Заголовки латвийских новостных лент один умопомрачительнее другого. «За ошибки в латышском на наклейках оштрафованы 900 лиц». «Центр госязыка сделал замечание школе, где Ушаков говорил по-русски». «Центр госязыка заставил полицию убрать буклеты на русском»…

Недавно полицейский отказался принять вызов на русском от человека, чью дверь взламывали буквально во время звонка. Ты – латвийский налогоплательщик, и ты звонишь в полицию, чтобы под хруст разваливающегося под ударами стамески замка выслушивать претензии в незнании латышского от незнающего русский служащего из провинции.

Тебя не переключили по-быстрому на другого оператора, не попытались хоть как-то объясниться (дверь вот-вот не выдержит). Нет – тебе в прямом эфире начали рассказывать какие-то упоительные истории о том, что ты живешь в Латвии, и хорошо бы выучить государственный язык, прежде чем взывать к главной спасательной службе страны в экстремальной ситуации.

Или, например, «Полиции пожаловались на табличку с названием улицы на русском языке». Табличка замироточила русскими надписями! Проклятый русский язык пророс сквозь краску, как подорожник сквозь асфальт! Специальная бригада из романа Брэдбери «451° по Фаренгейту» срочно выезжает на выезд.

А если серьезно, то латышский истеблишмент действует хоть и неуклюже, но в относительно правильном направлении и исходя из интересов титульной латышской нации. Не то что бы я был в восторге от копошни с наклейками, но их можно и нужно понять. Ведь все прекрасно осознают, что если не будет всех этих «центров госязыка», борьбы с табличками и упоительных историй за счет бюджета, то и латышского, увы, очень скоро может не стать. Как не станет в России "АвтоВАЗа", если убрать заградительные таможенные пошлины.

Другое дело, что экономическая и культурная реальность всегда сильнее искусственных мер. Латышский учат вовсе не потому, что так захотелось национально озабоченному чиновнику, а для того, чтобы можно было найти работу и не чувствовать себя гражданином (или негражданином) второго сорта. Без знания русского, кстати, трудоустроиться в Риге также становится все сложнее.

Как бы там ни было, упоительные латышские истории оправданы и объяснимы, но посмотрите, на фоне чего они происходят. Латгалия уже выглядит как зона отчуждения, деревни повымерли, за всю дорогу от российской границы до Екабпилса можно встретить лишь трех с половиной пьяных сельчан на хилой савраске. «Маленький мальчик купил пулемет, больше в деревне никто не живет».

Немыслимое количество наших соотечественников уехали за рубеж и не собираются возвращаться. Если по выходным в Вецриге еще происходит какое-то движение, то по рабочим дням там пусто – редкий англичанин в пальто выгуливает по брусчатке боксера под печальную свирель мерзнущих под балтийской моросью уличных музыкантов.

Львиная доля рабочих мест существует только за счет иностранных инвестиций, Рига превратилась в де-факто громадный shared services центр западных компаний. Но в условиях постоянно усиливающейся глобализации они запросто могут решить перевести централизованные сервисы куда-нибудь в дешевую Малайзию, и вот тогда станет совсем нелегко. Кризис еврозоны затягивается и разрешаться не собирается. Местная демография в пике. Холодеет. Наступает зима.

В 1836 году Конгресс США в целях государственной стабильности ввел так называемый Gag rule – полный запрет на любое обсуждение темы рабства и его отмены. Мне представляется, что примерно то же самое следует имплементировать в Латвии в отношении вопроса языка и околонациональных тематик. На республиканском уровне.

Никаких больше табличек, никакого больше мониторинга, никаких больше штрафов, никаких упоительных историй. Кардинальное сокращение языковых инспекций и выметание соответствующих органов из частного бизнеса и частной жизни. Вывески на магазинах — хоть на эфиопском. Радиопередачи — хоть на эсперанто. Никаких референдумов, полные забвение этой темы лет на десять.

И давайте займемся, наконец, реальными делами.