Публицисты любят иногда поговорить о том, что на постсоветском пространстве идет возврат к средневековью. Конечно, это литературный образ, не более того. На самом деле все обстоит гораздо сложней.
 
Хотя повод говорить о средневековье имеется, потому что постиндустриальный мир cпровоцировал процесс распада практически всех нажитых человечеством после средневековья общественных форм солидарности.
 
Общество распадается на самые примитивные свои составные части. Чтобы не быть голословным, сошлюсь на авторитет знаменитой Маргарет Тэтчер. Она прямо говорила, что «нет больше такого явления, как общество, — есть только отдельные мужчины и женщины, и еще их семьи».
 
Я цитирую Тэтчер по вышедшей на русском языке книге американского профессора антропологии Дэвида Харви «Краткая история неолиберализма». Краткая — не потому что сокращенная, а скорее в смысле — исчисляемая немногими годами.
 
Неолиберализм, можно сказать, явление для нас тут, в Латвии, совершенно новое и даже еще не всем хорошо известное. В том числе и многим политикам.

Несмотря на то, что именно Латвия стала одним из первых полигонов, на котором новая экономическая и политическая система неолиберализма начала внедряться сразу же после обретения государственной самостоятельности и с успехом обкатывается во всех сферах жизни. Правда, делается это под плотным прикрытием болтовней о демократии, либерализме и правах человека. В то время как ни с первым, ни со вторым, ни с третьим никто по настоящему нигде уже не считается. Собственно, именно этому — почему не считается — и посвятил свою книгу Дэвид Харви.
 
Практически мало что знают о неолиберализме и наши левые политики. Это одна из причин, почему в Латвии левые политики как бы имеются, но до сих пор нет хорошо сплоченных левых сил. Левые политики ведут себя так, словно у них темные очки на глазах и поэтому они плохо видят реальное положение вещей, они все еще считают своих противников либералами. А неолиберализм, если у них в лексиконе такое слово и существует, воспринимают только как их «новый мундир» при старом содержании. Невдомек нашим левым, что на самом деле все давно наоборот: неолибералы у нас, как волк, вырядившийся в овечью шкуру, прячутся под маской давно сошедших с политической сцены либералов.
 
Наши местные левые политики все еще мыслят категориями полувековой давности.

Они выдвигают устаревшие лозунги, носятся с давно не работающими идеями о свободе, правах человека и справедливости, словно не понимая, что водораздел между противостоящими политическими лагерями в ХХI веке проходит уже вовсе не между социализмом и капитализмом, как это было раньше. Сегодня на мировой арене схлестнулись «особи» покрупней — борьба теперь идет между глобализмом и антиглобализмом. А глобализм как раз и является, грубо говоря, синонимом неолиберализма. Точнее — конкретным, реальным проявлением этой идеологии в практической деятельности. Драматизм этой ситуации заключается в том, что неолибералы, в отличие от прежних либералов, напрочь исключили из своего круга интересов абсолютно все социально направленные программы и всё, что раньше связывалось с понятиями о равноправии, о справедливости и о правах рядового человека.
 
То же самое происходит и в странах т.н. молодой демократии. С той лишь разницей, что в этих странах, когда-то бывших частью СССР, и в Латвии, разумеется, тоже, апологеты глобализма, т.е. наши латышские младонеолибералы свои цели и задачи решили до поры, до времени не афишировать, не выставлять напоказ И в то время, как наши местные левые политики по старинке кудахчут о справедливости, правые силы, под сурдинку, вот уже лет пятнадцать последовательно проводят совсем не либеральные, а уже неолиберальные реформы.
 
В чем тут отличие? В том, что неолиберализм служит исключительно интересам хорошо ситуированного и высокооплачиваемого очень немногочисленного меньшинства, т.е. правящей элите, и считается только с ее мнением. Все законодательные и правовые институции в этих условиях тоже призваны защищать и отстаивать права господствующей элиты.

Такие понятия, как равенство и социальная справедливость давно отправлены на свалку.
 
Вся социальная проблематика снята неолибералами с повестки дня. Раньше огромным сдерживающим началом для развития неолиберализма было существование СССР. При нем капиталистический мир, вынужден был — хотя бы для видимости равновесия между двумя системами — сохранять свои социально ориентированные программы. Как раз это очень мешало привести машину неолиберализма в действие. Так что уничтожение СССР во многом было обусловлено тем, что неолибералам требовалось развязать себе руки.
 
После разрушения социалистической системы были незамедлительно включены все механизмы ЕС, чтобы заставить новые демократические страны в ускоренном порядке тоже отказаться от своих социальных программ, что и произошло у нас в Латвии.
 
В таких условиях считается, что всегда и во всех ситуациях прав тот, кто «имеет больше». Чтобы обеспечить для него наиболее выгодное в правовом отношении поле действий, во многих странах даже была отменена смертная казнь. Конечно же, не из благих побуждений и не из соображений гуманного порядка, как это нам преподносилось, а для того лишь, чтобы снизить порог ответственности, а вместе с ним и степень наказания за уголовно наказуемые преступления. При этом сразу многие преступления — именно в результате отмены смертной казни — вообще оказались выведены за пределы уголовной ответственности. Одновременно высшей мерой стала считаться, конечно же, более щадящая, чем смертная казнь, мера наказания — пожизненное заключение. И такая подвижка произошла по всей шкале «мер пресечения». Почему, собственно, многие из тех правонарушения, за которые прежде выносились сравнительно несуровые наказания, стали вообще ненаказуемыми. Например, спекуляция и другие способы присвоения (т.е. изымания из чужих карманов) незаработанных средств. И даже была предпринята очень решительная попытка «узаконить» взяточничество, как разновидность оплаты услуг определенного рода. Слава богу, хоть это сделать не удалось.
 
Государство при неолиберализме кардинально изменило свое предназначение. Оно больше не выступает в качестве защитника интересов всех своих граждан, как это было всегда и для чего вообще государство на заре человечества было придумано.
 
Теперь задача государства сводится исключительно к созданию в стране т.н. хорошего делового климата, когда вся деятельность государственных институций в конечном счете направлена только на охрану интересов бизнеса. За счет чего, с другой стороны, оно теперь и существует — т.е. за счет сбора налогов. Чем выше прибыль в сфере бизнеса, чем выше цены в торговой сети, тем крупней становятся доходы государства, львиную часть которых оно тратит на содержание элиты, т.е. самого себя, и на обслуживающее ее чиновничество. (Изменилось даже такое понятие как народ. Народом теперь считается именно эта элита и приближенное чиновничество. Все остальные у нас — население.)
 
Понятно теперь, почему при таком раскладе исключаются любые социальные программы. Ведь обеспечение в стране хорошего делового климата предполагает вовсе не социальную защиту граждан, а как раз наоборот — превращение всего и вся в объекты купли-продажи. Отсюда и главный, ключевой постулат неолиберализма. Он сводится к тому, что все личные свободы, — я опять цитирую Дэвида Харви, — гарантируются свободой рынка и торговли.
 
Не трудно сообразить, что при этом человек, не связанный с рынком и торговлей, практически никаких свобод и не имеет (кроме неограниченного перемещения по планете, при наличии денег, конечно). Это значит, что все социальные отношения в неолиберальном обществе (замену слову «общество» М. Тэтчер так и не придумала) приобретают лавочный характер и «рыночную мораль». А ведь именно это в свою очередь и способствует делению всего конгломерата населения на классы. В первую очередь — на класс свободных и класс зависимых, несвободных людей. Для того, чтобы классовое деление не было столь очевидным, государственные институции идут на хитрейшую уловку. Они, приняв, с одной стороны, за норму, что элита живет по законам неолиберализма, с другой стороны, — через желтую печать и прочие СМИ, — заставляет население считать, что в стране по-прежнему «работают» демократические свободы и права человека.
 
Но на деле, в реальной жизни, все давно происходит по другим меркам. Любые нравственно-моральные понятия и установки и уж тем более вечные ценности для неолибералов потеряли свое значение. Человек как самоценность (или как высшая ценность), если только он не представляет собой заметную личность и не владеет определенным имущественным цензом, для неолибералов напрочь исключается из круга их интересов.

Главным нравственным постулатом становится формула «все покупается и все продается». Никакие другие моральные установки и понятия при этом не только не действуют, но и категорически отвергаются.
 
Единственное, что еще имеет силу — это закон. Но тоже, как ни парадоксально, не в смысле самостоятельно регулирующего отношения механизма, а лишь как судебный инструмент. Поэтому, если вы хотите доказать незаконность чего бы то ни было, это можно сделать только одним способом — обратившись в суд (он как бы включает действие этого, на самом деле «спящего» закона). С другой стороны, принятые судом решения сплошь и рядом сами по себе не исполняются, пока не вмешается судебный исполнитель или еще кто-то, официально этот закон представляющий. К тому же не секрет, что суды часто принимают решения опять же в пользу того, кто «больше имеет».
 
Осталось сказать два слова о культуре. Почему она у нас в загоне и почему она вообще переживает сегодня глобальный кризис, уступив свое место масскультуре. Здесь все просто. Назначение культуры в том, чтобы поддерживать постоянный процесс формирования общественных вкусов, нравственных ценностей и идеалов. Они базируются на некой человеческой общности и предназначены для установления в ее же среде определенного нравственного порядка. Но так как неолиберализм, — вспомним слова Тэтчер, — не хочет признавать наличие общества, то и культура, что совершенно очевидно, тоже является его врагом.

Поэтому неолибералы стремятся если не уничтожить культуру, то уж во всяком случае нивелировать настолько, чтобы заменить массовой культурой. Потому что масскультура — это производное рыночных отношений и рыночной морали.
 
При чем здесь культура и почему о ней приходится говорить отдельно? Потому что она действительно выступает сегодня единственным статусным противником неолиберализма.

Только культура, если рассматривать ее как процесс, опираясь на всю мощь ею же веками создававшегося «художественного продукта», способна надеть на неолиберализм намордник.
 
Левым политикам, для того чтобы создать полноценный левый фронт и левое движение, как раз необходимо раскрепостить культуру и отдать ей в СМИ как можно больше печатного пространства. Это — во-первых. И, во-вторых, хорошо представлять себе современные цели и задачи неолибералов. Только тогда они, левые политики, освободятся, наконец, от своих прежних, во многом устаревших идеалов и представлений, и смогут выстроить новую политику и главное — новую идеологию.

Незаменимым помощником в этом для них может стать и книга Дэвида Харви «Краткая история неолиберализма». Иначе любое политическое движение и деятельность любых партий, называющих себя левыми, неизбежно будут скатываться к неолиберализму. Хотя бы уже потому, что это на сегодняшний день пока что единственная реально существующая идеология. Других, к сожалению, нет.