Служить в ДРА попадали люди со всего огромного Советского Союза. Ходит много легенд о том, что воевать не посылали прибалтов (в душе — лесные братья), азиатов и горцев (братья-мусульмане), евреев — сбегут в Америку (в Афгане?!), имеющих родственников за границей — тоже сбегут, старослужащих — зачем, ведь скоро на дембель. Каждый волен верить во что угодно, но это — полная ерунда. А кому тогда служить и воевать? Все были гражданами СССР и принимали присягу.

Был у нас парень, свято уверенный, что он точно за речку не попадет. До армии не поступил в мореходное училище — показался комиссии неблагонадежным из-за родни во Франции. Армия оказалась более демократичной организацией и на этот пункт в его биографии не обратила внимание. Дембеля поехали вместе со всеми и по закону подлости оказались первыми 200-ми и 300-ми в полку. Считалось хорошим тоном подколоть «дедушку», спросив о его «еще здоровье и еще жизни».

В пехотном полку вообще, наверное, процентов девяносто состава были из Средней Азии. Водителем моего БТРа был крымский татарин, атлет, балагур и надежный, как стена. Башнер в БМП был узбек, ас-пулеметчик. Перечислять друзей могу долго.

«Ночным комполка» (по аналогии с «ночным губернатором» лихих 90-х) был золото-парень, русскоязычный армянин с Юга России. Он жил в крытом прицепе в автопарке, обставленном внутри с армейским шиком и роскошью. С полевой кухни ему приносили завтрак на подносике прямо в постель. Мы всегда его спрашивали, как он собирается возвращаться в Союз, ведь документов у него не было. Их публично разорвал в клочья его уже бывший командир, недовольный своим чистым и позорным проигрышем в кулачном бою. Вычеркнутый из всех списков личного состава, армянин нашел свою экзотическую социальную нишу.

Были друзья-чеченцы. Проходя по территории, мы были случайно затянуты в водоворот чужой драки-разборки. Кто с кем дрался, уже не важно, но в итоге на поле битвы остались чеченцы и наша компания. В таком составе драку и закончили. Итог — боевая ничья с разбитыми носами и синяками по телу. Мы остались на месте (инцидент проходил у нашей палатки), а пришлые дети гор ушли к себе, обещая прийти попозже и всех зарЭзат.

К нашему удивлению, они пришли на следующий день, но не с обещанными кинжалами, а с водкой, хлебом и тушенкой. Мы достали свое НЗ, и вечер прошел очень тепло. Так у нас появились новые друзья, уважающие стойкость, силу и смелость.

Помню солдата, считавшего часы и минуты до ввода полка в Афганистан. Каждый день в Термезе у него был просто украденным из жизни. Почему? Он вбил в свою пустую голову, что война идет по примеру набега гуннов на Рим. И к его появлению на театре военных действий более удачливые солдаты СА уже успеют разграбить все лавки-магазины. Очень он переживал, что украдут до него все джинсы и магнитофоны.

Были добровольцы, написавшие рапорта командованию о своем горячем желании воевать и оказывать интернациональную помощь народу Афгана. Ничего удивительного, во все времена пацаны убегали из дома на войны, в экспедиции и джунгли.

Один такой романтик оказался у нас в разведроте. Нормальный парень, старше многих из нас, сержант, геолог, женат, имеет ребенка. Назначили его командиром отделения (моего), а на следующий день — операция! Блин!!!

Началось с первых минут. Внутри БМПхи, заглушая рев двигателя, слышен был только его крик. Он отдавал приказы один дурнее другого, командирам по рации непрерывно сообщал об ордах басмачей, круживших вокруг боевой машины. Требовал от нас и башнера вести непрерывный огонь по врагам. Ладно, из БМП конструктивно десанту плохо виден окружающий мир, но наводчик в башне?! Он орет — куда стрелять? В ответ — угрозы расстрелять, посадить. На привалах он сразу бежал к отцам-командирам с требованием немедленных жестких репрессий в отношении его нерадивых подчиненных.

Пошли пешком в горы — он испарился с тропы. Где он? Или сорвался в пропасть, или «духи» выкрали. К черту разведку, идем искать. Появляется через час, с каменным лицом докладывает лейтенанту об обнаружении им, лично им, пещеры с базой басмачей. Он получает в ухо, но мы — без дороги, по откосам ползем в никуда и находим промоину в скале со стаей летучих мышей. Он получает во второе ухо, и мы уже в полной темноте спускаемся в долину, стараясь попасть по возможности к своим.

На второй день сержант-романтик выгнал из башни наводчика (как предателя, мусульманина и будущего заключенного) и сам сел на его место. С этой минуты пулемет строчил не умолкая. Расход боеприпасов был явно больше расхода солярки. С трудом успокоив расстроенного до слез лишенного пулемета и пушки наводчика, под грохот очередей и победных реляций сержанта я задремал. На марше это — обычное дело, ездили мы обычно по одному, лежа в десантном отсеке, уложив ровным слоем пол ящиками с припасами, положив сверху матрас и подушку.

Проснулся от тишины и резких ударов прикладом по броне. Выбравшись под солнце, обнаружил нашу машину, стоящую в одиночестве на песчаной горе со слетевшими гусеницами, и визжащего сержанта — с пеной, идущей изо рта. Я с удивлением узнал, что из-за нерадивого и явно предателя меня мы стоим здесь и еще не надеваем гусеницы. Родина в опасности, и поэтому он (сержант) имеет полное право меня расстрелять как собаку, а заодно и весь экипаж. В конце гневного, но невнятного и нелогичного монолога он дослал патрон в патронник АК.

Терпение ветеранов разведки кончилось, и шанса дальше командовать отделением мы ему не дали. После короткой, но эффективной критики уже бывшего безоружного командира мы принялись одевать нашу ласточку в потерянные железные башмаки. Дело обычное, БМП боится песка и щебенки при поворотах и легко разувается. Экс-командир, оказывается, заставил водилу заехать на этот холм, неумный человек. Кругом не было видно и следа присутствия нашего полка, внизу дымила очагом маленькая сакля.

Одев машину, обнаружили своего Мальчиша Кибальчиша — бодро докладывающего командирам о вооруженном мятеже его отделения и об обнаруженных сигнальных дымах. Он рвался продолжать свой автономный рейд и не воспринимал к действию короткие матерные слова командира о немедленном возвращении. Мы поняли, что парня пора вязать.

Так он спутанный ремнями и приехал в расположение полка. Весь обратный путь пулемет молчал, толпы врагов, пеших и конных, растворились, несостоявшийся герой-разведчик выл и грыз путы, не забывая напоминать нам о нашем скором расстреле. В разведке есть святое правило: если разведчики отказываются воевать-служить с человеком, он вылетает из подразделения. Этот воин успел достать всех — и рядовых, и офицеров, он был просто опасен для себя и окружающих. Убыл он из разведроты быстро, как и появился.

Вокруг полка было боевое охранение — люди жили в окопах, охраняя подступы. Черные от солнца и серые от пыли, они появлялись с термосами у полевых кухонь и снова исчезали. Это была полковая «сибирская бессрочная каторга». Там растворится мой взводный, туда отправился и этот больной на голову романтик — в компанию залетчиков и несчастливцев. В дорогу судьба пнула его очень больно. Он успел перед убытием получить письмо из дома, где его жена сообщила, что устала быть его спутницей жизни. Он и семью свою достал.



Очередная крупная операция. Готовимся уйти в горы. Всегда хочется унести на себе максимум гранат-патронов. Берешь самое необходимое — и, взвалив на себя для пробы все запасы, понимаешь, что сможешь пройти по прямой только пару метров. Начинается мучительное избавление от неподъемных запасов. Уже можешь ходить и даже бегать, но ощущаешь себя голым и нищим. С жадностью глядим на горы боеприпасов, очень нужных в горах. Ура, два экипажа разведки и танк для усиления пойдут по долине, а весь полк — по гребням гор. Всегда, особенно в горах, лучше плохо ехать, чем хорошо карабкаться.

До сих пор с восторгом вспоминаю это приключение. По полям, арыкам, руслу реки, обрывистым берегам. Сквозь ограды пастбищ и оборону басмачей мы две недели двигались в неизвестность. Горы становились все выше, и мы уже с трудом видели своих однополчан, хотя в первые дни они были совсем рядом. Мы даже сначала воевали заодно, огнем снизу и сверху отгоняя душманов с нашего пути. По относительно ровной долине мы были более маневренны — и даже успевали отвозить в тыл, к началу ущелья, спущенных к нам с гор раненых бойцов.

Иногда доставалось и нам, грохотали, выбивая искры, пули по броне, и мы ставили личные и, возможно, мировые рекорды в прыжках и кувырках к ближайшим друзьям — валунам. Небесные покровители были благосклонны к 19-летним воякам. Кроме верблюжьих колючек, инородных предметов за эту операцию в наши тела не попало. Чистое везение и косоглазие противника.

И вот мы у цели нашего путешествия, долина, ставшая узким ущельем, закончилась. По сторонам уже — не горы, вершины мира со снежными шапками. А в горы уходит невиданное — глиняный город. Думаю, это произвело бы впечатление и на незнакомого нам в те годы Индиану Джонса. Стоим, любуемся.

Таинственный кишлак (город в масштабах Афгана) абсолютно пуст. Тишина, журчит горный поток, сверкают ледяные вершины, пехота пропала где-то в поднебесье, словом — нереальная пастораль. Художник Сарьян отдыхает. Что делать, куда дальше двигаться и зачем мы сюда приехали, неизвестно. Рация традиционно молчит.

Слышим знакомый хлюпающий в разреженном воздухе шум вертолетных лопастей. Садится МИ-8, и из него вываливается странная троица — небольшого роста, усатый немолодой крепыш в маскхалате на голое тело, долговязый длинноволосый парень в джинсовом костюме и не связанный, но с мешком на голове абориген-афганец в национальных кальсонах и галошах. Все, кроме афганца, со старыми 7,62-мм калашами.

Мгновенно взяв командование в свои руки, оказавшийся грозным полковником ГРУ усатый крепыш повел нас на штурм этой местной Шамбалы. Брошенный жителями только-только, очень чистый, но бедный дворец, состоящий из глиняных лачуг этажей в тридцать, прислоненный уступами к склону горы с ледяной вершиной. Можете себе представить? Если нет — по-другому описать увиденное я не в силах.

По запутанным анфиладам комнат, залов, двориков и крыш мы пробирались вверх. В помещениях все говорило и недавнем бегстве обитателей. Перевернутая очень красивая, резная, но маленькая и немногочисленная мебель, разбросанная на великолепных коврах шелковая одежда и отрезы тканей, открытые сундуки и шкатулки всех размеров. Все покрывал ровный слой россыпей разнокалиберных патронов.

Наконец мы добрались до крыши или окраины этого кишлака дворцового типа. Восстанавливая дыхание, знакомимся с новым пейзажем. Вокруг была мини-долина с холмами и древним кладбищем. Понукаемые полковником-разведчиком — «быстрее, вас в коромысло, опоздаем», — все смотрели по пути куда угодно, только не за таинственным духом с мешком на голове. А он по дороге пропал!

Это сейчас смешно! А тогда первым получил от полкана таинственный волосан в джинсе. Слушая о грустных жизненных перспективах парня, мы готовились получить свою долю, но тут пропавший душара вдруг материализовался и радостно залопотал на фарси-пушту. Сразу повеселевший ГРУшник скомандовал «копать» и указал на кладбище. Нашлись мотыги, деревянные лопаты, и скоро вместо ожидаемых костей из сухой земли появились первые ящики. Оказавшийся совсем не злым, а душевным и компанейским мужиком, спец-полковник рассказал на перекуре, что мы нашли суперсхрон самого-самого крутого курбаши в этих краях.

Копали и таскали мы бандитские запасы почти весь день. Работали дружно, все вместе, и полковник, и парень-переводчик, и уже полчаса как пламенный коммунист — бывший пленный товарищ дух. Он показал место схрона, выкупив себе жизнь, место в счастливом завтра и прощение за прежние ошибки. Мешок на голову, оказывается, он надел себе сам — шифровался от соплеменников.

Я не раз был свидетелем, как в полевых условиях происходила «перековка» пленных басмачей. Современные боевики не врут: пленных выстраивали или выкладывали в шеренгу, и по очереди задавался интересующий спецов вопрос. Неправильный ответ, молчание — прерывались выстрелом в голову. Обычно с третьего опрашиваемого начиналась массовая запись в местную народную милицию и компартию.

Могу только сказать, что подобные мероприятия проводили исключительно местные спецслужбы — ХАДовцы. Не могу себе представить нашего солдата, офицера, расстреливающих пленных или дехкан. Служа в полковой разведке, не знаю, что мы могли полезного узнать у пленных при допросе. Дорогу? Где банда? Сколько штыков? Страшилки про жестокость наших солдат во многом основаны на фантазиях не служивших мажоров.

Кстати, в палатке разведроты долго жил и ездил с нами на операции афганец, ставший пламенным революционером прямо на моих глазах. Он попал в плен с оружием в руках и после общения с афганскими народно-демократическими спецслужбами буквально за несколько минут забыл о своем бандитском прошлом.

Разведрота часто выезжала в рейды с местным «активом» и афганскими спецслужбами. Удивление методами работы местных властей умерло быстро. Пара БМП, облепленных живописными фигурами «ястребков», катили по горным дорогам от кишлака к кишлаку. Остановка, обнимание-целование с местными жителями (отличие от «наших» — нет оружия на виду), и — дальше в путь. Остановка-обнимание-целование, и вдруг выстрел! Еще выстрел! Один или несколько из обцелованных местных лежат в луже крови. Почему? Басмач! Едем дальше...

Нашли мы много интересного. Документы и бумаги на всех языках сразу забирал полковник, оружие и боеприпасы мы просто ссыпали в кучи. Рассматривали диковинные горные пушки прошлых веков со всех стран мира. Пытались определить назначение медикаментов в ярких упаковках. Крутили-вертели медицинские приборы и микроскопы. Пробовали зарядить и выстрелить из экзотических ружей и пистолетов. Фехтовали на саблях и шашках. Полковник с джинсовым парнем не отставали от нас в этих простых мужских развлечениях.

Но пикник закончился, у переводчика была с собой рация, и она (удивительно) работала, как положено. Скоро в небе появилась целая стая винтокрылых. Высадился десант явно штабных офицеров в непривычно ярких на фоне серых гор мундирах. Ставший уже совсем своим полковник своей властью наделил нас малой долей трофеев (сухим молоком, глюкозой, витаминами, консервами, матрасами, одеялами) и сказал держаться подальше от прилетевшей толпы. Он загрузил бумаги и своего афганца в вертолет и присоединился к нам.

Мы стояли и смотрели, а посмотреть было на что. Прилетевшие делили трофеи! В воздухе висели пыль и густой мат. До банального мордобоя дело не дошло, но было на грани. Вертолетчики и ставший совсем своим полковник разнимали бурно спорящих товарищей старших офицеров. Особый спор разгорелся из-за антикварного холодного оружия и охотничьих ружей. Отдельные экземпляры одновременно тянули к себе двое-трое прилетевших.

Наконец первая вертушка с трофеями и их новыми счастливыми обладателями улетела, и мы стали грузить остальную добычу. Взлетел последний борт, прихватив наших новых знакомых, и мы опять остались одни в девственной тишине на краю ойкумены. Экипаж танка, испросив заранее разрешения у полковника, собирался отвести душу, обстреляв таинственный дворец, но... с вершин послышалось дружное УРА! С обоих хребтов шел в атаку наш полк. И мы отправились в далекий обратный путь.

Радовали обновки — одеяла, подушки, матрасы. На прежней операции произошел трагикомический случай: пока мы с пехотой ходили по горам, нас лишили всех спальных принадлежностей. Светлая штабная голова вдруг решила позаботиться о солдатах и приказала собрать все постели ушедших в горы. Всё погрузили в вертолет и выбросили в горах — в месте нашей гипотетической ночевки. Забота!

Солдатам холодно спать на камнях! Конечно, да… Но! Наше спальное добро пропало где-то в ущельях и вершинах долины Килогай. Да и попади оно к нам, утром его все равно пришлось бы бросить. Как штабной недалекий добряк представлял себе цепочку солдат, карабкающихся по горным тропам с матрасами-одеялами на плечах?

Про простыни, наволочки мы забыли с момента пересечения границы. Спали кто где. В расположении полка были палатки и койки, в отдельных подразделениях и батальонах все искали место ночлега сами. Офицеры руками солдат рыли землянки, основная масса военнослужащих спала под БТРами. И свежий воздух, и — защита от ночных обстрелов.

Легко ехать по своим следам, и уже не надо рыть съезды-выезды на речном берегу. Пользуясь отсутствием высокого полкового начальства, на операциях мы путешествовали сидя на броне. В 80-м году напрочь был забыт опыт Второй мировой войны о симбиозе брони и пехоты. Техника везет и защищает броней и огнем, а солдаты-пассажиры смотрят во все стороны и успевают открыть огонь при любой опасности.

Нас заставляли сидеть в раскаленном нутре БМП и БТРов с закрытыми люками в ожидании выстрела из гранатомета. Объяснение: якобы с вершины горы басмачи могут бросить гранату прямо к нам в десант! Здравый смысл позже победил, и все привыкли к афганским фото с техникой, облепленной солдатами.

Ехали мы по уже ожившей долине, появились жители брошенных кишлаков, на огороженных полянах блеяли овцы и козы. В кишлаках покрупнее дымили наши полевые кухни, готовящие рисовую кашу для победивших и освобожденных дехкан. И везде с гордым видом расхаживали с потертыми ППШ появившиеся из ниоткуда местные активисты-коммунисты.

Эта операция запомнилась своей яркостью. Таинственного полковника я еще не раз встречал на дорогах этой войны. И надо сказать, что он всегда был рад видеть знакомого солдата, и я был горд этим знакомством. Прочитанная до службы в армии книга Богомолова и эта встреча в горах наложили отпечаток на мой выбор профессии после дембеля. А парень-переводчик вообще стал частым гостем в моей палатке.

О наших приключениях, посиделках и поездках я еще расскажу.