Продолжая бултыхаться в волнах и течениях прошлого века, я ощущаю себя реальным путешественником во времени.

С акцентом на слово реальность.

То есть разделяя и участвуя, в отличие от углублений в историю предыдущих, более отдаленных столетий, когда и верится, с одной стороны, и думается о сказочности сюжета — с другой.


Люди тысяча девятисотых совсем недавно были рядом, они видели многие из тeх же вещей и окружающих картинок, что мы способны увидеть и сегодня.

Но нас разделяют мотивации.

И это то, что мы сегодняшние можем лишь моделировать из разных компонентов, опираясь на дошедшие до нас, в той или иной истинной форме, знания о Их времени.


Мотивации общественного сознания начала 21-го века — это в основном успех, деньги, власть Сегодня.

Мотивации игроков начала 20-го столетия — это отрицание прошлого и фантазии об изящном, справедливом (как вариант — светлом, космическом) Завтра.

Они мыслили категориями будущего. Мы же провозглашаем жизнь сегодня и сейчас, опираясь на убедительное — лови день.


Не пытаясь оспаривать правильность той или иной позиции, я просто предлагаю для понимания и погружения принимать правила игры — и, рассуждая о Малевиче, думать с позиций молодого человека именно 1915 года.

Тогда и станет понятна и причина, и глубина, и эврика «Черного квадрата».


Сто лет.

Вполне укладывающийся в рамки некнижности срок. Реально, понятно, ощутимо.

Интеллектуальный девятый вал.

В науке Эйнштейн, Тесла, Циолковский, Вернадский, Федоров, Чижевский.

Русский космизм как теория — и первые летательные аппараты на практике.

В музыке — Скрябин со своей мистикой, цветомузыкой и «Поэмой экстаза», «странный» Стравинский или посвященные Пикассо «Формы в воздухе» Лурье.

Машины, механизмы, радио, эфир, волны.

Новаторство в отношениях, сексуальных связях, стихах, словах, мыслях.

Новая литература, музыка, новые понятия, новые идеи открывали неведомые перспективы.

Все бурлило и кипело.


Не знаю, что конкретно происходило в это время с точки зрения физики вселенной, но опираясь на того же Чижевского, биосфера должна была содрогаться от неуемности циклов активности солнца.

Серебряный век началa 1900-х с его светским нигилизмом, эротизмом, декадентством и расслабленностью постепенно принимал иные формы, соответствуя внешнему облику динамичности, воинственности, электрического накала и технического прогресса 1914-1920-х.

Акмеизм и символизм отступают перед натиском бодрого и мускулистого новаторства футуризма.

Изящный символизм Брюсова и Бальмонта или акмеизм Гумилева, Блока, Ахматовой никуда не уйдут совсем, но несколько подвинутся, позволяя выйти на подиум уверенному и несколько нахальному футуризму.

Молодая техно-кровь, формирующая литературу, живопись и музыку, гормонально зависимая от политических, физических и научных идей, создавала новые языки Хлебникова и Крученых, писала новые оперы Матюшина, закрашивала прошлые визуализации категорическими цветами Малевича.


Только поняв всю эту кипящую на предреволюционном огне солянку идей, теорий и нравов, можно оценить и понять собственно «Черный квадрат».

Конечно же, гениальность его автора надо видеть не в шедевре живописного исполнения. Гениальность — в первенстве провидения.

Именно у Малевича кликнуло переоценить понятие картины как таковой.

Не сюжет, не застывшая реальность, и даже не беспредметные образы, которые уже вовсю и многими пользовались, а именно изображение цвета как такового.

Только цвет — без сюжета, формы или прочих вводных.

Контраст, формирующий ощущения.

Черно-белая матрица, выложенная в самой понятной и ненапрягающей, в силу известности, форме.

Квадрат — как книга, икона, древнекитайский символ Земли. Или дальше — как предтеча телевизора, ноутбука, планшетника.

Смешно? Возможно. Но ведь сегодня ни для кого не секрет, что Малевич — один из первых убедительных дизайнеров.


Человек, уловивший в той атмосфере солнечных, а с ним и человеческих бурь ту самую победу, если не над Солнцем, то над временем — точно.

Сумевший найти свою доминанту в супрематии, что, собственно, и означает господство, превосходство, первенство.

Понять нечто первым и суметь это выразить и донести до остальных — и есть гениальность.

И если мы сегодняшние через сто лет продолжаем спорить о том, насколько это ценно или наоборот, значит, Это — определенно, неординарно и нешаблонно.

Значит, это волнует и потенциирует к дальнейшему росту.

А не в этом ли суть искусства?!