Не сильно жарким летом 1810 года на песчаном берегу у рыбацкого поселка Плиен, что в Курляндии, и именуемого нынче как Плиеньциемс, можно было наблюдать занятную картину.

На пляж вышла вереница хорошо одетых дам в сопровождении двух здоровенных гренадеров. Дама, одетая попроще других, приняла у одного из гренадеров коврик и расстелила его на песочке. А та дама, что была поизящнее прочих, ступила на коврик, и ее стали раздевать — корсет расшнуровывать, нижние юбки да чулки стаскивать.

Один гренадер безучастно смотрел в сторону, второй же тоже разделся, но, в отличие от дамы, не до нага. А нагую тем временем облачили в короткую рубашку тонкого полотна, повязали волосы платком, и она пошла к морю. Гренадер, закатав до колен подштанники, последовал за ней. Дама вошла в воду, присела и поплыла вдоль берега. А гренадер, не сводя с нее глаз, стал прохаживаться там, где было по колено.

Прохаживаясь, он думал о том, что вода сегодня еще холоднее, чем вчера…

 
Невеста для гения

«Черты ее были тонки и правильны, а овал лица безупречен; прекрасный цвет лица не был ярок, его бледность гармонировала с выражением, кротость коего была чисто ангельской…» — так описывала графиня Варвара Головина баденскую принцессу Луизу — невесту Великого князя Александра, наследника российского престола.




Выбирала невесту сама императрица Екатерина II. И выбор ее пал на дочь маркграфа Карла-Фридриха Баденского.

Выбор не был случаен. Екатерина II, не испытывая материнских чувств к собственному сыну, самозабвенно воспитывала внука Александра, вложив в него много ума, сердца и любви. Судя по ее письмам, Александр рос исключительным ребенком: на четвертом году уже читал-писал, знал немецкий, французский и английский языки.

В глазах бабушки-императрицы гениальный внучок был способен стать великим русским царем. Поэтому незадолго до смерти Екатерина решила даже объявить Александра своим наследником в обход его здравствующего отца Павла Петровича. И благовоспитанный внучок дал бабке согласие занять престол в обход папеньки — случай в российской истории неслыханный.

Столь гениальному юноше нужна была и невеста подстать. Ее и отыскали в германском Баденском герцогстве, граничащем с Францией и потому испытывающем сильное культурное влияние соседей. Последние парижские моды, новинки французской литературы, премьеры парижских театров — все это быстро становилось известным обитателям герцогского дворца. Принцесса Луиза с детства говорила по-французски едва ли не лучше, чем по-немецки. Она изучала историю, географию, философию, всемирную литературу.

А посему, прибыв в Россию, мгновенно завоевала симпатию просвещенной императрицы Екатерины и всего двора. Графиня Головина, ставшая в дальнейшем близкой подругой принцессы, писала в своих воспоминаниях: «Чем больше я имела честь видеть принцессу Луизу, тем более охватывало меня чувство беспредельной привязанности к ней, несмотря на ее молодость». И то, принцессе было всего-то 14 лет.

Заметим, что красота и обаяние были отличительными чертами почти всех русских императриц в их молодые годы. Но титул самой-самой очаровательной по праву заслужила императрица Елизавета Алексеевна. А поэтому, после того как в сентябре 1793 года состоялась свадьба, все стали ждать от Великой Княгини долгожданного красавца-наследника престола для красивого продолжения династии.

Но беременность не наступала долгие четыре года…


Жеребец и князь польский

Все вдруг стали замечать, что Александр, получивший от жены «свое по праву мужа», быстро пресытился ею, и взгляд его все чаще и чаще стал останавливаться на других придворных дамах, у которых он по понятным причинам пользовался неизменным успехом.




Куртуазен был XVIII век! Великие дела легко сочетались с лихими любовными набегами. Сиятельные жены рожали от чужих мужей, а невинность почиталась при дворе чем-то вроде кори, которой необходимо было переболеть, причем, чем скорее — тем лучше.

Поэтому многие царедворцы жадно поглядывали на очаровательную Елизавету в готовности посодействовать в ее оплодотворении — кто потом будет разбираться!.. Один смотрел и вовсе пристально — это был двадцатисемилетний великосветский жеребец князь Платон Зубов, генерал-адъютант, кавалер высших российских орденов, а на тот момент главный фаворит стареющей императрицы Екатерины. Может, и добился бы своего князь, да матушка императрица позвала его в кабинет и устроила фаворитушке выволочку. Зубов был вынужден отступить.

Другая любовная интрига была инсценирована самим Александром, желавшим иметь определенную свободу от жены. В то время в Санкт-Петербурге жили молодые польские князья Адам и Константин Чарторыские. Красавца князя Адама Александр сделал одним из близких своих приятелей, и тот, часто бывая во дворце, не устоял перед чарами прелестной Елизаветы. Она же всячески избегала его, как и графа Зубова. Но всему есть предел, даже женскому благоразумию. Когда-то Лиза с Адамом все-таки остались один на один…




В общем, в 1798 году у Елизаветы Алексеевны родилась дочь. Свекру Павлу Петровичу, к тому времени бывшему уже императором, нашептали, что истинным отцом ребенка является польский князь. Павел и его жена Мария Федоровна пришли в бешенство, и князь был отправлен послом к королю Сардинии.

Дочь Елизаветы вскоре заболела и умерла, а любовная история забылась.

В 1801 году уже и сам Александр становится императором, а Елизавета Алексеевна — императрицей. Александр I, в отличие от своего отца, был молод, красив и искренне доброжелателен. Елизавета Алексеевна продолжала оставаться одной из самых обворожительных женщин всей Европы. Чести написать ее портрет добивались лучшие европейские художники. В первые годы царствования, в отсутствие былого прессинга, между супругами вдруг установились теплые, доверительные отношения. Казалось бы — любить и любить, рожать и рожать…

Но нет, рожать по-прежнему не получалось.


Дуб, сломанный молнией

Со временем императрица стала все чаще узнавать об изменах мужа и постоянно встречать в дворцовых залах «предметы» его любви. Было от чего впасть в отчаяние… И, как часто бывает в таких случаях, подвернулся печальной, но цветущей 22-летней императрице, молодой кавалергард.

Героя второй любовной истории звали Алексей Охотников. Кавалергард был хорош собой, умен, остроумен, благодаря связям часто бывал на балах и приемах, имел успех у женщин. Познакомила Охотникова с императрицей все та же Головина. И Елизавета Алексеевна влюбилась в кавалергарда с первого же взгляда, шепнув Головиной только одно слово, потрясающее своей невероятной сексуальной мощью: «Немедленно!»




Возлюбленные стали тайно встречаться каждую ночь. Алексей взбирался в окно дома на Каменном острове или же в окно Таврического дворца, где молодые люди проводили по два-три часа, наивно думая, что никто про это не знает...

Более других за любовной интригой императрицы пристально следил младший брат Александра I — цесаревич Константин Павлович. Желая оградить императора от оскорбительных слухов, именно он решил положить конец любовной истории. Однако Константин руководствовался не только защитой чести брата: он и сам был долго и безответно влюблен в красавицу Елизавету, которая решительно отвергла все его ухаживания, отдав предпочтение простому офицеру…

Поздним октябрьским вечером 1806 года, когда Охотников выходил из театра, к нему приблизился неизвестный и нанес удар кинжалом. Врачи расписались в своей беспомощности. Охотников с мужеством выслушал их приговор и попросил перо, чтобы написать письмо любимой. Прочитав его, Елизавета Алексеевна тайно, в сопровождении только одной фрейлины, приехала в дом Охотникова — чтобы проститься.

А всего месяц спустя, прервав очередной, на сей раз семилетний, период «вынужденного бесплодия», Елизавета Алексеевна благополучно родила ребенка. Что радости при дворе не вызвало. Во-первых, снова родилась девочка, во-вторых, вычислить отца ребенка для опытных придворных и членов царской фамилии не составило особого труда.

Мать императора, вдовствующая императрица Мария Федоровна была вне себя. Да и сам Александр I признался, что во время крещения второго ребенка чувствовал себя еще более двусмысленно и лишь испытывал огромное облегчение от мысли, что это тоже была девочка, а не мальчик, который должен был бы стать наследником русского престола.

Охотникова похоронили в Александро-Невской лавре, и Елизавета Алексеевна до конца своих дней тайно посещала его могилу, над которой на свои деньги поставила памятник. Его можно видеть и сегодня — на нем изображена скорбящая фигура молодой женщины под сломанным молнией дубом.
 

Бегство в Курляндию

Увы, через год умерла и вторая дочь Елизаветы Алексеевны, зачатая в любви, и поэтому горячо любимая матерью. По жестокой прихоти судьбы, в тот же день пришло известие и о смерти ее младшей сестры, принцессы Брауншвейгской.

От этих безжалостных ударов Елизавета Алексеевна совершенно перестала уделять внимание двору, посвятив все время благотворительности. Она отказалась получать пособие в миллион рублей, который полагался ей как императрице, оставив себе только 200 тысяч. Но и из этих денег на собственные нужды она расходовала не более 15 тысяч, раздавая остальные неимущим. Русский народ ее обожал, боготворил.




А муж все так же обожал фавориток, и, презрев все принятые в свете приличия, уже открыто сожительствовал с графиней Марией Нарышкиной. Которая к ужасу императрицы родила императору нежно любимую им дочь Софью (Александр искренно считал ее своей дочерью, хотя очень многие в этом сомневались). При этом графиня, едва только забеременев, поспешила поделиться новостью не с кем-нибудь, а с императрицей — законной супругой своего любовника.

До сих пор Елизавета Алексеевна была абсолютно уверена в том, что причиной ее неспособности зачать наследника престола является ее муж. Она убедилась в этом дважды. И вдруг узнает, что любовница от мужа благополучно беременеет. И вот тут отчаяние и безысходность толкают тмператрицу на поступок, какого русская монархия еще не знала. Елизавета Алексеевна бросает к чертовой матери двор, ходока-мужа, злыдню-свекровь и уезжает в Курляндию, в неизвестный никому тихий рыбацкий поселок Плиен — нынешний Плиеньциемс.

Но это Петербургу он не был известен, поскольку, напомним, Курляндия вошла в состав России только в 1795 году. Все предыдущие годы Плиен был не только рыбацким поселком, но и известным курляндским курортом, где во времена герцогства любили отдыхать у моря бароны и знатные горожане со своими семьями.

Вот и наша императрица провела здесь в 1810 году шесть недель, живя в имении Катрингоф (по латышски Катринмуйжа), которое некогда специально выстроили к визиту Екатерины II, для ее отдыха во время путешествия по Курляндии. Якобы и Екатерина хотела там от какой-то женской хвори исцелиться: неподалеку от имения, бил из земли источник, которому курши приписывали великую целительную силу, прежде всего от женских душевных недугов и детородной немочи.

Но кто надоумил Елизавету Алексеевну приехать именно сюда? Ответ видится только один: ее старинный друг и единомышленник, великий российский заговорщик, которого она в 1801 году спасла от расправы, курляндский барон Петр Алексеевич фон дер Пален, отбывавший ссылку в своем имении в Иецаве.

«О, она не трусиха и не боится ничего», — говорил о Елизавете Алексеевне ее муж. Это верно, императрица любила на коне галопом скакать, летом купалась в море в любую погоду, по Петербургу гуляла тоже во всякую погоду в сопровождении лишь одной служанки. Графиня Головина вспоминала, что Елизавета очень любила ненастье, а молния и гром были для нее вообще самым прекрасным зрелищем.




Но зато таких смелых и отчаянных дам не любили при дворе. Там хорошо помнили, что в 1801 году, в грозную ночь убийства Павла I Елизавета единственная не потеряла твердость духа и показала всем, что именно она может твердо править.

При дворе хорошо помнили предыдущие «бабьи» дворцовые перевороты, вот почему твердость Елизаветы Алексеевны для придворных была нехорошим симптомом. Вот почему и сам Александр легко согласился на отъезд отчаянно смелой жены, предоставив ей право целых полтора месяца «остывать» — гулять по берегу нашего моря да купаться в его холодных водах.

Вот почему, наконец, она была так интересна графу Палену, не перестававшему думать о радикальной «реконструкции» российской монархии...

Хотя, хотя… Нет достоверных сведений, что фон дер Пален приезжал в Плиен, или Елизавета ездила к нему в Иецаву. Хотя и нет никаких оснований исключать такую встречу старых петербургских знакомых и даже друзей. И даже единомышленников.

Когда грянула гроза 1812 года, когда наполеоновские войска уже стояли в Москве и вдовствующая императрица Мария Федоровна умоляла сына — императора Александра I бежать вон из Петербурга, Елизавета Алексеевна твердо заявила мужу: «Я русская, и с русскими погибну».

Но гроза прошла, и «сильно русскую немку» Елизавету Алексеевну вновь отправили с глаз долой, в Царское Село — на радость влюбленным в нее лицеистам.


Императрица и поэт

Самым влюбленным из них был Саша Пушкин. Как пишут пушкиноведы, эта влюбленность отрока переросла в глубокую любовь и прошла через всю его жизнь. Любимой были посвящены не только лицейские элегии, ее облик, все события ее биографии оставили след во множестве пушкинских стихов. И если соединить их вместе и прочесть с помощью кода, который спрятан в пушкинских черновиках, то имя этой тщательно скрываемой любви предстает совершенно однозначным.

Считается, что стихотворение «Я помню чудное мгновенье» Пушкин посвятил Анне Петровне Керн. Черновик его не сохранился, да и беловой автограф, привезенный Анной Петровной в Ригу, пропал. Но сами обстоятельства передачи Пушкиным этого автографа дают основания предполагать, что стихотворение посвящено вовсе не Керн и написано не ко дню ее отъезда, а лишь наспех переадресовано ей. Впрочем, об этом догадалась и сама Керн. «Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, — вспоминает Анна Петровна, — он (Пушкин, — В.П.) долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове — не знаю».

Верно, описываемые в этих стихах отношения поэта к таинственной незнакомке совсем не соответствуют тому, что известно о его романе с Керн. Их встречи (в Петербурге и в Тригорском) с шумным застольем, долгими разговорами, шутками и флиртом, мимолетными и мгновенными никак не назовешь. Какая-то другая женщина, молча, как виденье, прошла мимо него.

Скорее всего «чудное мгновенье» — это первое явление юному Пушкину очаровательной императрицы Елизаветы Алексеевны, которое произошло 19 октября 1811 года на торжественном открытии Лицея, где присутствовала царская семья. Иван Пущин позже припоминал, что Пушкин тогда бросился истово сочинять восторженные стихи, посвященные императрице.




Какое место она позже заняла в жизни поэта, говорит такой факт: в черновике плана будущей автобиографии важнейшим для него событием всего 1813 года значится — «Государыня в Царском Селе».

Наконец, известно, что в южной ссылке Пушкин много размышлял о судьбе поэта Овидия, тоже сосланного на берега Черного моря, да только не за любовь к императорской жене, а к его дочери…

Что касается вашего автора, то у него свой взгляд на то, почему императрица так долго занимала в жизни поэта так много места. Пушкин во время первой ссылки от нечего делать вступил в Кишиневе в масонскую ложу, оказавшуюся тайным обществом заговорщиков. Ему понравилась их цель: устранение императора Александра I от власти и возведение на трон в качестве самодержицы всероссийской Елизаветы Алексеевны. Заговорщики считали, что в случае ее прихода к власти самодержавие в России будет преобразовано ею в конституционно-монархический строй. В заговоре участвовали друзья Пушкина, в частности, лицейский однокашник В. К. Кюхельбекер. Тайная атмосфера заговора и его пленительная героиня надолго слились в сердце молодого поэта в желанный, но совершенно недосягаемый образ...

Впрочем, случись так, что достиг бы — забыл бы на следующее же утро. Потому что это Пушкин. Примечательно, что ложа та носила название «Овидий».

Так или иначе, но Александр Сергеевич, вспоминая о своем путешествии в Арзрум в 1829 году, писал: «Из Москвы выехал я в Калугу, Белев и сделал таким образом 200 верст лишних». Исследователи жизни поэта единодушны: он сделал этот крюк исключительно для того, чтобы посетить Белев, место смерти восхитительной Елизаветы Алексеевны…


Теплая осень 1825 года

Осенью 1825 года закаленная как суворовский солдат императрица внезапно почувствовала недомогание. После чего император велел отправить жену на лечение, но не в Баден-Баден, не в Ниццу, а в заштатный Таганрог. И почему-то решил сам ее туда сопроводить. Прощание было коротким, отъезд на удивление скорым, супругов из Петербурга как ветром сдуло…

В сонном южном Таганроге стремительный темп сборов и поездки сменила размеренная жизнь, когда музицирование сменялось степенной прогулкой, а прогулка — чтением вслух. Александр был на редкость покоен, весел, доступен. А Елизавета Алексеевна так и вовсе была счастлива, оставив постылый Петербург и суету двора, оказавшись, наконец, наедине с мужем. Супруги катались в экипаже по окрестностям, восхищались видом моря и радовались своему уединению. Даже обеды происходили без свиты.

Словом, время протекало так, что супруги оставались часами вместе и могли долго и непринужденно беседовать. Казалось, у них наступил второй медовый месяц, все окружающие были поражены теплотой их отношений, которыми Александр и Елизавета сами откровенно наслаждались. При этом никто не отмечал у императрицы никаких признаков болезни!

И тем загадочнее оказался дальнейший ход событий — неожиданно заболел сам император. И вскоре умер. Ему было всего 47 лет.
 




После чего родилась легенда о добровольном исчезновении Александра I, которая до сих пор занимает досужие умы, поскольку никем доказательно не опровергнута.

Причиной появления легенды послужило появление в Сибири старца Федора Кузьмича, отличавшегося величественным видом, прекрасным образованием и поразительным сходством с покойным императором. Сходство усугублялось характерной глухотой, которой с детства страдал и Александр I.




Перед смертью старец уничтожил все бумаги, оставив лишь один листок с шифрованными записями и инициалами «А. П.» На просьбу навестившего его архиерея открыть свое настоящее имя Федор Кузьмич произнес странные слова: «Если бы я на исповеди не сказал про себя правды, небо бы удивилось; ежели я сказал бы, кто я, удивилась бы земля».

Его могила надолго стала местом паломничества. Во время путешествия по Сибири на ней побывал наследник престола, будущий император Николай II. После чего легенда приобрела ярых почитателей. Среди тех, кто в ней ничуть не сомневался, были Лев Толстой, историк великий князь Александр Михайлович, историк князь Барятинский.

Что же касается Елизаветы Алексеевны, то она почему-то не стала сопровождать тело мужа в Петербург. Или больна сделалась, или сказалась больной, или сопровождать было некого…

Лишь пять месяцев спустя (!) она покинула Таганрог и направилась в Калугу, где ее зачем-то встречала вдовствующая императрица Мария Федоровна. Вечером 3 мая 1826 года карета Елизаветы Алексеевны въехала в уездный город Белев. Там, в доме купца Дорофеева, она и скончалась.


В наши дни в Плиеньциемсе

В нынешнем Плиеньциемсе ничто не напоминает о пребывании здесь Елизаветы Алексеевны. У нас таких воспоминаний не любят…

Обветшавшее имение Катринмуйжу в 60-х годах прошлого века разрушили, возведя на его месте дом отдыха ЦНИИАСУГА «Икар».



 
В минувшее лихолетье и он пришел в запустение. Лишь в стороне, в зарослях кустов, благодаря подсказке местного дедушки удалось обнаружить кладку старинного погреба, помнящего императрицу.
 



Помнит ее и текущий здесь уже многие века источник с необыкновенно вкусной, чистой и целительной водой.

 
 

Ну а в Риге о Елизавете Алексеевне, столь же чистом, как родниковая водица, персонаже российской истории, напоминает названная в ее честь улица — Элизабэтэс. И это приятно, поскольку ни в одном городе России нет ни одной улицы ее имени…
 


 

Когда выходишь на берег моря у Плиеньциемса, садишься под соснами, смотришь на песок, на волны и представляешь, как раздевалась, как плавала здесь императрица, то удивляешься одной простой мысли: во всем, что перед тобой, с тех пор не изменилось ни-че-го.




 

Но, признаюсь, под Геликоном,
Где Касталийский ток шумел,
Я, вдохновенный Аполлоном,
Елисавету втайне пел.
Небесного земной свидетель,
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
С ее приветною красой.
Любовь и тайная Свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.

А.Пушкин