Где–то посередке у нас был еще проектик интеграции общества с 2008 по 2018 год, но это не суть важно. Важно то, что, несмотря на провальность интеграционной политики образца 1999 года, власти, на мой взгляд, намереваются наступать на те же грабли с еще большей прытью. Уже введение проекта нового программного документа выдержано в директивном, не интегрирующем, а насаждающем интеграцию тоне. Документ 1999 года хоть в этом был более–менее приличен. Вот сравните сами.

Странная "эволюция"

Введение новой программы полагает, что "интеграция общества — это включение живущих в Латвии людей в общество, несмотря на их национальную принадлежность и самоидентификацию. Общей основой интеграции является латышский язык, чувство причастности к латвийскому государству, уважение к уникальному латвийскому культурному пространству, создание общей социальной памяти, гражданское участие.

Одновременно интеграция означает открытость госнации, уважение к своеобразию нацменьшинств и праву их представителей сохранить свою отличающуюся идентичность. Также задачей интеграции является содействие включению иммигрантов в общество и возможности освоить общие основы сплоченного общества".

Во введении к программе 1999 года было написано: "Суть интеграции. Интеграция общества означает взаимопонимание и сотрудничество индивидуумов и групп в рамках общего государства. Основой интеграции общества является лояльность к латвийскому государству, осознание того, что будущее и личное благополучие каждого индивидуума тесно связаны с будущим Латвии, ее стабильностью и безопасностью. Ее основой является готовность добровольно принять латышский язык как государственный, уважение к латышской, а также к культурам и языкам проживающих в Латвии нацменьшинств".

Вроде бы ничего такого ужасного, но я усмотрел разницу вот в чем:

а) — старая формула, на мой взгляд, апеллирует ко всему обществу Латвии, новая — к интегрируемому контингенту, то есть — "интегрируемые" выставляются кем–то вроде кандидатов на прием в "сплоченное общество";

б) — если из старой формулы следует, что власть также участвует в интеграции и отвечает за нее (будущее, стабильность, безопасность), то из новой формулы ответственность власти совершенно не считывается. Власть лишь "включает жителей";

в) — старая формула хотя бы словом "взаимно" предполагает и какие–то интеграционные, встречные движения "основной нации", новая же формула очевидно полагает, что "основная нация" является некой заведомо "готовой" данностью или тем уже загодя "сплоченным обществом", в которое, когда сдадут зачет по "общим основам", будут включены (или выключены?) все остальные;

г) — новая формула декларирует "общие ценности", старая их предлагает... Почему–то мне такая "эволюция" не нравится. И столько придирок у меня возникло лишь к одному абзацу. А в целом по тексту нового введения у меня возникают подозрения, что его авторы перепутали слово "интеграция" со словом "дезинтеграция".

А русские — кто?

Кроме того — коню ведь понятно, что основные интеграционные проблемы тут связываются не с местными армянами или чехами, а с русскими или русскоязычными. Ну так набрались бы наконец–то достаточно смелости и четко определили бы — кто здесь русские, каков их статус? А то вывели отдельной строкой определение русскоязычных и стало непонятно, входят ли в их число русские? Или они все–таки входят в также выведенную отдельной строкой формулу нацменьшинств? Или нарочно тут вместо нацменьшинства поставили лингвистическое сообщество?

"Русскоязычные — люди разных народов, которые в повседневном общении употребляют в основном русский язык, являющийся их первичной идентификацией. Предоставляя этой общине специфические права, на самом деле ставились бы преграды на пути развития национальных идентичностей нацменьшинств.

В 2011 году на территории Латвии проживают 27,4% русских, а русский язык своим родным языком считают 39,6% жителей, в том числе 79,1% евреев, 72,8% белорусов, 67,8% украинцев, 57,7% поляков. Интеграционная политика должна блюсти принцип равноправия по отношению ко всем идентичностям и культурам нацменьшинств Латвии".

Последние слова — золотые слова. Но кто же в Латвии русские? Если внять словам нашего нынешнего главного интегратора — министра культуры Сармите Элерте о том, что "латышом можно не только родиться, но и стать", то при случае спросите ее (я напросился к ней на интервью еще в декабре прошлого года и все жду, все скучаю) — а можно ли таким образом стать исключительно латышом? Или эстонцем, чукчей, в конце концов — русским?

А может быть, какой–то процент из этих русскоязычных не русских все–таки стал (в силу исторических обстоятельств или по доброй воле) русским таким же дивным образом, как Элерте предлагает стать латышом? А?! А если он при этом еще сохранил себя как еврей, как белорус, как поляк, то это, на мой взгляд, совершенно то же самое, что предписывает нам как итог интеграции (добиться, чтобы именно на латышском языке тут общались бы в любой инородной среде) введение к новой программе.

Значит, в Латвии, если говорить об интеграции, уже осуществлен некий положительный интеграционный "пилотный" проект. Имя ему "русскоязычные". Учиться надо, как делать. Перенимать положительный опыт по стимулированию личного выбора. Или дать четкое определение русским Латвии. И предложить конкретный проект, что же делать с тем, что сложилось как данность — русскоязычные?

Дробить их директивными, политическими, образовательными, административными мерами на национальные составляющие? Можно повернуть ситуацию в сторону гораздо более широкого общения на латышском. Но лишь одним способом. Мерами, которые обеспечат неподдельный авторитет латышскому языку и его носителям.

А русские, что, оттого, что являются образующей частью некоего лингвистического сообщества, перестали быть этносом, диаспорой? Или то определение, которое может дать русским в этой связи официальная Латвия, покажется неприличным официальной Европе? Надеюсь, понятно, что моя ирония тут относилась исключительно к лукавству власти. Ясно же, что по умолчанию никакой интеграции не получится.

По черепу или по желанию

Было бы неверно утверждать, что от официальных интеграционных начинаний, например, от Секретариата по делам интеграции, не было никакого толку. Но в целом, на уровне политики, то положительное, что здесь до сих пор случилось по части интеграции, было результатом естественного процесса, а не государственной политики. Официальная политика естественному процессу скорее мешала.

Ясно, что командовать интеграцией общества в Латвии не будет ни Сармите Элерте, ни Валдис Домбровскис, ни Валдис Затлерс, ни Татьяна Жданок, ни Остап Бендер. Они при случае, конечно, могут заставить часть латышей и русских корчить мины согласно официально установленным образцам. Они могут опираться на "карманных", "ольховых" русских или латышей, но в конечном итоге результат будет зависеть от взаимного (!) желания разных этнических или социальных групп.

Если власти сподобятся на политику, способствующую этому добровольному взаимному желанию, если уберут из своей деятельности все то, что способствует этническому и социальному напряжению, интеграция состоится естественным образом. И при этом латыши останутся латышами, русские русскими, цыгане цыганами. А если власти возьмутся кого–то интегрировать по параметрам одного черепа, одного языка, одного исторического опыта, никакой интеграции не будет. Будем заинтересованы друг в друге, будет интеграция, не будем — не будет интеграции!

Интеграции "под латышей" не получится. Если право места, право "крови" будет выпячиваться над правом культуры, образованности, высокой национальной и гуманной этики, усилится размежевание. Тем более, если "основная нация" будет выставляться некими "арийцами". Задачи интеграции никак не освобождают латышей от их собственных задач "основной нации". Ибо именно мы, латыши, а не кто другой, есть главные чернорабочие по отношению к своему языку, своей стати и своей культуре.

Если Сармите Элерте хочет "открытую латышскость", ей вкупе с другими во власти придется вести такую политику, чтобы люди сами по своей воле приняли эту латышскость как свою собственную ценность. Иначе хоть трижды на дню провозглашай нашу "общую латышскую идентичность", вдалбливай нам сверху "общую социальную память", ничего не получится.

На вторичные роли при "основном народе" тут, надеюсь, мало кто согласится. Надеюсь я потому, что холопских ролей я насмотрелся в своем народе. И потому надеюсь, что мой народ укрепится сильными примерами достоинства, благородства, силы духа рядом живущих. Если будет качественная для всех этносов государственная политика, значит, будут они через свою (!) этническую, культурную самоценность (!) работать на укрепление латышской нации.

Равно как и латыши будут работать во благо сохранения самости других живущих в Латвии народов. Станут социальные лифты работать нормально, будет социальная интеграция по существу. Появятся шансы на будущее у провинции, будет нормальная региональная интеграция.

Без диалога

То, что этнополитика Латвии скособочена, заметили разные люди. Не только радикалы.

"Я устала от того, что моему народу приписывают лишь признаки деградации, что мои способны лишь стекла бить и пьянствовать. Потому мы стоим в стороне и наблюдаем, что произойдет. Латвия стоит на краю обрыва, ибо не выдержала проверку независимостью" (М.Костенецкая).

"Русская община предоставлена сама себе и нет крупной политической и социальной силы, которая бы ее представляла. Все происходило лишь путем репрессий" (С.Тимофеев).

"Родители, которых в начале 1990–х годов лишили возможности политического участия, передают обиду своим детям. Дети, которые протестовали против школьной реформы и даже не были выслушаны, которые видели, как учителя лгали о "готовности к реформе", не забыли этот опыт в отношениях с государством. Они радуются разгрому фашизма и не хотят думать об оккупации. Поэтому наивно надеяться, что проблемы интеграции решатся, когда все заговорят по–латышски. Так же наивно думать, что проблемы исчезнут со сменой поколений" (Д.Петренко).

Допустим, власти показалось западло слушать мнения представителей оппозиционных партий Сейма, представителей русскоязычных организаций или организаций неграждан. И власть, по сути, отказалась от диалога с ними. Но почему тогда власть, утверждая, что русские тут очень разные, отказалась также от диалога даже с "правильными" русскими или русскоязычными? Тем самым наделяя их всех одним лицом и одной (промосковской) политической ориентацией. Я считаю, что в основной массе русскоязычных людей ориентация — латвийская.

Я тут процитировал сказанное людьми в 2009 и 2011 годах. Мог бы процитировать также соображения, высказанные высококультурными, любящими Латвию людьми в 1999 или 2001 годах. Тогда власти или приближенные к ней общественные организации устраивали обсуждения предполагаемой интеграционной политики. Было высказано достаточно мнений и предупреждений, чтобы поступить толково.

Но, по–моему, диалога по сути не получилось и тогда. Власть как слышала одну себя тогда, так слышит одну себя и сейчас. Возможно, это тоже одна из причин, почему вступление к новой "Государственной программе национальной идентичности и интеграции", на мой взгляд, подменяет политику интеграции неким распределением ролей "основной нации" и меньшинств.

Дезинтеграция?

Министр культуры утверждает, что последние пять лет не было никакой политики интеграции. Неспособность же власти за семь лет разработать "руководящие линии" и обозначить цели в политике она объясняет нехваткой политической воли и неясностью самого понятия "интеграция".

Во-первых, что касается ясности понятий, я бы предложил министру привести в порядок употребляемую ею терминологию. А то, например, из ее высказываний у меня появились минимум три нестыкующихся между собой определения "общей социальной памяти". То же касается определений нацменьшинств, иммигрантов.

Во-вторых, наверное, следует поблагодарить Всевышнего за то, что у власти целых пять лет не доходили руки до интеграции и она не особенно досаждала естественным процессам своим "курированием". Авось молодые поколения избежали некоторой доли официального, разъединяющего их промывания мозгов.

Но, в–третьих, все не так просто. За эти семь лет политикой было стимулировано возникновение новой эмиграции. Очевидно, это делалось для того, чтобы теперь иметь возможность "построить мост между живущими в Латвии и теми, кто уехал на на какое–то время" (С.Элерте).

Красиво! Но есть вопрос — а почему это семь лет допускалась и продолжает допускаться дезинтеграция не только латвийского, но и латышского общества? Чтобы теперь появилась возможность тратить деньги на "мосты", которые нафиг никому не были нужны? Чтобы усилить официальные вздохи о том, что Латвия — единственное место на всем белом свете, где латышам сохраниться?

Ну так надо было их сохранять, а не разгонять по белу свету. Ах, на это не хватило политической воли? Зато теперь хватит воли на то, чтобы обременять налогоплательщиков исправлением допущенных властью ошибок.

Да и были ли это ошибки? Возможно, это сознательная политика. Ведь не только новая эмиграция случилась за последние семь лет. За эти семь лет латышскими СМИ весьма часто озвучивались фразы типа: "русскоязычная община все больше идентифицируется с Россией", "русскоязычные не ощущают свою принадлежность к Латвии"...

Об этом писали и русские СМИ, но в латышских это преподносилось как настроение всей русскоязычной общины. То есть — опять нагонялись "русские" страхи. И как правило, эти фразы сопровождались не анализом причин провала интеграционной политики, а восхвалением могучего влияния России и ее успехов по созданию тут из русскоязычной общины сплошной "пятой колонны".

Но раз так, то на адекватные контрмеры латвийским властям, значит, тоже не хватило политической воли? А почему тогда ее хватило на то, чтобы неадекватными действиями развести (со времени реформы русских школ) общины по национальным квартирам? На то, чтобы лишить многих участия в политической жизни страны, а значит, лишить идентификационной привязанности? На то, чтобы за двадцать лет так и не прийти к четкому статусному определению сотен тысяч людей — есть они ресурс государства или нет?

А потом хватило политической воли на то, чтобы хныкать и удивляться тому, что русские соседский триколор и георгиевские ленточки стали на машины вешать. Ах, отчего же памятник Победы становится тут из года в год все больше и больше? От российских усилий или от неадекватной, дезинтегрирующей латвийской политики?

А памятник Победы действительно стал идентификационным знаком, символом в очень широком, не только военно–историческом понимании. Считай, стал для многих протестным знаком. Были ли со стороны власти попытки понять этот процесс и его причины? Считай, не было. Тем более заботу о ветеранах антифашистской коалиции Латвия любезно и добровольно предоставила России.

У власти нет определения, кто тут сегодня оккупанты, и власть ухмыляется в тряпочку, когда оккупантами обзываются даже родившиеся уже в независимой Латвии люди. Кроме того, министр культуры заметила тут группы людей, "которые уже поколениями живут в своем закрытом, ограниченном мирке. Они не стали частью демократического общества".

Конкретные группы не назывались. Хотя одну я знаю точно — это опять таки номенклатура, прослойка управления. Нет тут более замкнутой на себя, ограниченной в своих корпоративных интересах, до того недемократичной, что это уже пахнет кризисом государства (несоответствие принимаемых решений интересам народа), группы. Вот ее точно надо насильно интегрировать в народ. Но, боюсь, что министр не это имела в виду и со мной не согласится.

Вот я и сомневаюсь — пойдут ли деньги налогоплательщиков впредь на официальную политику интеграции или все–таки на официальную политику дезинтеграции?