Речь у нас пойдет про кино, а потому все дальнейшее будет изложено в стилистике киносценария. Кто киносценариев никогда не писал и не читал, заодно узнает, что это за штука.
 
Итак, самая середина Америки. Штат Кентукки. Тихий пригород столицы штата. Утро. Двое, а именно Муня и ее муж Владимир Языков, пьют кофе на кухонке съемной квартирки.
 
— Языков, а Голливуд — это далеко?
— В Лос-Анджелесе.
— Мне надо в Лос-Анджелес... Ну, так я поехала?
— Давай.
 
Такси с веселым негром за рулем летит в аэропорт. Авиалайнер летит над просторной страной. Такси с веселым китайцем за рулем подлетает к воротам киноимперии. Лифт. Приемная. Секретарша (толстая афроамериканка со слуховым аппаратом в ухе):
 
— Миссис, простите, у вас есть договоренность о встрече?
— У меня есть киносценарий!
— Но...
— Вы слушали вчерашнюю речь президента Соединенных Штатов?
— Простите?..
— А зря. С вашей стороны это весьма непатриотично.
 
Пока секретарша домысливает последствия своего промаха, Муня входит в кабинет директора кинокомпании. Огромный стол. Над ним торчат подошвы директорских туфель. В остальном стол девственно пуст. Муня эту пустоту нарушает, сев попой прямо в нее. Достает из папки листок, держит его на весу. Директор вяло смотрит на коленки сидящей.
 

 
— Здесь сценарий, сэр.
 
Директор с неохотой отрывает взор от мунькиных коленок и переводит его на листок. Пауза...
 
Пока она длится, поясним, что американский киносценарий отличается от прочих не только простотой содержания, но и простотой формы. Там изложена только фабула и мотивы. Если сценарий принимается в производство, нанимается бригада, пишущая диалоги («hi!», «are you o'key?», «fuck yоu!») и бригада, разрабатывающая «экшн» (погони с перестрелкой, разборки в заброшенном цеху, проход израненного героя сквозь толпу им спасенных навстречу любимой). Поэтому писать киносценарии в Америки — труд невеликий. Но даже он выливается в 20-30 страниц. А у Муни — одна. Оттого и некоторое недоумение директора, оттого и пауза.
 
Но еще большее недоумение вызывает объем текста — там всего четыре строчки.
 
«1492 год. Американский вождь Хвост Койота возвращается из плавания через Большое Восточное море. Койот сообщает прессе об открытии им новой земли, которую он назвал Европой. И в доказательство демонстрирует захваченные им примитивные парусные корабли под командованием какого-то Колумба».
 
Молчание. Потому как директор ни хрена не может понять, кроме того, что неприятности уже где-то рядом.
 
— Сэр, вы слушали вчерашнюю речь президента? Зря. Это непатриотично. А то, что вы тут снимаете — это и вовсе полное дерьмо, сэр. Где у вас неподдельный американский патриотизм? Где?
 
Директору становится не по себе от словосочетания «неподдельный патриотизм», он еще раз перечитывает написанное и уже совершенно ошалело смотрит на Муню.
 
— Аre you o'key, сэр?
— Да... То есть... Чай, кофе?
— Кофе.
 
Директор подходит к окну. Он напряженно думает. За окном простирается величественный американский пейзаж (вид на толпу офисных зданий ). Вплывает секретарша с подносом и извиняющейся улыбкой. Директор отходит от окна. Он уже подумал. Он теперь сама американская решительность.
 
— А что?! Черт меня побери, а почему бы и нет?!
— Вот именно, сэр. Вы абсолютно правы.
— Да, но...
— Никаких «но»! Это вы писали всемирную историю? Наш президент ее писал? Американский народ? Кто хотел, тот ее и писал, fuсk их, сэр!
— Верно, черт побери! Но...
— Да, вы правы, будет грандиозный скандал. Все эти европейцы встанут на уши. Вы знаете, сколько их?
— Думаю, около миллиарда человек.
— Не человек, сэр, а зрителей. Почувствуйте разницу. Они же все побегут на наш фильм.
— О, черт меня побери! Да, но... сценарий несколько коротковат, вам не кажется?
— В очередной раз поражаюсь вашему умению ухватывать суть, сэр. Конечно же, это только начало! Плененный Колумб бежит. Койот устремляется в погоню. Гонки кораблей на море. Вот-вот Колумба настигнут. Но тут шторм. Один из кораблей Койота отклоняется к югу и наши славные американские парни открывают Африку.
— Как?! И Африку тоже?..
— Сэр! Ну, а откуда еще в Африке могли взяться чернокожие?
— Да?..
— Вне всякого сомнения! Часть наших бравых афроамериканцев там останется и... вы же знаете, как быстро они размножаются.
— О, да...
 
На губах директора на мгновение мелькает улыбка, говорящая о неискоренимой расовой неприязни, гнездящейся во глубине генов и политкорректно там сдерживаемой.
 
— А другой корабль, сэр, предводимый славными еврейским парнем Моше...
— О! Ну-ка, ну-ка!..
— А корабль Моше проскакивает в пролив между Европой и Африкой, пересекает Средиземное море и причаливает...
— К берегам Израиля!
— Нет. Сначала к берегам Египта.
— И...
— И лишь только через 40 лет, оставив египетским бедуинам библиотеку в Александрии и пирамиды в Гизе, наши героические парни проплывают каналом, ими же прорытым, в Красное море и ступают на землю синайскую...
— ...и Моше держит в руках скрижали с заповедями...
— ...от президента США!
— Вау! Вот это по нашенски!
 

 
Оба откидываются в креслах, переводя дух. В кадре, как водится в такие минуты, крутится вентилятор, хрен его знает зачем.
 
— Как вас, простите?..
— Муня.
— Муня, сценарий меня просто потряс! Что вы заканчивали? Йель? Принстон?
 
Муня роется в сумочки и извлекает диплом. Развернув его директор приходит в восторг от благородной силы льва и грифона, удерживающих щит с тремя звездами над ним. Вчитываеся в текст на незнакомом ему языке, и таки понимает, что там написано про филологический факультет какого-то латинского университета.
 
— О! Так вы учились в Европе?! Ну, тогда у меня нет вопросов! Так! Теперь об исполнителях главных ролей! Хвост Койота?..
— Стив Сигал.
— Э-э-э... А не староват?
— М-м-м... Скорее толстоват. Тогда Киану Ривз.
— Класс! А Колумб?..
— Ди Каприо.
— О, yes!! Ну а Моше?..
— Николас Кейдж.
— Блеск!!! А в Африку кого?
— Дензила Вашингтона.
— Фантастика! Так, так... А женщина? Ведь нельзя же без них...
— Нет, ну до чего же вы проницательны! Конечно нельзя! Будет настоящая американка. Возлюбленная Койота. Которую Колумб соблазняет, она помогает ему бежать и убегает вместе с ним. И сыграет ее у нас Дженифер Лопес!
— Yes, класс, блеск!
 
Оба опять откидываются в креслах, вторично переводя дух. В кадре — вентилятор.
 
— Видите ли, Муня, мы как-то неполиткорректно забыли про наших многочисленных азиатоамериканцев...
— А это еще один фильм. Про то, как славные американские алеуты открыли целый материк за Большим Западным морем, познакомили аборигенов с шелком, порохом и компасом, прошли через всю Сибирь и Среднюю Азию, на 300 лет обложили данью Россию и дошли до тех мест, где на берегу моря и стоит тот университет, который я окончила. Где они, наконец, и остановились.
— Вы полагаете?..
— И сомнений быть не может. Вслушайтесь в созвучие ваших американских и наших латышских топонимов: Аляска, Алуксне, Алсунга, Алсвики...
 
В кадре усталые глаза директора, они смотрят в одну точку, но видят не ее, а церемонию вручения фильму Оскара, эдак в 10-12 номинациях... Глаза в кадре сменяются листом бумаги и золотым пером от Паркера.

 
— Так, коллега, прикинем бюджет. Я думаю, это тот случай, когда не нужно мелочиться.
— Да, народ Америки нам этого не простит.
— Я думаю... — и директор во весь кадр выводит на листе цифру 200; Мунька пожимает плечиком, мол, может быть и хватит. — Ну и, наконец, ваш гонорар, уважаемый автор?
— Вы же знаете, нам, патриотам, много не надо, жила бы страна родная... Так, малюсенький, ничтожный один процентик от указанной вами суммы.
— Но это два миллиона!
— Нет, сэр. Это всего лишь один процентик. Но если я сейчас пойду к вашим соседям, в Paramaunt Piсtures, то с них запрошу уже два...
 
В кадре — золотое перо от Паркера. Подписи. Рукопожатие. Приемная. Секретарша. Лифт. Такси. Авиалайнер. Опять такси. Нежные объятия двух любящих, соскучившихся за день людей.
 
— Ну, как съездила?
— Нормально. А как дела у тебя?
— О, мы сегодня закончили один программный продукт, думаю, тысяч по пять  за него получим!
— Языков, ну какая же ты у меня умница! Трудяжка мой, добытчик мой!
 
В кадре — долгий поцелуй на фоне красивого американского солнца, закатывающегося за телеграфные столбы, бегущие вдоль дороги, уходящей в глубь страны. В общем, их американский happy end.