---

26 декабря родился Мао Цзедун, одна из самых блистательных фигур двадцатого века, революционный властитель, безумный поэт, убеждённый коммунист, создатель самой грандиозной в истории народной тирании, обошедшейся многими жертвами, но вырвавшей Китай из оков колониализма.
 

---

Он был жутко моден в Европе, товарищ Мао, среди всех этих пафосных тонконогих интеллектуалов, да и в Америке был моден, совершенно этим не озабочиваясь, не думая о том, чтобы сменить ватник на что-нибудь модельное. Он был настоящим, а они уже нет.

Конечно же, без Мао не было бы современного Китая, того самого, который с буддийской улыбкой занимает своё место за мировым столом, заставляя подвинуться и дядюшку Сэма, и батюшку Трампа.

И конечно же, тот факт, что изуверская маоистская система смогла эволюционировать в нынешнюю, адекватную сложной современности, идущую к спокойному доминированию, свидетельствует, что она, в конечном итоге, соответствовала в своё время чаяниям народным.


В одном китайском городе на рынке я видел старого деда-букиниста. Он держал в руке маленькую красную книжку, ту самую, и, завидев бледнолицего, сунул её мне в нос, с гордым криком вроде: «Х.й Тянь Шань Маотай!» Дед знал, что вот он, в его руках, безусловный бренд, ключ к современному Китаю.

Не думаю, что при Мао так уж безбедно ему жилось; но именно при Мао из автономного никому не нужного и ничего не значащего крестьянина он превратился в строителя будущего, одного из бесчисленных солдат армии созидателей, кое-у-кого из этих созидателей прорастал уже в рюкзаке маршальский жезл.

Именно во имя обретённой сопричастности к Истории с большой буквы, во имя обретённого головокружения от собственной и общественной великой дерзости, готовы были эти солдаты терпеть невзгоды и лишения.

И поэтому та самая красная книжица, да, она находила отголоски в сердцах народных. Тем более что, как уже отмечалось, Мао был, в отличие от баловавшегося в юности стишками Сталина, действительно талантливый поэт. Недаром его афоризмы вошли в культуру не только китайскую, но и мировую.
 

«Пусть распустятся сто цветов», «То, что мыслимо, осуществимо», «Чтобы один раз победить, нужно сто раз проиграть». И, конечно, «Великий бунт в Поднебесной достигает великого упорядочения в Поднебесной» — тут он, безусловно, высказался о своей эпохе.
 

Мао стал единственным в двадцатом веке вождём, правившим с непосредственной опорой на массы. И это в огромной, неблагополучной, густонаселённой стране, отметим. Одна из самых драматических и отвратительных страниц его правления, «Культурная революция», только подумайте, характеризовалась тем, что малолетние шпанята с благословения кормчего расколошмачивали комитеты его же, кормчего, партии!

До какой степени нужно было быть ему уверенным в своей глубинной связи с ними и стихией, их породившей.

Наследники, конечно же, не похожи на придурковатых и агрессивных хунвейбинов, а многие из них в юности от хунвейбинов и пострадали.

Тем не менее этот горький опыт в том числе позволил им модернизировать маоизм без истерических эксцессов, столь для него характерных. Он отошёл в историю без чрезмерных проклятий и похвал, застыв важной вехой в истории Поднебесной.

Кстати, мало кто знает, что слова Дэн Сяопина о наследии Мао Цзэдуна «на 70 процентов хорошего приходилось 30 процентов плохого» — это прямая цитата того самого Мао, который таким образом характеризовал Сталина. То есть формула давно выведенная и апробированная.


Что касается меня, то я крайне сожалею, что не купил на китайской барахолке чудесный сувенир: в большом стеклянном шаре плавал золотой бюстик Цзедуна, в очаровательном обрамлении звёздочек и водорослей. Нечто лавкрафтианское было в этом, фтагн как он есть. Глубины истории, уже недоступные нам.

Власти Поднебесной мудры. Они оставили эти глубины, но по-прежнему могут из них черпать.

Идиотов, которые бы, подобно нашим советским, заявили, что система устарела и поэтому нужно развалить страну, в Китае не нашлось. У каждого из новых правителей, шагающих в ногу со временем, мы наблюдаем всё тот же хитрый маоистский прищур.

А Мао — он там, уже не в Поднебесной, а в Наднебесной, вместе с Конфуцием, Яшмовой Девой и Лениным Владимиром Ильичом, оставшийся с нами в виде свершений, песен, жертв и значков.

«Одинокий монах под дырявым зонтиком», называл он себя в последние годы, чувствуя, наверное, что времена революционных вихрей прошли — но задули другие ветра, не менее жестокие и ледяные.