когда-нибудь День независимости вытеснит День освобождения.

Если теперь с датой празднования независимости все ясно – она установлена всенародным голосованием и не подлежит обсуждению, то остается какая-то расплывчатость в счете годовщин независимости. Считать от 3 июля 1991 года? Может перейти к отсчету от 1994 года?

Кто он, Кастусь Калиновский?

Белорус или поляк? В этом споре еще одна публикация, статья А. Лазуткина с однозначной оценкой: К. Калиновский поляк. Приведенные доводы (их можно расширить) убедительны, а вывод верен. Но это не значит, что они убедительны для всех, немало людей верит в то, во что им хочется верить.

Оценка А. Лазуткина верна, если ограничиться только вопросом национальности исторического лица, хотя он является одним из главных в борьбе национализмов. В то же время такая оценка односторонняя. Место К. Калиновского в истории Белоруссии определяется не его национальностью, а тем, что он был революционным демократом, чего теперь стараются не замечать. Он боролся за освобождение своего народа (польского) от российского царизма, и эту борьбу поддерживали демократические силы (демократические не в нынешнем звучании) как Западной Европы, так и России. Лозунг «За нашу и за вашу свободу!» имел общее звучание, хотя в устах поляков он звучал не всегда искренне. В советской историографии национальность К. Калиновского имела второстепенное значение, он был частью российского революционно-демократического движения, в том числе начавшего зарождаться белорусского. Его революционный демократизм заключался не только в борьбе против национального угнетения, у него она сочеталась с борьбой за интересы белорусского крестьянства. Правда, эти две цели не только не совпадали, но и для большинства участников восстания кардинально расходились. Первая господствовала, и это накладывало отпечаток и на позицию так называемых «красных», к которым относился и К. Калиновский, полному подчинению их социальной программы интересам национального освобождения. Аграрная программа Национального комитета была крайне ограниченна, он в случае победы восстания обещал по два гектара земли только участвовавшим в нем безземельным крестьянам и освобождение от выплаты помещикам за те участки, которыми крестьяне пользовались. Если бы им пообещали хотя бы часть помещичьей земли, участвовавших в восстании крестьян было бы гораздо больше.

Восстание 1863 года с полным правом можно назвать польским, если необходимо раскрыть его цели и движущие силы. Но называть его польским вообще да еще в учебнике по литературе не стоит. Такая формулировка может вызвать у ученика вопрос: «Как это польское восстание произошло в Белоруссии?», и учителю литературы придется долго объяснять смысл этой фразы, причем нет уверенности, что каждый учитель сможет убедительно это сделать. Если оставить две составные части приведенного названия, то логичнее было бы сделать это так: «Польское восстание 1863–1864 годов в России и Белоруссия». Кроме того, в приведенной из учебника фразе две ошибки: это восстание отнюдь не было вызвано недовольством крестьян реформой и руководителем восставших в Белоруссии К. Калиновский стал только осенью 1963 г., когда от восстания остались только отдельные очаги. Это мне напомнило фразу, которую можно было встретить в национал-демократической литературе четверть века назад, в которой ложь прозвучала трижды, а смысл ее проглядывает в комментариях к статье А. Лазуткина: «Кастусь Калиновский – вождь белорусского народа в борьбе за национальное освобождение Белоруссии».

В XIX веке польский национализм как реакция на порабощение и угнетение был демократическим, но у него, как у двуликого Януса, уже в это время было и другое лицо: в отношении к белорусам, украинцам, литовцам он был великодержавным. Их национальное развитие не предполагалось, и программа восстания им ничего не обещала. И, тем не менее, освободительный характер польского восстания 1863–1864 гг. оказал большое влияние на белорусские демократические круги, на формирование белорусского национального сознания. Оно рождалось в разломе между польским и русским, в большей степени испытывая влияние польского, но это во многом определило и русофобский характер современного белорусского национализма.

К. Калиновский был поляк, но его любовь к своей малой родине, Белоруссии (как и многие, он называл ее Литвой), его демократическая настроенность на крестьянство позволяет  с большой степенью вероятности предположить, что, если бы он так рано не погиб, стал бы и белорусом. Приведённый в тексте прекрасный пример с Ф. Богушевичем позволяет так думать. «И белорусом» не опечатка. Став белорусом, Ф. Богушевич оставался и поляком, по-другому просто быть не могло. Были и есть и русские, которых можно назвать белорусами, яркий пример – Владимир Мулявин. Есть и сейчас у нас немало белорусов, которые одновременно чувствуют себя и поляками, и русскими (хотя иногда и в излишней степени), которые в своем сознании хранят что-то из нашей общей истории и культуры, которые лишены ненависти и национальных предрассудков к соседям. Это намного лучше, чем сводить свою белорусскость к лозунгу «Жыве Беларусь!».