Взгляд сбоку
03.07.2013


Александр Баунов
Редактор портала Slon.ru (международные отношения)
В чем Россия и Эквадор свободнее Америки
С точки зрения диссидента

-
Участники дискуссии:
-
Последняя реплика:
Вадим Гилис,
Юрий Чуркин,
Striganov Mikhail,
Александр Кузьмин,
Илья Кельман,
Владимир Копылков,
N-тропик .,
Марк Козыренко,
Irina Salima,
Константин Гайворонский,
red pepper,
Agasfer Karpenko,
Владимир Соколов,
Инна Дукальская,
Андрей Красильников,
Юрий Янсон,
Александр Смирнов
Диссидент не смог промолчать, предал родину и сбежал за границу, прокуратура его ищет, патриоты негодуют, интеллигенция пишет письма в защиту отщепенца. Уже собрали сто тысяч: парламент обязан рассмотреть, по закону, их просьбу о помиловании. Рассмотрит и отвергнет. Прокуратура продолжит вожделеть. Диссидент ищет убежище в одной из свободных стран и находит его на Американском континенте. В кратком изложении история Сноудена не очень отличается от истории советского диссидента брежневской эпохи или российского диссидента путинского времени – от Солженицына до Гуриева.
Посланец свободной России
«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. И другого под солнцем тоже нет», – скажет домашний мудрец. Прольем на душу домашнего мудреца еще немного бальзама.
В 2005 году в Новом Орлеане я почувствал себя белым человеком. Представителем свободного мира в угнетенной стране, правозащитником, приехавшим из открытого общества в авторитарный режим. Простые новоорлеанцы изливали мне душу именно в тех словах, в каких простые краснодарцы после потопа в Крымске прошлым летом. Власть нас бросила, ничего не сумела организовать. А что вы удивляетесь? Она весь этот ураган и придумала. Потоп – вообще наверняка. Построила плохую дамбу, да ее же и подкопала. Чтобы смыть негритянские районы. А белые районы почему тоже смыло? Ясно же: отдать потом под застройку своим девелоперам. Так говорили простые новоорлеанцы, доказывая, что простой человек одинаково прост от Ванкувера до Владивостока.
Но и сложные не отставали. «Мы боимся говорить друг другу, что думаем, по телефону. Мы боимся писать друг другу, что думаем, в имейлах. Нас снимают, слушают, записывают. Вот один приятель другого приятеля написал слово «теракт» в имейле, и с тех пор его никто не видел. Вы знаете, что, по новым законам, так у нас любого могут – без суда и следствия? Это все Буш, Патриотический акт и Гуантанамо».
«А вы боитесь отправлять имейлы?» – спрашивали меня новоорлеанские интеллигенты на домашней вечеринке на лужайке чьего-то незатопленного коттеджа. Я не боялся. Я отвечал им не без смешанного чувства изумления и превосходства – еще бы, я оказался свободнее самих американцев. А свободнее их, как известно, нет никого на свете. Тем не менее я, несомненно, существовал.
Может быть, я не боялся, потому что мой адрес размещен на американском джимейле, и первыми, кто туда мог бы залезть, были бы американские спецслужбы. Согласно Патриотическому акту. А от них свободомыслящему русскому человеку скрывать нечего. Да, в моих имейлах, как и в имейлах всякого международного журналиста, встречалось слово «теракт». Но, по моим скромным подсчетам, две поездки в Иран и одна в палестинские лагеря вместе с периодическим употреблением опасного слова не тянули на Гуантанамо. В конце концов, американскую визу мне после них давали. Может, хотели заманить, но в последний момент передумали.
Американцам же свои спецслужбы совсем не кажутся сошедшей с пьедестала свободой, для них они – как для нас наши – тот же медный всадник. Они перед ними смиряются, убегают, а самые смелые бросают вызов.
И во всю ночь безумец бедный,
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
Все это лишний раз напоминает нам о существовании людей, которым тесно любое государство. Нет такой страны, где спецслужбы так же свободны и открыты, как университетские профессора и экологические активисты. А значит, нет и не будет такого идеального государства, в котором, с точки зрения университетских профессоров, экологических активистов и множества других порядочных людей, все еще не оставалось бы огромного мрачного острова несвободы.
Конфликт плохого с худшим
При бунте западных идеалистов против собственных несправедливостей сплошь и рядом получается вот какая странная вещь. Восстав против своих несвободных, они почти с неизбежностью обнаруживают себя в компании чужих, еще более несвободных. Ополчившись против относительной несправедливости, они оказываются союзниками несправедливости куда более абсолютной.
Проблема любого американского идеалиста в том, что ему, в сущности, некуда пойти. А ведь надобно, чтоб человеку было куда пойти. И он идет – в Венесуэлу, в Китай, в СССР, в Эквадор.
По нашей логике, что получается? Это у нас тут тоска, стремление к прекрасному, неудовлетворенность, мечтания, борьба. А от европейца с американцем мы требуем, чтоб никуда не стремился. Если ты европеец (с американцем) – тебе и так свезло, сиди дома, радуйся своему паспорту, украшай нам Нью-Йорк и Париж. А европейцу (с американцем), может, тоже хочется куда-то стремиться. А куда? Нам понятно куда, нам можно на Запад, в «нормальные страны». А им?
Американское общество не идеальное, местами довольно страшное, но все равно одно из лучших на этом свете. Осмысленно изменить ему можно с Европой. Ну еще с Канадой и Австралией – хотя с этими скучно: с Канадой даже телефонный код общий. Можно попробовать с Японией, но с ней за всю жизнь не научишься говорить на одном языке. И с ними Америке особо и не изменишь, они хранят друг другу верность. Все видели, как Ассанж мается с Англией и Швецией.
И идеалисту приходится идти дальше: Депардье – в Россию, Ассанжу и Сноудену – в Эквадор (через Россию). А можно ведь еще дальше. Был такой американский писатель – Эдгар Сноу: он обрел счастье и свободу в маоистском Китае, ровно в те годы – большой скачок, голод, культурная революция – когда сами китайцы и то, и другое потеряли.
За свободу очень легко принять инаковость. Вот там и там – все не так, как у тебя дома, или что-то не так, как у тебя. Нет того же самого, привычного, постылого, рутинного, и вот кажется, что есть новое под солнцем, – вот оно, вот свобода.
Так, многие русские туристы, даже свободолюбивые, даже из идеалистов, прекрасно чувствуют себя в Шанхае, Сингапуре, Дубае и даже ставят их нам в пример: как там все эффективно, как там нет коррупции, какой там современный урбанизм. И совершенно не успевают почувствовать, что посетили диктатуры намного страшнее родной российской. Но немедленно почувствовали бы, выяснив, что прежде чем купить в Сингапуре автомобиль, нужно за такие же деньги купить лицензию на владение автомобилем, а ее ждать несколько лет в очереди.
Практически любую инаковость можно со стороны принять за свободу. Я встречал в Иране англичанку, которая переехала с мужем из Лондона в иранский райцентр, потому что здесь она вольна держать взрослых детей у себя дома, а в Лондоне давно не живут большими семьями. Разумеется, за пределами собственного дома она с утра до вечера носила платок и не могла курить на людях, но свобода иметь взрослых детей при себе была для нее важнее. В Малайзии могут считать, что живут в свободной стране, потому что здесь на видном месте в книжных и в аэропорту стоит «Майн кампф» на немецком и на английском – для туристов из несвободных Европы и Америки, где эту книжку не пропускает цензура.
Русский писатель может решить, что живет в свободной стране, потому что может миллионным тиражом опубликовать косноязычную, антинаучную ахинею про гомосексуальность и получить за нее, кроме гонорара, открытую похвалу власти и общества, и заодно почувствовать себя смелым бунтарем против тех, кому не дают высказаться нигде, кроме фейсбука. Житель Йемена и Саудовской Аравии чувствует себя свободнее европейца, потому что может убить сестру или дочь за то, что та лишилась девственности до брака, а несчастные европейцы и русские не могут отстоять честь семьи, их тоталитарные общества, где власть захватили бабы, им это запрещают.
Ровно ту же свободу найдут Ассанж и Сноуден в Эквадоре. В двух словах, эквадорская свобода сводится к ответу Брежнева из советского анекдота: «У нас тоже каждый может выйти на площадь и сказать, что американский президент – дурак».
Нет, Эквадор, конечно, не диктатура. И тамошние пресса и политика гораздо свободнее российской. Но прогрессивный социалистический президент Корреа, который готов приютить гонимых, ввел в Уголовный кодекс статью «за неуважение к государственным институтам». По ней журналист может сесть на три месяца, а по статье «за оскорбление президента» – на два года, и эти статьи реально используются.
За пять лет президентства Корреа в Эквадоре появилось 19 новых государственных СМИ (в том числе пять телеканалов): 12 из них – это национализированные прогрессивным президентом бывшие частные. А сам прогрессивный президент призывает всех чиновников полностью отказаться от общения с оставшимися частными СМИ, потому что они все коррумпированы мировым капиталом и неправильно освещают его деятельность.
Западный идеалист в поисках, куда пойти, почти неминуемо связывается с чем-то гораздо менее идеальным, чем его собственный медный всадник. Эта печальная закономерность подтверждается еще больше, если – как пишут в последних новостях – Сноуден до Гаваны не долетел, а так и остается в московском аэропорту, по запросу ли американцев, или еще для какой торговли.
Эквадор свободнее, впрочем, в одном важном смысле. Как у любой небогатой страны третьего мира, у него просто довольно слабые спецслужбы. Затолкать в машину, завезти в лес, напугать пистолетом – это они могут. А вот прослушивать мобильные звонки, читать имейл и скайп с американских серверов – для этого нужны и техника, и доступ. А откуда у них?
Спецслужбы России тоже слабее американских. Им, очевидно, труднее, чем ФБР, прочесть гуглдок, личное сообщение в фейсбуке или скайпе. Значит, и Россия свободнее.
«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. И другого под солнцем тоже нет», – скажет домашний мудрец. Прольем на душу домашнего мудреца еще немного бальзама.
В 2005 году в Новом Орлеане я почувствал себя белым человеком. Представителем свободного мира в угнетенной стране, правозащитником, приехавшим из открытого общества в авторитарный режим. Простые новоорлеанцы изливали мне душу именно в тех словах, в каких простые краснодарцы после потопа в Крымске прошлым летом. Власть нас бросила, ничего не сумела организовать. А что вы удивляетесь? Она весь этот ураган и придумала. Потоп – вообще наверняка. Построила плохую дамбу, да ее же и подкопала. Чтобы смыть негритянские районы. А белые районы почему тоже смыло? Ясно же: отдать потом под застройку своим девелоперам. Так говорили простые новоорлеанцы, доказывая, что простой человек одинаково прост от Ванкувера до Владивостока.
Но и сложные не отставали. «Мы боимся говорить друг другу, что думаем, по телефону. Мы боимся писать друг другу, что думаем, в имейлах. Нас снимают, слушают, записывают. Вот один приятель другого приятеля написал слово «теракт» в имейле, и с тех пор его никто не видел. Вы знаете, что, по новым законам, так у нас любого могут – без суда и следствия? Это все Буш, Патриотический акт и Гуантанамо».
«А вы боитесь отправлять имейлы?» – спрашивали меня новоорлеанские интеллигенты на домашней вечеринке на лужайке чьего-то незатопленного коттеджа. Я не боялся. Я отвечал им не без смешанного чувства изумления и превосходства – еще бы, я оказался свободнее самих американцев. А свободнее их, как известно, нет никого на свете. Тем не менее я, несомненно, существовал.
Может быть, я не боялся, потому что мой адрес размещен на американском джимейле, и первыми, кто туда мог бы залезть, были бы американские спецслужбы. Согласно Патриотическому акту. А от них свободомыслящему русскому человеку скрывать нечего. Да, в моих имейлах, как и в имейлах всякого международного журналиста, встречалось слово «теракт». Но, по моим скромным подсчетам, две поездки в Иран и одна в палестинские лагеря вместе с периодическим употреблением опасного слова не тянули на Гуантанамо. В конце концов, американскую визу мне после них давали. Может, хотели заманить, но в последний момент передумали.
Американцам же свои спецслужбы совсем не кажутся сошедшей с пьедестала свободой, для них они – как для нас наши – тот же медный всадник. Они перед ними смиряются, убегают, а самые смелые бросают вызов.
И во всю ночь безумец бедный,
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
Все это лишний раз напоминает нам о существовании людей, которым тесно любое государство. Нет такой страны, где спецслужбы так же свободны и открыты, как университетские профессора и экологические активисты. А значит, нет и не будет такого идеального государства, в котором, с точки зрения университетских профессоров, экологических активистов и множества других порядочных людей, все еще не оставалось бы огромного мрачного острова несвободы.
Конфликт плохого с худшим
При бунте западных идеалистов против собственных несправедливостей сплошь и рядом получается вот какая странная вещь. Восстав против своих несвободных, они почти с неизбежностью обнаруживают себя в компании чужих, еще более несвободных. Ополчившись против относительной несправедливости, они оказываются союзниками несправедливости куда более абсолютной.
Проблема любого американского идеалиста в том, что ему, в сущности, некуда пойти. А ведь надобно, чтоб человеку было куда пойти. И он идет – в Венесуэлу, в Китай, в СССР, в Эквадор.
По нашей логике, что получается? Это у нас тут тоска, стремление к прекрасному, неудовлетворенность, мечтания, борьба. А от европейца с американцем мы требуем, чтоб никуда не стремился. Если ты европеец (с американцем) – тебе и так свезло, сиди дома, радуйся своему паспорту, украшай нам Нью-Йорк и Париж. А европейцу (с американцем), может, тоже хочется куда-то стремиться. А куда? Нам понятно куда, нам можно на Запад, в «нормальные страны». А им?
Американское общество не идеальное, местами довольно страшное, но все равно одно из лучших на этом свете. Осмысленно изменить ему можно с Европой. Ну еще с Канадой и Австралией – хотя с этими скучно: с Канадой даже телефонный код общий. Можно попробовать с Японией, но с ней за всю жизнь не научишься говорить на одном языке. И с ними Америке особо и не изменишь, они хранят друг другу верность. Все видели, как Ассанж мается с Англией и Швецией.
И идеалисту приходится идти дальше: Депардье – в Россию, Ассанжу и Сноудену – в Эквадор (через Россию). А можно ведь еще дальше. Был такой американский писатель – Эдгар Сноу: он обрел счастье и свободу в маоистском Китае, ровно в те годы – большой скачок, голод, культурная революция – когда сами китайцы и то, и другое потеряли.
За свободу очень легко принять инаковость. Вот там и там – все не так, как у тебя дома, или что-то не так, как у тебя. Нет того же самого, привычного, постылого, рутинного, и вот кажется, что есть новое под солнцем, – вот оно, вот свобода.
Так, многие русские туристы, даже свободолюбивые, даже из идеалистов, прекрасно чувствуют себя в Шанхае, Сингапуре, Дубае и даже ставят их нам в пример: как там все эффективно, как там нет коррупции, какой там современный урбанизм. И совершенно не успевают почувствовать, что посетили диктатуры намного страшнее родной российской. Но немедленно почувствовали бы, выяснив, что прежде чем купить в Сингапуре автомобиль, нужно за такие же деньги купить лицензию на владение автомобилем, а ее ждать несколько лет в очереди.
Практически любую инаковость можно со стороны принять за свободу. Я встречал в Иране англичанку, которая переехала с мужем из Лондона в иранский райцентр, потому что здесь она вольна держать взрослых детей у себя дома, а в Лондоне давно не живут большими семьями. Разумеется, за пределами собственного дома она с утра до вечера носила платок и не могла курить на людях, но свобода иметь взрослых детей при себе была для нее важнее. В Малайзии могут считать, что живут в свободной стране, потому что здесь на видном месте в книжных и в аэропорту стоит «Майн кампф» на немецком и на английском – для туристов из несвободных Европы и Америки, где эту книжку не пропускает цензура.
Русский писатель может решить, что живет в свободной стране, потому что может миллионным тиражом опубликовать косноязычную, антинаучную ахинею про гомосексуальность и получить за нее, кроме гонорара, открытую похвалу власти и общества, и заодно почувствовать себя смелым бунтарем против тех, кому не дают высказаться нигде, кроме фейсбука. Житель Йемена и Саудовской Аравии чувствует себя свободнее европейца, потому что может убить сестру или дочь за то, что та лишилась девственности до брака, а несчастные европейцы и русские не могут отстоять честь семьи, их тоталитарные общества, где власть захватили бабы, им это запрещают.
Ровно ту же свободу найдут Ассанж и Сноуден в Эквадоре. В двух словах, эквадорская свобода сводится к ответу Брежнева из советского анекдота: «У нас тоже каждый может выйти на площадь и сказать, что американский президент – дурак».
Нет, Эквадор, конечно, не диктатура. И тамошние пресса и политика гораздо свободнее российской. Но прогрессивный социалистический президент Корреа, который готов приютить гонимых, ввел в Уголовный кодекс статью «за неуважение к государственным институтам». По ней журналист может сесть на три месяца, а по статье «за оскорбление президента» – на два года, и эти статьи реально используются.
За пять лет президентства Корреа в Эквадоре появилось 19 новых государственных СМИ (в том числе пять телеканалов): 12 из них – это национализированные прогрессивным президентом бывшие частные. А сам прогрессивный президент призывает всех чиновников полностью отказаться от общения с оставшимися частными СМИ, потому что они все коррумпированы мировым капиталом и неправильно освещают его деятельность.
Западный идеалист в поисках, куда пойти, почти неминуемо связывается с чем-то гораздо менее идеальным, чем его собственный медный всадник. Эта печальная закономерность подтверждается еще больше, если – как пишут в последних новостях – Сноуден до Гаваны не долетел, а так и остается в московском аэропорту, по запросу ли американцев, или еще для какой торговли.
Эквадор свободнее, впрочем, в одном важном смысле. Как у любой небогатой страны третьего мира, у него просто довольно слабые спецслужбы. Затолкать в машину, завезти в лес, напугать пистолетом – это они могут. А вот прослушивать мобильные звонки, читать имейл и скайп с американских серверов – для этого нужны и техника, и доступ. А откуда у них?
Спецслужбы России тоже слабее американских. Им, очевидно, труднее, чем ФБР, прочесть гуглдок, личное сообщение в фейсбуке или скайпе. Значит, и Россия свободнее.
Дискуссия
Еще по теме
Еще по теме


Сергей Васильев
Бизнесмен, кризисный управляющий
Надо договариваться?


Ростислав Ищенко
системный аналитик, политолог
Россия и Запад
Мир, война или перемирие?


Александр Гапоненко
Доктор экономических наук
Про добрых и злых волшебников
Заклинание снято


IMHO club
Страны Запада и не-Запада
Статистика
Вопросы Александру Баунову
Комментарии
№1 Вадим Гилис
03.07.2013
08:06
================
№23 Константин Гайворонский
→ Вадим Гилис,
04.07.2013
11:24
№2 unknown
03.07.2013
08:15
№13 Инна Дукальская
→ unknown ,
03.07.2013
17:10
№14 Инна Дукальская
→ Инна Дукальская,
03.07.2013
17:26
№16 unknown
→ Инна Дукальская,
03.07.2013
18:32
№25 Андрей Красильников
→ unknown ,
08.07.2013
21:36
№3 Вадим Гилис
03.07.2013
08:35
№6 Александр Кузьмин
→ Вадим Гилис,
03.07.2013
11:51
№15 Инна Дукальская
→ Александр Кузьмин,
03.07.2013
18:21
№17 Инна Дукальская
→ Инна Дукальская,
03.07.2013
18:36
№7 Striganov Mikhail
→ Вадим Гилис,
03.07.2013
11:54
№4 Irina Salima
03.07.2013
10:44
№5 Юрий Янсон
03.07.2013
11:27
Свободная страна, несвободная страна - все это фигура речи, штампы в полемике. Сноуден, имхо, не выбирал более свободной страны по сравнению с менее свободной. Он - продукт развития свободного общества, просто попытавшийся применить в жизни те идеалы и жизненные схемы\. которые американское общество всячески декларирует. Америка же провозгласила приоритет личной свободы и неприкосновенности над интересами государства, вот он и поступил в соответствии с этим принципом: покушаться на личные тайны и подслушивать союзников в общей борьбе с мировым злом нехорошо. Свободный человек обязан выступить против такой несправедливости.
Но оказалось, что все эти принципы Америка вовсе не предполагала применять к себе. Точнее, интересы США как государства никак не менее приоритетны, чем интересы рядового (почти) американца. Где-нибудь в третьем мире - там да, там неприкосновенность личности и тайна переписки священны, там за них можно и должно бороться, а если тамошние государства их попирают, то можно и вмешаться. А здесь, ну как в США можно бороться за свободу личности от посягательств со стороны государства? Это невозможно в принципе.
Теперь союзники США слегка мучаются от когнитивного диссонанса: им и обидно, и идеалы пострадали, и с союзником ссориться неохота.
№8 Александр Смирнов
03.07.2013
12:02
Oх уж эти идеалисты! Сказал, то, что и так было известно компетентным органам, возможно вплоть до расположения некоторых жучков, а проблем на весь мир. И так ясно, что имея в распоряжении огромный массив данных американцы просто не могли их не использовать. А теперь весь мир в праведном гневе. Как так, следили, подслушивали! Как будто никто об этом не догадывался. Буря в стакане, и лишний повод использовать козырь в политических целях. Лицемерие.
№9 Striganov Mikhail
→ Александр Смирнов,
03.07.2013
13:01
№10 Владимир Соколов
→ Александр Смирнов,
03.07.2013
15:22
№11 Юрий Чуркин
03.07.2013
15:30
№12 red pepper
03.07.2013
16:33
№18 Agasfer Karpenko
03.07.2013
19:56
№19 N-тропик .
→ Agasfer Karpenko,
03.07.2013
23:07
№20 Илья Кельман
03.07.2013
23:40
"Только в период президентства Дмитрия Медведева были сняты с должности или осуждены по уголовным статьям более 80 оппозиционных мэров, победивших на выборах кандидатов от «Единой России». За последние десять лет постов и свободы лишились около ста глав городских администраций.
№21 Илья Кельман
→ Илья Кельман,
03.07.2013
23:45
№22 Марк Козыренко
→ Илья Кельман,
04.07.2013
00:16
№24 Владимир Копылков
04.07.2013
15:42
Нашел темочку, надеюсь к месту окажется...
ДВЕ КОРОВЫ,
тема лекции по "бизнесу в конце 20 века", для школьников 1 класса в 22 веке.
Как жили и делали бизнес в условиях феодального строя:
допустим, что у вас есть две коровы, и барон, ваш хозяин, ежедневно отнимает у вас часть молока, за аренду его земли, где вы пасете своих коров и косите траву на корм, но при этом, отдаете хозяину и часть скошенных кормов.
Как жили и делали бизнес в условиях социализма:
возможно, что у вас есть две коровы, и одну, а то и обе коровы, вас принудительно заставляют отдать соседу, который ничего не понимает в коровах, дойке, молоке и заготовке кормов.
Как жили и делали бизнес в условиях коммунизма:
вероятно, что у вас когда-то и были две коровы, но государство давно уже отняло у вас обеих коров, и за это, строго по норме, вы получаете пакетик сухого молока.
Как жили и делали бизнес в условиях тоталитаризма:
допустим, что у вас и были две коровы, но правительство давно отняло обеих, а вас призывало в армию, где вы будете рыть канавы, с утра и до забора, а во время отдыха, будете изучать теорию эмпириокритинизма, и это – надолго.
Как жили и делали бизнес в условиях диктатуры:
возможно, что у вас были две коровы, но, сразу после путча, военное правительство отняло у вас коров, вас – расстреляло, как саботажника, а на изготовление молока, кроме, как членами революционных комитетов, наложило строжайший запрет.
Как жили и делали бизнес в условиях классического капитализма:
допустим, что у вас уже есть две коровы, и вы решаете продать одну, чтобы взамен, купить быка, для размножения вашего стада, роста экономики и уровня прибыли.
В итоге жизни, вы решаете продать все стадо, чтобы инвестировать сумму в акции, и жить, сразу на две пенсии.
Как жили и делали бизнес в условиях капитализма по-американски:
допустим, что у вас есть две коровы, но одну корову вы продаете, а вторую корову, всеми известными вам методами биостимуляции, генной инженерии и ГМ-кормов, заставляете ее резко увеличить производство молока: для начала, в пять раз.
И, когда ваша корова, не поняв вашего юмора, быстро «отбросит копыта», вы нанимаете дорогущего научного консультанта, чтобы таки выяснить, от чего же, на самом деле, сдохла ваша корова?
Как жили и делали бизнес в условиях капитализма по-французски:
предположим, что у вас таки уже есть две коровы, но вы выходите на забастовку, организуете беспорядки, блокируете дороги, потому, что требуете, чтобы вам, за просто так, подарили еще двух – трех коров, а хоть бы, и за счет правительства.
Как жили и делали бизнес в условиях капитализма по-итальянски:
допустим, вы себе думаете, что у вас таки есть две коровы, но вы, даже, и не догадываетесь, где же они теперь, как и неделю назад, находятся, а потому, решаете таки пойти пообедать, и после того, немного поспать.
Как жили и делали бизнес в условиях капитализма по-испански:
возможно, что у вас есть два быка, и. потому, вы устроили корриду, и порешили обоих, а потом, плюнули на все, потому, что началась сиеста.
Как жили и делали бизнес в условиях капитализма по-соросу:
если у вас есть две коровы, вы продаете три коровы дочерней компании в Корее, используя кредит из брюссельского банка, полученный на имя тещи.
Затем, вы перекупаете четырех коров, с помощью американского посредника, который оформляет на ваше имя дарственную, чтобы вы не платили налога с пяти коров.
Евросубсидии, которые вы таки получаете за молоко от шести коров, вы инвестируете в корейскую дочернюю компанию, а в годовом отчете пишете, что у вас восемь коров.
Когда же, в ходе аудиторской проверки выясняется, что вообще-то, в коровах, вы ничего не смыслите, тогда, вы разводите руками и божитесь, что не можете понять, почему же всех этих коров нет в вашем коровнике?!
Как жили и делали бизнес в условиях капитализма по-швейцарски:
допустим, что рядом с вашим шале пасутся пять тысяч коров, но, ни одна из них, вам не принадлежит, но вы таки их доите и продаете с них молоко, забирая деньги в свой карман, да еще берете деньги с владельцев этих коров, за их хранение.
Как жили и делали бизнес в условиях капитализма по-индийски:
у вас, обязательно, есть две коровы, вместо рыбок в аквариуме, и каждый день вы на них молитесь.
Как жили и делали бизнес в условиях капитализма по-английски:
у вас есть две коровы, и обе, больны бешенством.
Как жили и делали бизнес в условиях капитализма по-пакистански:
у вас никогда не было коров, но вы искренне считаете всех индийских коров своей собственностью.
Как жили и делали бизнес в условиях капитализма по-палестински:
вы давно сожрали своих коров, и коров всех соседей, но в Израиле коров много.
Вот вы и просите у израильтян, каждый день, по одной корове себе, для еды!
И вам так понравилось получать от соседа по корове в день, что вы, теперь, даже, требуете, чтобы соседи вам поставляли своих коров каждый день, бесплатно.
И жалуетесь всем, на жадность соседей, и на свою бедность.
Соседи, уступая давлению мирового сообщества, дают вам требуемых коров.
И потому, поняв, как можно получать коров ничего не делая, просто, стреляете в мирных жителей соседней страны, требуя от них все больше новых коров.
Как жили и делали бизнес в условиях капитализма по-новорусски:
допустим, что на вашу компанию таки записаны целых две коровы, но где они находятся, вы не знаете – это военная тайна, как и то, что и их доят на спец.фермах какие-то люди в погонах, с надетыми поверх белыми маск.халатами.
Вы же, в это же самое время, живете на ПМЖ в спец.лагерях и шьете эту спец.одежду, для людей в погонах, но с вас еще высчитывается НДС за прибыль, полученную с продажи молока, от тех самых коров.