Эта история произошла во времена перестройки, ускорения и гласности. Началось всё в ресторане «Турист», который находился на втором этаже одноимённой гостиницы в Пардаугаве.

Немного расскажу об этом заведении. Ресторан «Турист» отличался от многих подобных мест тем, что здесь демонстрировалась эротическая программа варьете. Входной билет стоил пять рублей, за эти деньги клиент получал место за столиком и возможность созерцать музыкальное представление. Это сейчас этим делом никого не удивить — «Плейбой», журналы, секс-шопы, немецкие фильмы. А в то время это было в диковинку. Ближайшие к сцене места занимали представители диаспоры Солнечных Союзных Республик. Интимный полумрак, живая музыка, алкоголь, соблазнительные нимфы в неглиже, всё вместе это создавало в зале особую атмосферу. Чувствовалось напряжение. Э-э-э, ребята. Во время этого действа некоторые столики приподнимались. Программа продолжалась примерно с полдевятого до полдесятого, в это время посетителей с улицы в ресторан, естественно, не пускали. Народ у входа нетерпеливо ждал.

В 22.00 ворота рая открывались для страждущих вновь. Билеты на свободные места теперь стоили три рубля, человек получал место, и что немаловажно для описываемого контингента, этот билет можно было конвертировать в различные напитки и закуски из меню. Свободных мест было мало, поэтому всё это выглядело примерно так. Швейцар на входе отпирал замок и отскакивал в сторону, чтоб не пришибло. Дверь с треском распахивалась, человек тридцать ломились внутрь и с зажатыми в руках зелёными трёхрублевками рвались через весь холл к стойке администратора.

Здесь надо сказать, что уже задул ветер перемен, железный занавес дал трещину, и в Латвию поехали иностранцы. В холле на диванах и в креслах сидели замечательные финны, англики, шведики и прочие западные пенсы. Туристы приехали посмотреть на эту загадочную страну матрёшек, пипаркукаса, 40-градусной водки, серого горошка, бурых медведей, листьев папоротника и развитого социализма. У многих иностранцев был какой-то чудный, ненашенский загар, они смешно лопотали на своём швейцарском и американском и улыбались без причины.

Туристы круглыми глазами смотрели, как молодёжь, толкаясь локтями, с шумом и криками, рвалась к заветному окошку кассы. Затем счастливые обладатели билетов поднимались в ресторацию, а оставшиеся с носом — эти жалкие неудачники — отправлялись ловить счастье в другие злачные места.

На сцене музыканты лабали, солист Витёк фальшивил (иногда) и тряс гривой (всегда). Репертуар — Пугачёва, Челентано, Паулс, Вайкуле, Антонов. В то время по городу ходил слух, что в каждом кабаке сидит, слушает и смотрит, что происходит, «человек из Комитета». Наверное, поэтому, когда клиент требовал исполнить композицию «Поручик Голицин», солист поначалу ломался и отвечал: «Белогвардейщину не играем». Но уже было можно. Получив мзду, музыканты бодро играли и пели. Заказать песню стоило десятку — бесплатно только птички поют. Курсанты близлежащего РАУССа заказывали «Аэропорт», южане — «Каракумы» и «Учкудук», залётные командированные — Вайкуле.

В разгар веселья в зале появлялись девушки в национальных костюмах, с корзинами, полными цветов. Девушки шли по залу и предлагали кавалерам купить для своих дам небольшой букет. За этим было интересно наблюдать. Под перекрёстными взглядами девушек-продавцов, зрителей с соседних столиков и своих подруг кавалерам было трудно отказаться от покупки. Хороший был бизнес.

К двенадцати часам народ только успевал разогнаться, а администрация уже предупреждала о закрытии включением-выключением света, официанты начинали активно шуршать по залу и греметь посудой, музыканты демонстративно складывать инструменты. Занавес. Как пел Высоцкий — «ненавязчивый сервис».


Читатели, теперь мы с вами перенесёмся на Каменный мост, в этом месте появляются наши главные герои. Толстый и Болт уже прошли путь от «Туриста» до Даугавы. Суровая советская действительность не предполагала продолжения банкета. Но у них с собой было, и они знали, где взять ещё, поэтому и топали в центр через мост.

Часы на башне Святого Петра показывали без пяти час, вокруг не было ни души. Энергия бурлила в молодых организмах. В две глотки затянули песню.

— Только пуля казака во степи догонит...

— Только пуля казака с коня собьёт...

Отличное настроение, хороший приход, душа просила праздника. Друзья уже спустились на площадь к Памятнику латышским стрелкам, продолжая молодецкое хоровое пение.

Старый город безмятежно спал. Башня Святого Петра возвышалась над средневековыми косыми крышами. Слабый свет фонарей усиливался сиянием звёзд и луны. Булыжная мостовая блестела после дождя. Две праздные гулящие фигуры были уже рядом с памятником. Латышские стрелки, эти бессменные часовые, сурово смотрели вокруг, охраняя спокойный сон мирных бюргеров.

— Только шашка казаку...

Дальше мне бы хотелось написать возвышенным слогом, что звуки куплетов, многократно отражаясь от древних стен, создавали неповторимую фантастическую палитру звуков. Но я этого писать не буду. Эхо не звучало, звуки тонули в мрачных проёмах узких улиц. Вместо этого раздался топот и лязг подкованных ботинок о мостовую. Из-за памятника стрелкам внезапно вынырнул наряд патрульно-постовой службы в количестве трёх человек. Раздались какие-то требования и команды.

Толстый действовал на рефлексах, крикнул: «АТАС!», затем резко выхватил из внутреннего кармана куртки запечатанную бутылку пива (0,33 «Сенчу») и, как шашкой, рубанул милиционера. Пожалуй, больше подходит сравнение не с шашкой, а с гетманской булавой. Бутылка описала дугу рядом с головой чудом увернувшегося сержанта.

Надо сказать, что Толстый был действительно слегка полноват и в любом случае далеко уйти бы не смог, он успел сделать всего два шага и был сбит с ног. Болт не успел сделать и этого, слово «АТАС» он услышал, уже падая носом в лужу. Фонарь, луна и ночь — это последнее, что мелькнуло перед глазами, прежде чем он принял горизонтальное положение.

Силы были неравны. Когда их грузили в милицейский «бобик», Болт случайно глянул вверх и не поверил своим глазам. Величественный монумент, казалось, на секунду ожил, и — стрелок ухмыльнулся. Он же памятник, изумился Болт, потом зажмурился, хотел глянуть ещё раз, но дверь захлопнулась и машина рванула с места.

Советская власть была гуманна. Через пятнадцать минут задержанные были приняты и размещены в отдельной камере на бульваре Падомью (Аспазияс). Любимый город мог спать спокойно, больше ему ничто не угрожало.

 

---

          Была весёлая пора,
          Об ней свежо воспоминанье...
          Об ней, друзья мои, для вас
          Продолжу я повествованье.
          (А.Пушкин)

---

 
Тусклый свет, жёсткие нары, холодные решётки — всё напоминало о бренности бытия. Цугундер на Аспазияс — место намоленное. Здесь сидели при царе-батюшке, при белых, при красных, при Ульманисе и при Советах. Эти мрачные стены видели даже народовольцев. Наши друзья недавно демобилизовались из рядов СА и стойко переносили все тяготы своего положения. Утром, когда дурман в головах рассеялся, задержанным было ультимативно предложено добровольно, в качестве трудовой терапии, вымыть полы в камере. Из этого можно сделать вывод, что бесплатный труд заключённых, это тяжёлое наследие тоталитарного прошлого, не было окончательно изжито.

Затем «узники совести» сидели перед капитаном милиции и давали показания. Ночь в камере хорошо прочищает мозги. С генеральной линией согласны, прониклись и осознали. Капитан оформил протокол — здесь надо отметить, что эпизод с бутылкой нигде не фигурировал. То ли сержант не сказал, то ли капитан по каким-то причинам решил этот момент опустить.

За окном было осеннее утро 10 ноября, в этот день на всей территории Союза отмечался праздник — День милиции. У капитана было хорошее настроение, может, звание получил очередное, или премию, или ещё что-нибудь. Он закончил оформление бумаг, посмотрел оценивающе на своих клиентов и, как теперь принято говорить, сделал им предложение, от которого невозможно было отказаться.

— Значит, так. Будете участвовать в соревнованиях по кроссу. Ты будешь Козлов, а ты будешь Лансманис, — капитан поочерёдно посмотрел на задержанных. — Отмечаетесь на старте и на финише. Со своей стороны обещаю: бумаги из этого кабинета никуда не пойдут, — он положил документы в ящик стола и задвинул шуфлятку.

Всё-таки были в милиции порядочные люди, были. Возражений не последовало, все вместе они обсудили детали, и через какое-то время сидельцы были на свободе. Отделались лёгким испугом.

Через несколько часов Болт и Толстый бежали в группе спортсменов. Они старались не выделяться и держались в середине рассыпавшегося пелетона. Болт старательно огибал лужи и думал: интересно, что сейчас делает Лансманис? Может, он на задании, ловит опасного преступника, а может, конспектирует лекцию по марксизму-ленинизму... Толстый не думал о Козлове. Он вообще не любил бегать и уже натёр палец. Хватит бухать, решил он, с понедельника начинаю новую жизнь, но затем вспомнил, что в понедельник чей-то день рождения. Ладно, со вторника точно, окончательно определился Толстый.


В этом месте мы оставим наших героев, не будем мешать, им надо преодолеть всю дистанцию. А пока вспомним, какое же было у нас время. А время стояло интересное. Интересное не потому, что трава была зеленей и деревья выше. Я сейчас рассматриваю это как бы в геоэкономическом плане. Экономические знания у большинства населения были нулевыми. «Страна непуганых идиотов» — это про нас. Уже вышли из тени бандиты и появились денежные пирамиды. У людей ещё были деньги и уже появилась экономическая свобода. Этот период будет коротким, два-три года. Затем деньги исчезнут, останется только свобода. Такое время вряд ли где-либо когда-либо повторится.

Колёса советской экономической машины ещё крутились. На одной шестой части суши Госплан и Госснаб планировали и снабжали, огромные государственные средства распределялись, целые отрасли целенаправленно дотировались. Но уже многие госпредприятия были облеплены различными кооперативами, ООО, АО, ЗАО, СП, которые осуществляли различные консалтинговые, посреднические и всяческие разные услуги этим предприятиям. Причём руководители госпредприятий по большей части фактически и являлись владельцами фирм-партнёров. Слово «налоги» ещё никто не знал. Эпоха первоначального накопления капитала началась.

Ранним утром одного пригожего дня в здание исполкома портового города Вентспилс вошёл новый руководитель — молодой коммунист Айвар Лемберг. Деловой, энергичный, с хитринкой в глазах. Он плавно впишется в Атмоду и независимость, затем будут — акционирование, приватизация, офшоры и миллиарды.

Но он этого ещё не знает. Все это будет потом. А пока на нём немодный костюм, в руках — потёртый портфель.

         

---

          Партбилет, бритва, пара белья,
          Больше нет у него ни фуя.
          (Б.М.)

---

Телевизор вещал:

— Пятилетку в четыре года!
— Нерушимый блок коммунистов и беспартийных...
— Новая историческая общность — советский народ...

Где-то на другом конце огромной страны отважные следователи Гдлян и Иванов расследовали хлопковое дело о миллионных приписках.

В Подмосковье — директор мебельной фабрики пустил партию неучтённой продукции налево.

В Риге — подставные лица бежали милицейский кросс.

СССР стремительно приближался к своему краху.

Вечером в Театре оперы состоялись праздничные мероприятия, посвящённые Дню милиции. В зале присутствовали все партийные, советские и милицейские тузы. Министр внутренних дел республики Бруно Штейнбрик был в светлом парадном мундире, весь в орденах, медалях и различных регалиях. Болт сидел в зале Оперы на балконе и думал о превратностях судьбы. Подружка, работавшая то ли машинисткой, то ли секретаршей в МВД, достала билеты и пригласила на концерт. Сверху было хорошо видно министра и остальных присутствующих, зал в основном заполнили серые мундиры и люди с незапоминающимися лицами в штатском.

Первым толкнул речь городской партайгеноссе Арнольд Клауцен (спикер ИМХОклуба) — бурные рукоплескания, вторым выступил министр — длительные овации, следующий оратор говорил о показателях и процентах — непрекращающиеся аплодисменты, очередной выступающий — о проведённых спортивных мероприятиях и хорошей физической подготовке личного состава. Болт очень хотел спать и мало что запомнил. От этого мероприятия в памяти остались только нарядный, как новогодняя ёлка, мундир министра и большая грудь секретарши, плотно упакованная в белую обтягивающую блузку.

Некоторые читатели наверняка спросят: а что же было дальше, после праздничного концерта? А после концерта закончилось десятое ноября и наступило следующее, одиннадцатое число. А там была уже другая история.