1. В капле случайного безобразия виден океан опасностей

Советский предновогодний вечер. Сильный мороз. И надо успеть все найти и купить к празднику. Ожидая привоза елок, на Центральном рынке у закрытой торговой площадки в темноте топчется длинная, напряженная и надеющаяся очередь. Кто-то говорит, что елки уже выгружают и перед концом торгового дня может быть будет продажа.

И вот очередь всколыхнулась, люди оживились и изготовились войти. Проход открылся, все хлынули на свет. На входе человеческий поток забурлил водоворотом. Какая-то женщина упала и не смогла сразу подняться. Входящие перескакивали или карабкались через нее, спотыкались, падали, отползали и мчались к елкам... Была в происходящем какая-то природная животная лихость, при которой сильнейший выживает и получает лучшую добычу.

Ситуацию нельзя было никак сгладить — из темноты напирали все новые потоки людей, попадали в полосу падающих тел, пробирались через нее и смущенно растекались по площадке, озабоченные скорейшим выбором лесной красавицы для предстоящего праздника. Единственное, что в той ситуации я смог сделать — обхватил руками жену и оберег ее от падения. Было по-мужски стыдно за происходящее и за пережитую женщинами опасность. Поэтому я подошел к милиционеру, почему-то оказавшемуся без шинели и отчаянно метавшемуся в толпе у входа, и спросил — почему не регулируете очередь? Тот охрипшим голосом просипел, что люди не слушаются и он ничего не может сделать. «А почему у вас нет мегафона?» — спросил я. «Сломали мегафон!» — печально прохрипел милиционер.

Подумав, мы решили, что безобразия можно было избежать и без мегафона, если бы милиционер перед началом торговли оценил ситуацию, вышел к людям, отсчитывал и пропускал покупателей небольшими группами. Никто не стал бы прекословить требованиям охрипшего представителя власти. Советские рижане — это все же не толпа на Ходынское поле. Но отвратительная толкотня стала мне уроком — как современные культурные рижане инстинктивно поведут себя в сложной ситуации.
 
Желание вникнуть в суть политики у меня появилось чуть позже — от сильнейшего испуга. В конце 80-х в какой-то газете я прочитал интервью с Борисом Андреевичем Грушиным, одним из лучших советских специалистов в области изучения массового сознания. Главная для меня мысль в том интервью — «мы не очень хорошо понимаем, как работает массовое сознание». Это был для меня шок — СССР движется к серьезнейшим переменам, а социальные науки не готовы «научно обеспечивать» нашу безопасность. Вспомнилась вдруг та очередь за елками и стало очевидно, что привычное общество в какой-то момент может повести себя непредсказуемо и дико, ведь приватизация общенародной собственности будет посложнее, чем покупка елок в морозной темноте. Но никто не учил нас — как вести себя в грядущих социальных завихрениях?
 
В довершение всего в 1989 году я по своим тогдашним рабочим вопросам экологии морских нефтепромыслов был неожидано направлен в командировку в Баку. У бакинцев было потрясение от этнических погромов в Сумгаите и от вооруженных стычек в Карабахе. В Баку был комендантский час, заграждения из колючей проволоки на улицах и митинги Народного фронта на приморской площади. Хорошо помню тревожные настроения в гостинице и в городе, помню хлопоты коллег-нефтяников об отправке своих семей в более спокойные места. Молодой водитель служебной «Волги», оставшись наедине со мной, размышлял вслух: «А как мне теперь быть? У меня мама армянка, а отец — азербайджанец». На улице какая-то пожилая женщина, заметив, что объединяющий всех страх меня не задевает, пожелала видеть во мне приезжего человека «из центра». Она подошла и с волнением попросила: «Передайте царю (!) Горбачеву, что мы очень боимся! Пусть он разоружит этих ужасных армян!» Было бесполезно объяснять, что у меня нет возможности выполнить такую просьбу. Ей отчаянно хотелось хоть на кого-то надеяться...
 
Последующие годы я посвятил социологическим исследованиям — много размышлял о самоорганизации общества, о причинах массового насилия, революций и войн. Пришел к выводу, что даже в сложных обстоятельствах люди могут не превратиться в смертельно опасную толпу, если в нужное время в нужном месте окажется команда единомышленников, обладающая знаниями и организационными навыками.
 
А где в латвийских условиях то стратегическое ключевое место, в котором должны находиться знающие, которые помогут нам оставаться людьми и не топтать друг-друга? Помните, как в старом советском фильме легендарный Чапаев вопрошал — где должен быть командир? Можно сказать и по-другому — обладание знаниями обязывает быть в нужном месте в нужное время и делать то, чему нас учили, когда готовили к жизни.


2. А чему нас учили?

Прекрасно помню, как везде в кабинетах начальников и в важных общественных местах внимание привлекали обязательные портретные отображения Ленина, Маркса и Энгельса. Помню, как все население в школе изучало основы марксизма-ленинизма. Даже школьные хулиганы и двоечники знали, что сначала был первобытно-общинный строй, затем рабовладельческий, феодальный и капиталистический. Мы жили при социализме, а следующие поколения должны были жить уже при коммунизме. Нас готовили к этому — по образованию мы все были коммунистами. Без изучения коммунизма нельзя было получить аттестат о среднем образовании, диплом ВУЗа и ученую степень. Даже солдаты Советской Армии на строевом смотре предъявляли конспекты работ Ленина — сам через это проходил в роте связи мотострелкового полка.
 
Что же такое архи-важное нам хотели передать предыдущие поколения, создавшие советскую систему образования? Давайте вспомним — нас отчаянно предупреждали о каком-то «конфликте между трудом и капиталом», о непримиримом, жестоком и кровавом конфликте интересов наемных работников и владельцев средств производства... (Можете дальше не читать, если я исказил картину советской официальной жизни.)
 
Итак, из советской школы, из советской и европейской культуры мы еще помним, что
 
1) сто лет назад существовала невыдуманная острая социальная проблема — «противоречие интересов труда и капитала» — т.е. с одной стороны интересы тех, кто  средства для жизни получал от продажи своего собственного труда, а с другой стороны — интересы тех, кто покупал чужой труд для потребностей своего бизнеса. Капиталист мог использовать доходы от своей собственности на жизнеобеспечение себя и своих близких, а у продающего свой труд не было другой значимой собственности, которую можно использовать для поддержания жизни (см. Эмиль Золя, роман «Жерминаль»). Сто лет назад капиталистическое государство неумеренно защищало капиталистов и мало заботилось о существовании работников.
 
2) идея коммунизма, советская власть и СССР возникли как отчаянная попытка решения этого социального противоречия, но попытка оказалась утопичной — поэтому сотни миллионов людей в десятках государств от нее в 1991 году отказались. Сегодня даже дети в деревне со смехом признают, что никакого социализма нет и коммунизма не будет. Дети уже не знают — кто такой КПСС и как выглядели Ленин, Маркс и Энгельс.
 
Постсоветская экономика уже почти четверть века открывает блестящие возможности, если судить по состоятельным людям с яхтами и виллами у разных морей. И наоборот — экономика потерпела катастрофу, если судить по руинам прославленных заводов и по бомжам, гибнущим безвестно, подобно затерянным окруженцам в прошедшей войне. СМИ ежедневно дают совершенно расходящиеся оценки происходящего в Латвии:
 
BNS, 12 декабря 2013, 09:49 С точки зрения макроэкономических показателей, жители Латвии живут в раю — такое мнение в четверг в интервью передаче телеканала LNT «900 секунд» высказал представитель «Объединения экономистов 2010» Мартиньш Бондарс. «Если посмотреть цифры, то кажется, что мы живем в макроэкономическом раю. У нас очень низкая инфляция, очень высокий экономический рост, относительно низкий бюджетный дефицит и долг«, — пояснил он. Тем не менее, несмотря на хорошие макроэкономические показатели, люди продолжают уезжать из Латвии, отметил Бондарс: «В то же время, из этого рая уезжает больше людей, чем возвращаются обратно, больше людей умирает, чем рождается».
 
BNS,  12 декабря 2013, 17:07 Жители Латвии — четвертые по бедности в Евросоюзе, свидетельствуют данные за прошлый год, опубликованные в четверг статуправлением ЕС Eurostat. Согласно им, внутренний валовой продукт (ВВП) на одного латвийца, выраженный в стандартах паритета покупательной способности, в 2012 году составил 64% от среднего по ЕС уровня. ... Показатель ВВП на одного жителя ниже только у Хорватии (62%), Румынии (50%) и Болгарии (47%).
 
LETA, 12 декабря 2013, 16:12 С начала сентября до 11 декабря в Латвии от переохлаждения умерло 28 человек, сообщили агентству LETA в Государственном центре судебно-медицинской экспертизы.
 
Да, мол, при несомненных успехах случаются, к сожалению, человеческие потери, но это ведь не чей-то злой умысел — это такие времена! Везде в мире люди случайно гибнут под обломками зданий, гибнут в катастрофах и от морозов. И вообще, потеря — это когда утеряно что-то значимое, а как могут незнакомые и нередко даже социально неблизкие люди стать потерей? Пусть каждый бережет себя и своих близких! К чему дешевая демагогия о человеческих жертвах, если очень хочется и вполне удается быть «в раю»? Но не спешите обижаться на сарказм. Я всего лишь напоминаю старшему поколению, что происходящее поразительно похоже на «буржуазную» жизнь прошлого века, хорошо знакомую по советским учебникам и кинофильмам Рижской киностудии («Цеплис», «У богатой госпожи», «Ранняя ржавчина») — общество вернулось к проблеме отношений «труда и капитала». Я пытаюсь понять — где сегодня находятся «самые главные», ловко удерживающие общество от продолжения инстинктивной схватки «недобитых большевиков» с «недорезанными буржуями»? Стоит присмотреться — как эти «самые главные» управляют латвийским обществом и какие риски нам при этом угрожают?
 
Не от безбедной, сытой и скучной жизни «там, в Европе», все прошедшие сто лет не прерывался поиск мирных решений противоречия между трудом и капиталом. Запад и сегодня переосмысливает права человека, демократию, свободу слова, политкорректность, права меньшинств, многопартийность, парламентаризм, право частной собственности, этику ведения бизнеса. При вековых усилиях складывается культура невраждебных и даже партнерских социальных отношений. Иногда такие отношения называют социал-демократией, но доступное в интернете русско- и латышскоязычное разъяснение таких отношений раздражает неконкретностью и многословием. На фоне наших воинственных настроений Запад явно кажется нудным слабаком. Почему же мы рядом с этим «слабаком» ощущаем себя жестоко обманутыми? Кто посмел нас унижать и обманывать?
 
Нас в жизни заботят совсем не западные проблемы. Европейцы видят смысл и пользу в профсоюзной и партийной работе, отстаивая свои профессиональные, отраслевые и более широкие социальные интересы. Люди в Латвии при возврате к капиталистической экономике и к капиталистическому государству главную проблему видят в «советской оккупации» или в «возрождении недобитого гитлеровского фашизма». Серьезное профсоюзное и партийное строительство у нас не популярно — все это, мол, либо подражание чуждой буржуйской жизни (как считают некоторые антизападные «борцы с фашизмом»), либо коварные выдумки имперских врагов латвийской независимости (как считают некоторые прозападные «борцы с оккупацией»). Тех и других борцов объединяет неготовность строить цивилизованные отношения между «трудом и капиталом».  Поэтому борцы намечают для Латвии особый исторический путь — полный «latviskums» (по одной версии) или верноподданническое «вставание с колен» (по другой версии).  Надо только активнее бороться, надо непременно победить — и все получится.


3. И кто же у нас, в Латвии, самый главный?

Дальнейшие рассуждения неожиданно напоминают детектив — попытаемся по легким следам присутствия вычислить тех, кто неброско и неформально формирует процессы, иногда, возможно, и недооценивая собственное влияние на историю. Это люди, которые своей пристрастной заинтересованностью, своим эмоциональным отношением (словами одобрения или порицания) и деятельным участием строят в Латвии отношения между «трудом и капиталом»: определяют общественную престижность и значимость «труда» и «капитала», формируют стереотипные образы людей «труда» и «капитала». Для краткости назовем этих формирователей отношений лидерами мнений. Это лидеры мнений в вопросах социальной справедливости, межэтнических отношений, экономики и политики. (Множество людей именно по этим темам общается в IMHOclub, дающем возможность публично отстаивать свои взгляды и отслеживать позиции оппонентов.)
 
Где были лидеры мнений при советской власти? До 1991 года, согласно 6-ой статье Конституции СССР, руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы была Коммунистическая партия. Немногие, кто открыто с этим не соглашались, сидели в заключении или в психолечебницах. Этот строгий политический порядок сравнительно малой кровью в 1991 году был отменен, когда общество (вместе с членами компартии!) перестало строить коммунизм. Следовательно, лидеры мнений были  и среди членов компартии, и среди инакомыслящих открытых противников коммунизма, и среди «кухонных политиков». Партийная принадлежность или беспартийность не стала помехой для общности интересов на будущее — не допустить кровь и гражданскую войну.
 
Не во всех постсоветских государствах лидеры мнений сохранили сплоченность и уберегли от насилия — например, в Грузии, Таджикистане, Кыргызстане, Казахстане, Молдове, на российском Кавказе и даже в Москве не удалось избежать кровавых политических конфликтов на грани гражданских войн. Сейчас на грани висит Украина.
 
То, в каких выражениях и образах СМИ рисуют противостоящие стороны, позволяет увидеть в постсоветских конфликтах, как минимум, четыре слоя интересов:
 
1) «наши общенациональные государственные» интересы (т.е. интересы, объединяющие «труд и капитал» граждан именно «нашего» постсоветского капиталистического государства) против «антигосударственных» интересов отдельных «неправильных» граждан или интересов «недружественных» государств, зарубежных производителей и торговцев и разных прочих «иностранных агентов»,
 
2) как и сто лет назад, в рамках капиталистического государства пульсирует противоречие между интересами «нашего» капитала и «наших» работников в вопросах соблюдения трудового законодательства, условий труда, длительности рабочего времени, размеров зарплат, оплаты нетрудоспособности, отпускных и праздничных дней, размеров налогов, установления пенсионного возраста, доступности здравоохранения, образования и культуры, доступности здорового отдыха и красот родной природы (лесов, полей и рек),
 
3) «внутринациональная» борьба (одни «наши» против других «наших») — междоусобица «политических» кланов или околокриминальных группировок за капиталистическую государственно-чиновническую власть, за перераспределение собственности, борьба за государственные и местные заказы, за право быть в жизни «принимающим решения капиталом», а не «выполняющим указания наемным трудом»,
 
4) «межэтническая» конкуренция за «наши исконные земли», с которых те или иные «национальные наши» сплоченно вытесняют тех или иных «национально чужих» — «понаехавший» хваткий этнически-общинный бизнес или дешевый труд гастарбайтеров.
 
Из сложного четырехслойного списка постсоветских противоречий трудно вычеркнуть что-либо несущественное — скорее уж хочется список детализировать и удлиннить. В слоистом переплетении интересов лидеры мнений ведут борьбу за свое собственное влияние, за свой собственный общественный лидерский статус. Эта капиталистическая социальная конкуренция для нас непривычна — мы не изучали ее традиции, современные правила, неписанные законы и запреты. Мы, как советские люди в фильме «Кин-дза-дза», оказались на незнакомой планете, о цивилизации которой почти ничего не знаем. Но в своем советском понимании гордости и достоинства мы осознаем только одно — нам не хочется гнуться ни перед кем — пусть все другие приседают и прогибаются перед нами.  
 
Те, кто учили нас коммунизму, утверждали, что настоящий коммунист, как и матерый капиталист, в борьбе за свои интересы никогда не отступает, ибо в жизни побеждает тот, кто побеждает, а победителей не судят, так как законы и историю пишут победители. Поэтому «антикоммунистические» лидеры мнений (в том числе бывшие коммунисты) назначили себя самой достойной частью демократического постсоветского общества — победителями коммунизма. Очень уж хотелось и победить, и уцелеть, и пожить широко, по-господски, а это оказалось возможно только в жесткой социальной толкотне, в которой много падающих людей.
 
Против советских порядков лидеры мнений выступали с объединяющим лозунгом: «За вашу и нашу свободу!» Всеобщая постсоветская толкотня — каждый за себя и все против всех — началась, когда лидеры мнений осознали, что «пряников, кстати, всегда нехватает на всех». В толкотне преимущества дает агрессивность и сила. Сдержанность и мирные профессиональные знания в толкотне преимуществ не дают и ценности не имеют. Не случайно в постсоветском кино положительные герои обязательно имеют черты суперменов-мачо — они заразительно лихо хамят всем другим суперменам и обладают восхитительными навыками рукопашного боя — сегодня нет героя без мордобоя! Поэтому каждый достойный человек — от ребенка до президента — непременно владеет борцовскими приемами. Как и сто лет назад, стремление к брутальному (от франц. brutal — «грубый; скотский») жизненному успеху рождает острый конфликт интересов «труда и капитала». Но помня о сокрушительной жизненной силе загнанных в угол «трудящихся масс», лидеры мнений не афишируют возродившийся социальный конфликт, заворачивая его в спасительно громкий «этно-срач» или в безотказно провоцирующий «гей-срач».
 
В обществе Латвии нет никаких высших авторитетов, которые могли бы правящих лидеров мнений «принудить к миру» и партнерству. Правящие лидеры сами определяют — когда настанет пора насыщения «приватным раем», построенным на толкотне . А до того времени лидеры будут по привычке манипулировать интересами, выдавая частные интересы за государственные, превращая социальные конфликты в конфликты межэтнические. Ярким примером такого переключения конфликтов стала Германия начала 20-х годов:
 
«В 1922-м я работал на строительстве дороги в Тюрингии. В 1923-м заведовал рекламой на фабрике резиновых изделий. То было время инфляции. В месяц я зарабатывал двести миллиардов марок. Деньги выдавали два раза в день, и каждый раз делали на полчаса перерыв, чтобы сбегать в магазины и успеть купить хоть что-нибудь до очередного объявления курса доллара, так как после этого деньги снова наполовину обесценивались.» Эрих Мария Ремарк, «Три товарища».
 
«1 апреля 1924 г. я был заключен в крепость Ландcберг — согласно приговору мюнхенского суда. Я получил досуг, позволивший мне после многих лет беспрерывной работы засесть за писание книги, которую многие мои друзья уже давно приглашали меня написать и которая мне самому кажется полезной для нашего движения. ... При этом я получил возможность изложить также историю своего собственного развития. Это оказалось необходимым и для первого и для второго томов моей работы, поскольку мне нужно было разрушить те гнусные легенды, которые сочиняются еврейской прессой с целью моей компрометации.» Адольф Гитлер, «Mein kampf».
 
Профессиональные лидеры мнений (деятели искусств, политики, экономисты, политологи, историки, журналисты, разработчики политической рекламы) более 20-ти лет навязывают обществу Латвии наивно простую сказочку про «ЛА-ЛА и КР-КР» — миф, что «LAtvieši ir LAbēji (LAbi), bet KRievi ir KReisi un pretēji latviešiem» (т.е. латыши от природы правые, а русские — левые и противоположны латышам), что политические взгляды определяются этническим происхождением, что русскоязычным жителям по определению всячески чужды общенациональные государственные интересы Латвии. Трехкратный экс-премьер 90-х годов, экс-и.о. генерального директора Агенства приватизации, основатель Народной партии, предприниматель Андрис Шкеле признает:
 
«Можно бы и косвенно поблагодарить за навязанное как бы противопоставление между русскими и латышами, так как латышам это помогло больше голосовать за правые партии. Левые в большой части всегда ассоциированы с русскими, социал-демократы  на краткий миг сверкнули, запутались и снова пропали, теперь отчаянно пробуют вернуться, но со времени возвращения независимости в целом это все Латвии позволило держаться без больших провалов. Мы имеем стабильный рост, в Латвии смена строя с социалистического на рыночный происходила без потрясений».
 
Латвийские лидеры мнений выстроили рамки общественных приличий так, что в этих рамках любой порядочный латыш должен защищать только интересы «приватизированного капитала», противостоящего интересам «мигрантски чуждого, отсталого, но все еще опасно гегемонствующего труда». Поэтому любой, кто говорит об интересах латвийского «труда», воспринимается как «представитель советской оккупации», как «рука имперской Москвы», как предатель интересов Латвии,  плохой гражданин и сомнительный работник. Лидеры мнений выстроили систему власти из нескольких «латышско-правых» и единственной оппозиционной «русско-левой» партии, загнав в тупик развитие цивилизованных отношений между «трудом» и «капиталом». Силы такой системы власти пожираются междоусобицей разных «патриотических» группировок, поэтому общенациональные государственные интересы остаются бесхозными. Под грохот собственной корыстной толкотни лидеры мнений идут в политику с лозунгом — «До тех пор, пока в Латвии полно оккупантов / нацистов,  НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ СДЕЛАТЬ против бедности и неустроенности жизни, ПОЭТОМУ ВЫБЕРИТЕ НАС ВО ВЛАСТЬ — мы будем твердо бороться с оккупантами / нацистами!»  
 
Наши лидеры мнений удовлетворены своим частным жизненным успехом — относительным материальным благополучием на фоне низких доходов большинства жителей Латвии. Нашим лидерам кажется, что они могут служить ценным примером Европе — как успешно превращать энергию социального конфликта в «безопасную» трескотню контролируемой межэтнической напряженности.


4. Гордиться успехами надо осмотрительно

Чтобы держать власть, лидеры мнений должны говорить обществу об экономических успехах своего правления. Сомнения в экономических успехах — это угроза потери власти.  В СССР публичные сомнения в экономических успехах советской власти были немыслимы. Во-первых, такие сомнения считались антисоветской пропагандой и были уголовно наказуемы, во-вторых, данные государственной статистики были недоступны для публичного обсуждения. Такие меры осторожности имели основание — при неразвитой политической системе отстранение лидеров от власти может привести к непредсказуемому пересмотру основ государственности и формированию совершенно другой политической системы — именно так и произошло с СССР. При многопартийной системе государство более стабильно, так как экономическая неудача означает лишь смену правящих сил и экономической политики в результате демократических выборов.
 
Своими рассказами о значительных экономических успехах латвийские рыночные политики поразительно напоминают предшественников во власти — коммунистов. Помню, как в 60-е годы во мне яркую подростковую гордость зажгла прочитанная где-то информация о том, что моя Латвия заняла первое место в мире (!) по производству молока и молочных продуктов на душу населения. Помню огорчение от того, что эта информация быстро и без всяких объяснений исчезла из публичного упоминания. Что же произошло? Латвия стала производить меньше молока? Но и второе, и даже десятое место в мире было бы вполне почетно для Латвии. Сейчас я понимаю, что у коммунистических пропагандистов хватило ума не хвастаться мировым лидерством производства молочных продуктов на фоне неудовлетворенного продовольственного спроса населения Латвии.
 
Свои экономические успехи советская власть публично обосновывала приростом производства продукции, но при этом всегда держала в секрете данные об уровне потребления произведенных благ. В 1971 году на ХХIV съезде КПСС первый секретарь компартии Латвии Август Эдуардович Восс сравнивал Латвию с развитыми капиталистическими государствами Европы: «Наша республика на душу населения производит в год более 700 килограммов молока, тогда как Франция — около 650, ФРГ и Швеция — примерно 400 килограммов. Производство мяса на душу населения составляет: в Латвийской ССР — 85 килограммов, в ФРГ — 73, в Швеции — 61 килограмм».
 
Как же обстояло дело с потреблением мясных и молочных продуктов? В 1955 году такая информация, доступная для понимания непрофессионального читателя, хранилась под грифом «Сов. секретно» — например, «Доклад ЦСУ СССР, Института экономики Академии наук СССР и Института питания Академии медицинских наук СССР H.A.Булганину об уровне потребления основных продовольственных и промышленных товаров в СССР на душу населения». В упомянутом докладе отмечено, что в 1954 году уровень и структура питания в Прибалтийских республиках были лучше, чем в среднем по Союзу, и в большей мере приближались к научно обоснованным нормам.
 
В эпоху интернета легко сравнить производство и потребление в конце 80-х годов:
 

 

О чем и как говорили с обществом советские экономисты? Они не пользовались бесполезным  языком непонятных экономических терминов — они давали целенаправленно отобранный минимум статистических данных, по которому мы сами домысливали перспективу своей жизни в советском обществе. Из сравнения обрывочных впечатлений о жизни на Западе и в других регионах СССР складывалось мнение, что мы в Латвии живем бедновато, но лучше, чем в большинстве других мест СССР.

Мы гордились, что производим все больше продукции, что по некоторым видам производства уже обогнали развитые страны Запада. По сравнению с 1940 г. к 1988 г. производство в Латвии увеличилось в 59 раз. По произ­водству промышленной продукции на душу населения Латвия занимала второе место в СССР. В Латвии изготавливались 22% радиоприемников, 56% телефонных аппаратов, 26% автоматических телефонных станций, 11% стиральных машин и 58% мопедов, производимых в СССР, выпуска­лась почти половина всех доильных установок, 17% универсальных сельскохозяйственных погрузчиков и 36% машин для внесения в почву органичес­ких удобрений. Латвия являлась одним из ведущих поставщиков микроавтобусов и вагонов для электро­поездов.
 
На советских праздничных демонстрациях и парадах мы гордились, что боремся за мир во всем мире, что своим оружием противостоим силам империализма, покоряем космос, имеем выдающийся спорт,  искусство, науку и т.п. За это приходилось мириться с постоянными очередями за импортной одеждой и обувью, за мясом, колбасой, маслом, сметаной, туалетной бумагой и т.п., приходилось поколениями терпеть отсутствие жилья (на начало 1988 г. даже по советским скромным нормам квадратных метров на человека в Латвии число семей, нуждающихся в улучшении жилья составило 140,9 тыс. или 21% общего числа семей, проживающих в городах, а более 4 млн. кв. м жилого фонда (11,5%) имели предельную степень изношенности).
 
Жители Латвии помнят, как в конце 80-х годов, при дальнейшем развитии советской экономики, словно в военное время, были введены талоны на покупку сахара, водки, стирального порошка и мыла. Сравнивая уровни производства и потребления, приходится соглашаться с Рейном Отсасоном, главой Государственного комитета по планированию Эстонской ССР, что в советской экономике «важно уметь выпрашивать деньги, продовольствие, корма, товары, что угодно, это более важно, чем уметь делать их». Защитники советской экономической системы говорят, что несмотря на постоянное отсутствие товаров в магазинах, у рижан дома всегда все было в достатке — надо было просто «уметь правильно жить». СССР развалился, когда при пустых магазинах большинству общества надоела удовлетворенность коммунистических лидеров своими постоянными «экономическими успехами» и своим приватным «умением правильно жить», распределяя дефицит.


5. Успехи рыночной экономики Латвии

На старте рыночной экономики латвийский «капитал» (без больших денег, но с большим желанием быть «экономической элитой») приватизировал промышленные и сельскохозяйственные производства, укомплектованные  работниками и имевшие рынки сбыта продукции за пределами Латвии. Что не сложилось в отношениях «трудящихся» и «капиталистов»? Почему известные латвийские предприятия и их работники оказались не нужны бизнесу, почему Латвия потеряла внешние рынки и свое место в мировой экономике? Это необходимо понять, чтобы не винить глобальные геополитические силы в том, в чем определяющими являются желания и решения латвийских лидеров мнений.
 
Идеологи коммунистического «труда», отрицая право «капитала» на существование, отрицали и развитие отношений между «трудом» и «капиталом». Как должен был происходить переход от идеологии коммунизма к идеологии рынка? Был ли полезен социальный реванш «капитала» и симметричное отрицание отношений, но уже исключительно в пользу «капитала»?
 
Для части постсоветских лидеров мнений «капитал» — это лишь элитный и престижный барственный потребительский статус, никак не обязывающий налаживать отношения между «капиталом» и «трудом». Но пора уже задуматься — кто почти четверть века имеет реальные ресурсы для строительства в Латвии современного европейского государства — анонимно скрывающийся в офшорах и свободный от социальной ответственности «капитал», либо «труд», зависящий от потребностей «капитала», либо исключительно латыши (от младенцев до старцев), как «государствообразующая нация»? Мы обнаруживаем лукавое мифотворчество в умах лидеров мнений и видим приближение хаоса в неуправляемом государстве — стремительно тает население, так как «труд» в Латвии не может прокормить себя и свои семьи, а деловой «капитал» без работников и потребителей товаров теряет смысл экономического существования в Латвии.


Окончание — здесь