Одна за другой прошли две новости. В обеих шла речь об этнических пропорциях. Сначала была новость о процентном соотношении латышей и нелатышей. Сейчас с точностью в полпроцента соотношение составляет 60 к 40.

А потом был другой материал, посвященный распространению языков в Латвии, и там упоминалось, что среди работающих 56% составляют русскоязычные. Если это то, о чем я думаю, у Латвии большие проблемы. Предположим, что возрастная пирамида для латышей и нелатышей по сути одинакова. То есть стариков и детей в обеих группах примерно одинаковое количество. Как и доля людей трудоспособного возраста.

Перейдем от абстрактных процентов к более конкретным цифрам. Итак, получается, что из каждой тысячи человек трудоспособного возраста 400 — нелатыши. Так? Но если эти 400 человек — 56% работающих, то есть не состоящих на госслужбе, значит, всего работающих 714, а служащих, то есть чиновников — 286. И в подавляющем случае это представители коренной национальности.

Я очень хочу, чтобы меня разубедили и указали мне на мою ошибку, так как если мои рассуждения верны, это значит, что практически половина латышского трудоспособного населения живет на государственном жалованьи. Это значит: они сами являются частью бюрократической машины, ее телом. Более четверти населения — чиновники.

Вы вдумайтесь в эти слова. Управленцы, распределители, делопроизводители... Те, кто не создает национальный продукт, а только его распределяет. Но очень хочется услышать от умных людей, экономистов в первую очередь, сколько таких распределителей способна выдержать национальная независимая экономика. Ведь такой высокий процент может означать только одно — страна не производит продукт, она под это «не заточена», а способна лишь управлять спускаемыми сверху средствами.

О какой независимости тогда можно говорить? В мире есть маленькие страны, но если их экономика построена по производственной модели, грубо говоря, где есть производство, там и карьера чиновника не столь привлекательна. В нашем случае получается, что именно чиновник — это верх, альфа и омега жизненной карьеры коренного, латышского населения. Скорее всего, конечно, не всего. Как и 100 лет назад, наиболее предприимчивые и энергичные латыши отправляются за границу искать приложение своим силам.

Как и раньше, там, за границей, им не светит карьера чиновника, да они к ней и не стремятся. А вот дома остаются те, кто или не может уехать по разным причинам или кто рассчитывает, что сможет найти хорошее местечко в каком-нибудь департаменте или комиссии и иметь пусть не самый большой, но стабильный доход. И то, что многие сограждане уезжают, — так это и хорошо... открываются вакансии!

Если эти цифры верны, как и мои рассуждения, то тогда становится понятно, как могла страна год назад переизбрать в Сейм людей, имена которых связаны с кризисом. Их избирателям просто незачем что-то менять. Все и так идет хорошо. Это другим нужны заводы, стройки, порты, новые железные дороги, рабочие места и возможности инвестиций. Эти «индустриалы» — пользуясь терминологией Сен-Симона — многонациональны, это и латыши, и русские, и обрусевшие латыши, и поляки, и немцы, и евреи... Независимо от родного языка и отношения к средствам производства, их жизнь связана с производством, торговлей, сферой услуг в международном контексте.

Ничего этого не надо другой части населения Латвии — которая видит ее прекрасным зеленым заповедником. Этаким этнографическим музеем от Балтики до Зилупе. И в этой структуре «индустриалы» просто не нужны. И они, «индустриалы», чувствуя это, уезжают. А те, кто остается, рассчитывают (может, не явно, но подсознательно), что большая Европа не даст пропасть такому чудному уголку Земли. Тем более что население в Латвии раз в пять меньше, чем в Греции, и доход на его душу более чем в половину меньше... А значит — как-нибудь прокормимся... Или все же нет?

Возникает впечатление, что латвийская национальная мысль была не готова к капитализму и рыночной экономике, за которые вроде бы и радела 20 лет назад. Латвийское национальное чиновничество по-прежнему пребывает в романтике Атмоды, уповая на балтийское единство, не видя, что соседи — Эстония и Литва — отнюдь не горят желанием делиться.

История с газовым терминалом, который можно было бы построить в Рижском порту — благо рядом есть уникальное Инчукалнсское газохранилище, но против которого синхронно выступили наши соседи, демонстрирует, насколько жесткой и в чем-то циничной должна быть национальная политика.

У Евросоюза, кстати, нет волшебной мельницы из латышской сказки, которая любую труху превращала в золото, и однажды помощь извне может прекратиться. Что тогда будем делать? Куда денется эта армия людей, не привыкших к конкурентной работе?

Поэтому очень надеюсь, что мои расчеты количества чиновничества и управленцев в Латвии ошибочны, экономисты и статистики дадут другие, более оптимистичные цифры, а значит, впереди у нас есть перспективы промышленного роста, который и обеспечит сохранение национальной независимости — во всех ее проявлениях и ипостасях.