Вокруг аграрной истории России в глобальной сети Интернет с завидной частотой разгораются острые споры. Не исключением в этом плане и дискуссионная площадка нашего клуба, на которой слово «кулак» в репликах участников вызывает реакцию, близкую к оживлению быка при виде красной тряпки матадора.


Чтобы приблизить читателя к более-менее объективному анализу сложных социальноэкономических процессов, протекавших в крестьянской среде последних двух столетий, я предлагаю всем заинтересованным сторонам подойти к истории не как к одной из девяти прекрасных муз по имени Клио, а как к науке, известной в историографии под именем Клиометрика.

Напомню: В 1993 году Роберт Фогель и Дуглас Норт получили Нобелевскую премию по экономике за цикл работ в области клиометрики. В решении Нобелевского комитета отмечается, что премия присуждена «за развитие новых подходов в исследованиях по экономической истории, основанных на применении экономической теории и количественных методов для объяснения экономических и институциональных изменений».


Эх, деревня!

Это позволит лучше узнать наше прошлое, правильно оценить прошедшие события и полнее увидеть картину будущего.

В справедливости такого подхода хорошо убеждает пример:

Год назад районная газета «Наша Толочинщина» обрадовала своих читателей ностальгической публикацией будущей акулы пера «Эх, деревня…».

Тиражом более 4000 экземпляров студентка журфака среди прочего утверждает, что во времена коллективизации «работать приходилось за палочки — трудодни, расчет производился только продукцией. Уехать из деревни было практически невозможно, так как во избежание этого у сельчан изымались паспорта».

В итоге автор мечтательно поддержала такую социально-экономическую модель, при которой «земля станет семейным делом и будет приносить удовлетворение и неплохой доход».

Меньше всего мне хочется обвинять в глубоком заблуждении о действительной картине прошлого, в которой автору видится стражник КНВД на колхозном поле, где жницы вяжут снопы, и иллюзиях о будущем с кисельными берегами и молочными прудами саму студентку. Она — продукт нашей отечественной системы образования, в которой все меньше и меньше остается места практическому овладению методов научного познания.

Мы незаметно растеряли опыт критического восприятия содержания печатного слова. За которое (на приведенном мною примере) должно быть стыдно и школьному учителю, и профессору Института журналистики, и коллективу редакции, благословившему выход в свет сомнительных утверждений практикантки. Это — вина всего общества.


Каким было в России право частной собственности на землю

Красной нитью через современные публикации так или иначе связанные с прошлым аграрной истории нашей страны, проходит тезис о преимуществах частной собственности на землю над коллективными видами хозяйствования.

Обилие публикаций по этой теме ставит на повестку дня необходимость разрешения спорного вопроса методами математической статистики.

Для затравки я попросил количественно оценить преимущество фактора «частная собственность на землю» известного ученого-аграрника, доктора сельскохозяйственных наук профессора, лауреата Государственной премии в области науки и техники Республики Беларусь, академика Украинской ААН и членом ВАКа, создателя более 20 сортов белорусского ячменя Михаила Кадырова.

Сравнительно недавно он, будучи сенатором, убеждал:

 

«По производству зерна на душу населения Беларусь превосходит наиболее развитые аграрные страны Европы — Германию, Францию, Нидерланды. В Беларуси 5 миллионов гектаров пашни почти на 10 миллионов населения, т.е. более 50 соток на человека. Для сравнения: в ЕЭС — 14 соток. А если прибавить имеющиеся 3 млн. гектаров лугов, то получится 90 соток на каждого»... («Наука приблизила меня к истине».)

Уже освободившись от груза ответственности сенатора, ученый оценил (по моей просьбе) величину роста эффективности сельхозпроизводства за счет приватизации земли в 25%.

Много это или мало? Стоит ли ныне городить огород частника ради такой прибавки?


Чтобы убедительно ответить на этот вопрос, обратимся к работам советских историков, пристально изучавших положение «сеятеля и хранителя русской земли» в дореволюционное время.

Историки единодушны с выводами регрессионного анализа: зависимость между размером земельного надела и его доходностью была прямолинейной. Чем больше надел, тем больше увеличивается богатство владельца.

Аналогично, только с обратным знаком обстояло дело с ростом повинностей. Доходность крестьянского хозяйства равномерно уменьшалась с каждым рублем, оторванным от своего хозяйства в виде налога, платы за покупку земли или ее аренду…

Историки, используя корреляционные методы, пришли к выводу: доходность имения на 76% процентов может быть объяснена его размером, и только на 24% всеми другими факторами.

Эти выводы я привожу, чтобы показать несостоятельность выводов о решающем влиянии вида собственности на эффективность производства.

Впервые на практике в интересах установления истины разгребать завалы из десятков таблиц коэффициентов корреляции или, говоря доступным языком, зависимости между уровнем крестьянского хозяйства и факторами, его определяющими, мне пришлось в рамках подготовки к критике в Верховном Совете СССР программы реформирования экономики Советского Союза «500 дней».

Авторами этой компиляции, представленной через голову Верховного Совета СССР депутатам РСФСР, как известно, названы академик, профессор кафедры математических методов анализа экономики МГУ Станислав Шаталин и заведующий Сводным экономическим отделом Совета Министров СССР Григорий Явлинский.

Как на духу признаюсь, тогда для меня было неожиданностью увидеть, что математики, проанализировав 22 фактора 142 помещичьих имений, пришли к выводу: крепостники материально заинтересовывали крестьянина в развитии как барского, так и крестьянского хозяйства.

Именно такая политика и обеспечивала непрерывный рост сельхозпроизводства в крепостную эпоху.

Это, конечно, не восторженная хвала, которую воспел барщине Никита Михалков, но нечто новое в сравнении со школьным курсом истории СССР.

После отмены крепостного права 40 лет помещики жирели на выкупных платежах: мужик за свою землю платил помещику некое подобие арендной платы.

Для процветания деревни тогда нужны были в первую очередь деньги, земля, скот и инвентарь.

Но землицы крестьянин прикупить не имел права! Даже будь на то воля помещика. Имеющаяся крестьянская земля распределялась общиной по числу работников в семье.

Тут надо иметь в виду, что помещик с одной стороны, был заинтересован в возможности мужика исправно платить выкуп и иметь инвентарь для работы на барской земле.

С другой стороны, заставить мужика бросить свое поле в страду и перейти на пахоту чужой земли или сенокос на лугу помещика мог только голод. Знаменитые отработки полученного в голодные годы хлеба был тем методом закабаления, которыми пользовался помещик — монополист.

Наглядную картину трагического положения деревни времен сто летней давности нам дает сборник министерства внутренних дел России «Статистика землевладения 1905 год».


О необходимости аграрной реформы в царской России

На правительственной вершине Российской империи необходимость реформы прекрасно понимали.

Достаточно привести слова министра финансов царской России Витте, который еще до Столыпина убеждал дворян:

 

«В настоящее время богатство дается не землею, а банковским делом, промышленностью, обрабатывающим производством…»

Позже он пошел еще дальше, заявив:

 

«Какие-то римляне когда-то сказали, что право собственности неприкосновенно, а мы целых две тысячи лет повторяем, как попугаи; все, по-моему, прикосновенно...»

Уместно заметить, что царь Николай II лично начертал на докладе Витте резолюцию: «Частная собственность должна оставаться неприкосновенной».

В 1906 году Столыпин попытался развязать этот узел противоречий.

Для либерализации рынка земли оставалось всего ничего: надо было создать Крестьянский банк, разрушить общину, с вести в единое целое десятки миниатюрных полосок пахоты и сенокоса, наладить землеустройство, иметь в деревне грамотных писцов, преодолеть сопротивление помещиков и кулаков старой закваски появлению вольных хлебопашцев — хуторян…

И тут большинство историков упускают из виду важную деталь: частная собственность на землю ограничивалась.

Ее нельзя было передать лицу иного сословия или евреям, продать за личные долги. Завещать ее крестьяне могли только близким родственникам.

Заложить землю и получить кредит — только в Крестьянском банке, директором которого был, внимание! — директор Поземельного банка. Правой рукой он скупал землю помещиков, а левой — продавал ее по частям мужикам.

При таком подходе земля была баснословно дорогой. Ее рыночная цена искусственно поддерживалась банком. Условия продажи земли были достаточно жесткими — за просрочку платежей земля у покупщика отбиралась и возвращалась банку для новой продажи.


Каким был он, благодетель-помещик?

Дальше — больше! В Сибири мужик мог получить на семью 15 десятин. А помещик — в 200 раз больший надел. И эти земельные латифундии нарезаться должны были «вперемежку с крестьянскими наделами».

В 1913 году по поводу полувекового юбилея отмены крепостного права в России газета «Правда» опубликовала весьма показательную диаграмму, наглядно иллюстрирующее статистику распределения земли России по данным «Статистика землевладения 1905 год».




«Крупнейших помещиков, имеющих свыше 500 десятин земли,
было (с округлением) около 30 000, земли у них — около 70 000 000 десятин.
Около 10 000 000 беднейших крестьянских дворов имеют столько же земли».


Автор этого чертежа — Владимир Ленин, прекрасно изобразивший на чертеже пропасть между 324 беднейшими крестьянскими семьями с наделом в среднем 7 десятин, вынужденных конкурировать с 2300 десятинами помещичьей земли.

Учтем при этом, что примерно каждый седьмой мужицкий двор был тогда безлошадным, а тракторов у помещиков не было.

Они жили в основном за счет сдачи земли в аренду. И продажи ее через Поземельный банк.

Для полноты картины и в пику тем читателям, кто будет приводить аргумент о возможности сносно прожить за счет заработной платы во время работы летней страды на помещичьей земле, привожу уровень оплаты трудодня в самое напряженное (летнее) время.

В жатву рабочий без лошади в среднем получал за месяц на своих харчах 79 рублей, работница — 53.

При рыночной цене 74 копейки за пуд ржи выходило, что за сезон семья крестьянина, оторвав от своего надела рабочие руки, никак не могла заработать на отработках в пользу помещика более 60 пудов хлеба.

Допустим, что свои пахотные десятины с учетом господствовавшего тогда трехпольного севооборота давали мужику еще около тонны хлеба.


Математика свидетельствует

В исторических исследованиях, выполненных учеными для графического и математического описания сложных исторических явлений, не раз и не два использовалась простая парабола. Такого вида уравнением описывается динамика валовых сборов хлебов в России в период с 1986 года до Первой мировой войны.

 Y = -2.157+ 5.767х- 0.0894x^2

В представленном уравнении независимая переменная означает порядковый номер года от начала отсчета, то есть с 1896 г. Если в уравнение подставить число 18, то мы определим (примерно, разумеется) объем валового сбора хлеба в царской России в 1913 году.

Но гораздо интереснее, будет результат, если попытаться рассчитать примерное местоположение вершины параболы на шкале времени.

Убедитесь: она окажется равной 32, что соответствует 1928 году, когда Сталин уже уверенно держал курс на коллективизацию.

Мистика… Или знание экономистами истинных долгоиграющих тенденций?

Посмотрим теперь на динамику урожайности в России. За последние годы существования Российской империи она описывается графически простой параболой за период с 1800 года.

Математически это представлено в виде квадратного уравнения:

Y = 3.56 + 0,01826х + 0.000364x^2

Читатель может самостоятельно рассчитать количество среднестатистических зерен в каждом колоске нового урожая и убедиться, что за сто лет господства помещичьего землевладения урожайность «топталась» на месте.

Даже если допустить самое благоприятное стечение обстоятельств и мысленно исключить последствия Первой мировой войны и революции 1917 года, все равно она оказывается равной 10-12 зерен хлебов на каждое высеянное зерно.

Для тех, кто убежден в процветании царской России за счет экспорта зерна, приведу уравнение, описывающее динамику мировых цен в годы высшего расцвета экономики империи.

Y = — 0,564 + 1.956х+ 0.0235x^2

(Более подробно о методике использования математических методов в исторических исследованиях читатель может узнать тут.)


Тот, кто и ныне видит в экспорте хлеба путь к процветанию страны, должен помнить, какой дорогой ценой платила Россия за благополучие баланса внешней торговли.

Если разделить цифры валового сбора зерна на количество жителей стран получается, что если в России в 1913 году было собрано 30,3 пуда зерна на душу населения, то в США — 64,3 пуда, в Аргентине — 87,4 пуда, в Канаде — 121 пуд (источник).

Ясно, что при таком раскладе экспорт зерна из России достигался за счет форсированного уменьшения запасов хлеба внутри страны.

Дальше — больше.

Если внимательно проанализировать статистику внешней торговли России в канун Первой мировой войны, то можно увидеть интересную деталь.

Экспортируя зерно, Россия его импортировала. Например, в 1913 году из Германии импорт ржи в Западные губернии вырос вдвое за год и оставил более 12 млн. пудов.

Ларчик тут открывался просто: российские помещики вывозили неочищенное зерно осенью (по дешевым ценам), а немецкие предприниматели возвращали его втридорога после доводки до нужных кондиций весной (в самое голодное время). Основная масса «немецкой» ржи перемалывалась в муку на территории современной Беларуси.

Таким нехитрым способом обходились тарифные рогатки на импорт муки.


О современных фальсификаторах аграрной истории

Среди современных защитников интересов бывших помещиков не могу не отметить доктора исторических наук Татьяну Протько.

В малоизвестном широкой публике научном издании «Становление советской тоталитарной системы в Беларуси (1917—1941 гг.) она видит причину упадка зернопроизводящих хозяйств в белорусских губерниях во времена господства помещичьего землевладения в искусственном занижении цен на хлеб и в своем многостраничном исследовании прямо цитирует из учебного пособия по экономической истории Беларуси:

 

«Защищая интересы помещиков центральных губерний России, царское правительство установило для них тариф на провоз зерновых грузов, значительно более низкий, чем для помещиков западных губерний».

На самом деле все было ровно наоборот. И не так, как наши университеты учат студентов.

Когда объемы производства дешевого хлеба после строительства Великого Сибирского железнодорожного пути значительно возросли, Витте ввел в 1896 году так называемый «Челябинский тарифный перелом».

Суть его была гениальной по своей простоте: груженые хлебом вагоны из Сибири условно считались новым грузом, и оплачивалась дополнительным сбором в 5-9 копеек с каждого пуда.

Вот такой она была — невидимая рука рынка под именем «Тарифный перелом»!

Так ограждались интересы экспортеров зерна и крупных польских и белорусских помещиков от дешевого сибирского хлеба. А простого крестьянина, вынужденного покупать дорогой хлеб в голодные годы, царская власть больно била рублем и голодом.


Часто ли в России были голодные годы?

Чтобы убедить читателя в неспособности господствовавшей в России системы накормить народ, давайте откроем энциклопедию того времени. Вот перед нами голод в значении общественного явления.

Читаем:

 

«История России представляет длинный ряд голодных годов…»

«В XX веке голод в 1901 году в 17 губерниях центра, юга и востока, голодовка в 1905 году (22 губернии, в том числе 4 нечерноземных… Причины современных голодовок не в сфере обмена, а в сфере производства хлеба, и вызываются прежде всего чрезвычайными колебаниями русских урожаев в связи с их низкой абсолютной величиной и недостаточным земельным обеспечением населения…

По известным расчетам Мареса в черноземной России 68 процентов населения не получают с надельных земель достаточно хлеба для продовольствия даже в урожайные годы и вынуждены добывать продовольственные средства арендой земель и посторонними заработками. По расчетам комиссии по оскудению центра, на 17 процентов не хватает хлеба для продовольствия крестьянского населения. Какими бы другими источниками заработков ни располагало крестьянство, даже в среднеурожайные годы мы имеем в черноземных губерниях целые группы крестьянских дворов, которые находятся на границе продовольственной нужды, а опыт последней голодовки 1911 года показал, что и в сравнительно многоземельных юго-восточных губерниях после двух обильных урожаев 1909 и 1910 годов менее одной трети хозяйств сумели сберечь хлебные запасы».

1891 год — голодали 40 миллионов человек из 125 миллионов населения России, умерли от голода 4 миллиона;

1901 год — голодали 30 миллионов, умерли 2,8 миллиона;

1905—1908 годы — от голода умерли 4 миллиона человек;

1911 год — 1 миллион;

1913 год — самый урожайный для царской России — от голода умерли 1 миллион 200 тысяч человек.

(Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, 1913 год, цит. по Юрий Шевцов. «Новая идеология: голодомор»)


 

P.S. О том, могли ли спасти от голода городское население СССР кулаки, поговорим отдельно, если читатель благосклонно примет эти мои рассуждения.