Безусловно. Мало того, что она привела в ключевое с точки зрения национальных интересов русскоязычных латвийцев министерское кресло умного и доброжелательного человека, ее деятельность в целом полезна. Можно по-разному относиться к министрам от партии Реформ, но на заседаниях Кабинета министров они всегда стараются затормозить проекты, подготовленные Национальным объединением для ужесточения дискриминации. Если же эти проекты попадают в Сейм, реформисты не гнушаются голосовать против них вместе с оппозицией. Так что у НО есть в парламенте не только внешний враг в лице «Центра Согласия», но и внутрикоалиционный — ПР. Совместными усилиями удается держать оборону.

Недостаток у этой партии только один: она нежизнеспособна. Осенью 2014 года ей придется прекратить существование, ее идеи совершенно не востребованы электоратом. В парламент она пришла случайно, на волне популярного решения бывшего президента Латвии Затлерса о роспуске предыдущего Сейма. Народу такая партия оказалась не нужна. Более того, не нужна она и большинству партийцев, которым нравится быть в Сейме, но которых совершенно не интересует идея партии латышей, равнодушных к национальному вопросу.

Пришло время сказать о существенном различии между общинами в сфере «национальной импотенции» — равнодушному отношению к национальным аспектам политической жизни. Среди латышей она встречается гораздо реже, чем среди русских. Это легко объяснимо: Латвия создана как национальное государство, вся официальная идеология базируется на латышском национализме. Русский национализм этой идеологией осуждается, равно как и активное сопротивление национализму латышскому. Поэтому среди «национальных импотентов» русских намного больше — это естественный выход для конформистов, которым неуютно жить в идейном противостоянии с государством.

Партия реформ — отнюдь не первая попытка создания латышской партии национальной импотенции, опирающейся в равной степени на латышские и русские голоса. Все эти проекты были успешно разгромлены официальной пропагандой — вспомним и «Саймниекс», и разнообразные политические затеи Айнарса Шлесерса. Теперь, в связи с неизбежной гибелью еще и ПР, перед русскоязычной общиной встает страшная проблема-2014: вполне вероятно, что в правительстве больше не будет ни одной национально нейтральной партии, а несомненным идейным лидером коалиции станет «Вису Латвияй».

Решить эту проблему может только «правильная русская партия» — состоящая из таких, как нынешний министр образования, и опирающаяся в большей степени на русские, чем на латышские голоса. Такая партия легко попадет в правительство, играя на разногласиях между латышскими партиями, и будет играть там ту роль, какую ныне играет ПР. Основа для такой партии есть — это ЦС. Но совершенно очевидно, что в нынешнем виде ЦС к этой роли не способен. Если он не изменится, то так и останется в парламентской оппозиции. В нынешней конфигурации это — нормально, но проблему-2014 так не решить.

Беда ЦС заключается в том, что он один, обладает полной монополией на русском политическом поле. Но подобно тому, как все общество в целом не может состоять из монахов, так и вся община не может быть представлена исключительно политическими импотентами. Поэтому при всей импотентности национальной программы ЦС, в нем энергично работают весьма жестко настроенные в этом плане политики.

Очень странно будет, если в правительство Латвии войдет партия таких суровых критиков режима, как Николай Кабанов, Борис Цилевич, Альфред Рубикс или Елизавета Кривцова. Латышским партнерам этой партии будет весьма непросто объяснить своему избирателю такой союз.

Еще большая проблема в том, что ЦС, несомненно, выиграет и следующие выборы, став крупнейшей фракцией парламента. Крупнейшая фракция должна либо возглавить правительство, либо остаться в оппозиции. Трудно представить себе, что латышские партии примут роль младших партнеров.

Следующий ряд проблем — программное сходство. Так сложилось, что все латышские партии считают себя правыми. Будучи в оппозиции, ЦС объявляет себя левым. С точки зрения привлечения протестного электората это правильно — но потом невозможно согласовать общую позицию в коалиции. То же самое касается внешней политики, подхода к истории страны, европейской интеграции и многих других проблем.

Разумеется, ради участия во власти ЦС охотно откажется от многих своих программных требований. Мы это видели в 2011 году, когда партия готова была и признать оккупацию, и не требовать индексации пенсий, и вообще пуститься во все тяжкие.

Тем не менее, ее в правительство не взяли, и правильно сделали — такое правительство было бы нестабильным. Оставшиеся в оппозиции латышские партии постоянно выдвигали бы националистические инициативы, которые абсолютно неприемлемы для избирателя ЦС, но которые трудно отвергнуть его партнерам. Под угрозой того несчастья, которое сейчас постигло реформистов, эти партнеры вынуждены были бы искать идейно более близких союзников.

Успех ЦС на муниципальных выборах не должен вызывать иллюзий. В республиканском масштабе ЦС никогда не станет ни таким большим, как в Риге или Резекне, где относительно небольшая добавка латышских голосов обеспечивает всю власть. Но он не станет и таким маленьким, как в Лиепае, где удалось завоевать «золотую акцию», позволяющую примкнуть к любой из соперничающих латышских группировок. Те примерно 35 мест, которые светят этой партии в будущем Сейме, не подходят ни под один из этих выигрышных сценариев. Я уж не говорю о том, что в муниципальной политике национальные вопросы играют несоизмеримо меньшую роль, чем в общегосударственной.

Таким образом, с позиций представительства своего электората, которым сегодня является практически вся русская община страны, ЦС должен разделиться на нормальную и импотентную часть. Импотентной легко будет привлечь большее количество латышских голосов, общий электорат даст уже не 35, а примерно 40 мест. Не слишком крупная «правильная русская партия» — примерно 15 парламентариев — легко войдет в правительство и будет играть там роль безвременно скончавшейся ПР. Программа ее будет умеренно протестной, позиции удастся согласовать. Нормальная останется в оппозиции и будет защищать интересы своего избирателя оттуда. К этой нормальной легко присоединятся остатки разгромленных согласистами более радикальных русских партий. Если разделение пойдет бесконфликтно, а между партиями сохранится неформальное сотрудничество, то вполне возможен и сценарий доброго-злого следователя…

Такое распределение сил вызовет восторг западных советчиков, для которых в равной степени неудобно и очевидное игнорирование русской части латвийского общества, и усиление роли ЦС, которое они расценивают как усиление позиций России в Латвии. О таком сценарии постоянно говорят разумные латышские политологи.

Почему же этот сценарий выглядит маловероятным? Потому что он противоречит логике политического рынка. Парадоксально, что еще в 1995 году, когда не началась натурализация, политический потенциал русской общины составлял жалких 11% — но их хватило на две партии в Сейме. Потом возник единый ЗаПЧЕЛ, его популярность росла. В 2003 году Юрканс этот ЗаПЧЕЛ разрушил — именно из тех соображений, которые описаны в статье.

Но к этому времени потенциал политического рынка вырос, на нем появились серьезные деньги, развернулась настоящая конкурентная борьба. В этой борьбе «Согласие» победило ЗаПЧЕЛ, став монополистом. Парадоксальным образом закрыв себе этой пирровой победой путь во власть, ради чего старый ЗаПЧЕЛ был разрушен.

Кроме того, очевидно противоречие между муниципальными и сеймовскими политиками ЦС. Муниципальных все устраивает, а сеймовские раз за разом обещают войти в правительство, понимая, что такого не будет. Рано или поздно это поймут и спонсоры партии…

В обычной рыночной экономике монополизм запрещен законом. Компании, ставшие монополистами, государство принудительно делит. В политике монополизм запретить невозможно, но он не менее губителен. Боюсь только — для того, чтобы это поняли лидеры ЦС, нам придется прожить четыре неприятных года под руководством агрессивно националистического Сейма.