Со словами Никонова нельзя не согласиться - договор с гитлером вынужденный и причина его, ИМХО, - Мюнхен. Пафос спича именно в этом. Что не так ?

Что не так в том, что Сталин был вынужден договариваться с Гитлером? Вы меня об этом спрашиваете? А почему вы меня об этом спрашиваете? Я возражал против этого тезиса? Говорил о том, что были другие варианты? Оправдывал Запад? Заявлял, что Мюнхен это ерунда?

Почему, задав вопрос о Молотове (в каком году он сделал свои признания Чуеву), и, получив мой ответ на этот ваш вопрос, вы вдруг, неожиданно, без всякого повода, без всяких оснований ставите дискуссию с ног на голову, пускаете дискуссию в русло, не имеющее отношения к затронутому мною вопросу?

Вы знаете, что такое недобросовестное ведение дискуссии? И с чем это сравнивают? А сравнивают это с передергиванием колоды ловким карточным шулером.

И не говорите мне, пожалуйста, что вы чего-там недопоняли. Всё-то вы понимаете.

Да только и я всё понимаю: уж больно не хочется лишний раз упоминать о секретных протоколах, уж больно не хочется бросать хоть малейшую тень на бронзовый лик Сталина, на советское руководство.

Спикер, рассуждая о разделе Польши, умудряется не произнести ни одного слова о секретных протоколах. Феноменально! И это спич, претендующий на исторический анализ?

Прав Евгений Иванов (№31) – ничего, окромя пропаганды (плюс от себя добавлю всем известных фактов) в спиче нет.

Но, как видно, немалое количество участников Имхоклуба готово довольствоваться пропагандой и не только довольствоваться, но и вполне сознательно предпочесть пропаганду вместо исторического анализа. И ради этого не прочь и колоду передернуть.

Нехорошо.

Любопытный вопрос. С подтекстом: не сказал ли это Молотов из конъюнктурных соображений? А, может быть, от старческого слабоумия?

Умер старик в 1986 году. Чуев встречался с ним последние семнадцать лет.

Вячеслав Михайлович, как все уцелевшие из ближнего окружения Сталина, обладал известной изворотливостью ума, без чего невозможно было сохранить не только пост, но и голову. Внук Молотова, Вячеслав (в честь любимого деда) Никонов сказал об этом так: «Он знал правила игры. Во времена Сталина очень важно было знать, что делать и говорить в тот или иной момент». Если учесть эту выучку Молотова, если учесть, что человек он был весьма осмотрительный, закрытый, осторожный, то легко догадаться, что при Брежневе и Андропове он бы придержал свой язык. Другое дело, при Горбачеве. Значит, свои «признания» Чуеву, скорее всего, он сделал в 1985 году. Да, он был уже в преклонном возрасте. Но маразматиком он не был.

Кроме того, с Чуевым он откровенничал не для печати. Возможно, он где-то в глубине души догадывался, что Чуев расспрашивает его не из праздного любопытства, но договоренности о том, что все им сказанное будет опубликовано, такой договоренности, если верить Никонову, не было.

Вот как об этом рассказал Никонов в одном интервью: «Чуев действительно приезжал к деду и, гуляя, беседовал с ним. Но при этом держал — в тайне от собеседника! — в кармане диктофон. Не очень этично, согласны? Одно дело — вы беседуете приватно, за обедом или на прогулке, другое — даете официальное интервью. Даже незавизированное интервью лучше, чем такая, исподтишка записанная «беседа». Дед текста, естественно, не видел, не правил, даже не подозревал о его существовании. Поэтому в этой книге дед предстает недалеким человеком. Чуевская манера подачи материала опускает человека. Этого я Чуеву не простил. С другой стороны, в своих беседах с дедом Чуев зафиксировал некоторые моменты, которые не удержала моя память»…

В этом же интервью, кстати, Никонов рассказывает о Пакте, о секретных протоколах и карте (которая не так давно здесь горячо обсуждалась и большинством была оценена, как фальсификат).

Вот, о Пакте: «Это был абсолютно вынужденный шаг. Если бы Советский Союз не подписал его в 1939 году, война с Гитлером началась бы тогда же, в 39-м. Оккупация Польши была предрешена, вопрос стоял только о том, где германская армия остановится — восточнее Варшавы или пойдет дальше на Москву. Вот и весь выбор, который СССР имел в тот момент. Пакт, повторяю, — это договоренность о том, где немцы остановятся, то есть он был достаточно разумным. Ко многому в деятельности деда можно придраться, но не к подписанию этого пакта. В те времена не было такого понятия, как публичная дипломатия. Многие страны имели секретные договоры. А пакт, кстати говоря, не был подписан секретно, он был ратифицирован Верховным Советом, хотя сам Верховный Совет не играл в то время никакой роли. Другое дело, что к пакту были приложены секретные протоколы, которые разграничивали сферы влияния «подписантов». Через месяц после пакта с Германией был подписан второй договор, к которому прилагалась карта, и там проводилась граница интересов Германии и СССР. Эта карта была опубликована в газете «Правда» в конце сентября 1939 года, хотя потом, в перестроечные времена, и протокол, и эта карта были объявлены секретными, и деду посмертно была поставлена в вину эта секретность».

Молотов выразился достаточно ясно. Для интерпретаций места не остается.

Валера, а разве все, изложеное ниже по тексту, является очернением?

Вадим, из спича следует, что руководство в Москве приняло решение войти в Польшу спонтанно – «когда расклад стал максимально прозрачен», то есть, когда, якобы, возникла реальная угроза захвата немцами всей Польши.

То есть, спикер хочет сказать, что раздел Польши не был оговорен советской и немецкой сторонами заранее.

А Молотов со спикером не согласен.

Чуев Феликс Иванович (4.04.1941—2.04.1999), поэт, публицист, очеркист. Родился в г. Свободный Амурской обл. в семье военного летчика — участника Великой Отечественной войны. Окончил Московский энергетический институт. Через всю свою недолгую жизнь пронес знамя верности традициям своего отца и героическому поколению фронтовиков-патриотов.

Чувство гордости за великую державу, преклонение перед великим государственником, Верховным главнокомандующим И. В. Сталиным проходит через все его творчество. Он писал: «Я получил письмо на двух страницах, где автор, имя в тайне сохраня, назвал меня проклятым сталинистом, как бы желая оскорбить меня». Как бы в ответ хулителям Сталина, в т. ч. Хрущеву, которого поэт презирал, он пишет главное стихотворение «Зачем срубили памятники Сталину?..»

Собственное отношение к личности Сталина Чуев выразил двумя стихотворными строчками из своего цикла стихов о Сталине:

«Верните Сталина на пьедестал,

Нам, молодежи, нужен идеал».

Надеюсь, этого достаточно, чтобы не подозревать автора в стремлении очернить советскую историю?

Чуев дружил с главным маршалом авиации Головановым, часто (на протяжении 17 лет) встречался с В. М. Молотовым, с легендарными летчиками Громовым и Байдуковым, был знаком с М. Шолоховым и Ю. Гагариным. Его перу принадлежат интересные работы мемуарно-очеркового жанра, и прежде всего, популярная книга «140 бесед с В. М. Молотовым».

Вот, ряд отрывков, из этой работы:

«Вопрос о Прибалтике, Западной Украине, Западной Белоруссии и Бессарабии мы решили с Риббентропом в 1939 году. Немцы неохотно шли на то, что мы присоединим к себе Латвию, Литву, Эстонию и Бессарабию. Когда через год, в ноябре 1940 года, я был в Берлине, Гитлер спросил меня: «Ну, хорошо, украинцев, белорусов вы объединяете вместе, ну, ладно, молдаван, это еще можно объяснить, но как вы объясните всему миру Прибалтику?»

Я ему сказал: «Объясним».

«Коммунисты и народы Прибалтийских государств высказались за присоединение к Советскому Союзу. Их буржуазные лидеры приехали в Москву для переговоров, но подписать присоединение к СССР отказывались. Что нам было делать? Я вам должен сказать по секрету, что я выполнял очень твердый курс. Министр иностранных дел Латвии приехал к нам в 1939 году, я ему сказал: «Обратно вы уж не вернетесь, пока не подпишете присоединение к нам».

Из Эстонии к нам приехал военный министр, я уж забыл его фамилию, популярный был, мы ему то же сказали. На эту крайность мы должны были пойти. И выполнили, по-моему, неплохо.

Я в очень грубой форме вам это представил. Так было, но все это делалось более деликатно».

«Не надо огрублять, но между социалистическими и капиталистическими государствами, если они хотят договориться, существует разделение: это ваша сфера влияния, а это наша».

«Когда приезжал Риббентроп в 1939 году, мы договорились, а в сентябре-октябре уже свое взяли. А иначе нельзя. Время не теряли».

Спасибо. Теперь непременно и в долгий ящик не откладывая…

Тут небольшая нестыковочка получается: если для себя, значит, система индивидуальна. А если система универсальна, тогда, простите, для всех. И для нас с тобой тоже)))

Чтобы быть счастливым по Полунину, нужно родиться Полуниным.

Совершенно верно. Поэтому меня и смутили слова спикера об «универсальной системе перманентного счастья».

Смысл ответа становится не слишком общим, если конкретному человеку

Да, конечно, что лишний раз подтверждает, что счастье – не универсально.

Тема о счастье бездонна и бесконечна. Ответ Михалкова, кажется мне, слишком общим, хотя со смыслом его я скорее соглашусь, чем стану возражать. Но фраза пацана из фильма «Доживем до понедельника» - «Счастье – это, когда тебя понимают» кажется мне удачней.

Но вернемся к спичу о Полунине. Меня смутили слова спикера об «универсальной системе перманентного счастья». Во-первых, нет и быть не может универсального рецепта счастья. А, во-вторых, счастье, по моим представлениям, подобно одиноким и редким вспышкам, оно не может быть продолжительным. Постоянное чувство счастья, по-моему, испытывают только клинические идиоты.

«Сердце мудрых - в доме плача, а сердце глупых - в доме веселья» (с)

Слава Богу, автор спича показывает Полунина с разных сторон и становится понятно, что его счастье все-таки не перманентно, что ему знакомы творческие спады, переживания, внутренняя борьба.

Счастье, как и любовь, невозможно сформулировать со всей точностью и так, чтобы оно понималось и принималось всеми с одинаковой готовностью. Кто-то счастлив, отгородившись от жизненных бурь, а кто-то мятежный, как в лермонтовском «Парусе», «счастия не ищет», а напротив, «ищет бурь».

Почитал. Подумал. Вспомнился рассказ Кшиштофа Занусси о Тарковском:

«Мне запомнилось, как кто-то из молодых людей, слыша то, что Тарковский говорил об искусстве, о призвании художника, о призвании человека, сразу же увидел в нем гуру (а потребность в гуру очень сильна в Америке) и простодушно вопросил: мистер Тарковский, а что я должен делать, чтобы быть счастливым? Вопрос этот, по американским понятиям, вполне обычен, для Андрея же был просто ошеломляющ. Он прервал разговор и спросил у меня: чего этот человек хочет? Зачем он задает такие глупые вопросы? Я попытался объяснить Андрею, что он слишком строг к этому парню, что он не должен на него злиться, а сказать что-нибудь позитивное... Андрей говорит: ну как я могу сказать ему что-то позитивное, разве он сам не знает, для чего живет?.. Я говорю: представь себе, он действительно не знает, зачем живет, а ты ему скажи нечто такое, что для тебя очевидно... Андрей пожал плечами и сказал: пусть он задумается над тем, к чему вызван из небытия, зачем призван к существованию, пусть попытается отгадать роль, которая ему в космосе предназначена, пусть исполняет ее, а счастье — оно либо придет, либо нет»...

Полунин знает, для чего живет, хотя и опускает ноги в воду раз в четыре-пять лет. Впрочем, потому и знает, что не забывает опускать ноги в воду.

В пятидесятые, в шестидесятые годы и позже снималось много героических фильмов о войне. Немцы в этих киношках бегали толпой за одним партизаном, а в результате оказывались в дураках. С дурачьем, в общем, воевали. Непонятно только, почему так долго и с такими потерями.

Так вот, один фронтовик, не выдержав, сказал: я был на другой войне.

Что-то похожее у нас с вами: жили в одной стране (вероятно, в одном городе), в одно время, а сегодня, кажется, что жили совершенно в разных странах.

Я не верю в то, что пишу (вера тут не причем). Я пишу о вещах общеизвестных, близких простому человеку: о нехватке товаров, о тотальном дефиците, о «колбасных электричках», о надоевших до оскомины пропагандистах. Это было. Так было.

В шестидесятые годы я несколько раз подолгу (по два месяца) жил в деревне. В Тюменской области, в деревне, где родился, вышел за околицу с кружком копченой колбасы, привезенной из Риги. Меня обступили деревенские мальчишки и девчонки, вылупили глаза: а что это такое? Впервые в жизни увидели (телевизоров там ещё не было, кино крутили раз в неделю в клубе, билет стоил 5 копеек, но можно было вместо билета принести одно яйцо).

Потом два месяца жил в деревне в Рязанской области Шиловского района. Народ питался скудно, все самое простое, выручали немного «колбасные электрички».

Да что там говорить… Будто я Америку открываю…

А в Риге по сравнению с российской провинцией было неплохо, это да.

Спасибо, Дмитрий. Просмотрел блог Курляндского, вызывает доверие: видна живая работа, ссылки на публикации, острые реакции на острые темы. Действующий, энергичный, думающий историк.

Однако, с архивами не всё так просто. Вряд ли кто-то перелопатил их все и каждое письмо в отдельности, не говоря уже о записках в несколько слов или резолюциях на письмах.

Вопросы остаются.

Но важней писем и записок сам факт репрессий на церковь, о чем пишет и Курляндский. Да и без Курляндского материалов на эту тему полным-полно.

Ни у меня, ни у моих знакомых ничего подобного не было. Мы были из советского учебника - работали, учились, верили, что строим коммунизм. И таких как мы было абсолютное большинство.

Валерий, бросьте. Мы с вами – одно поколение. Таких как вы – были единицы. А большинство, не делая шмотки смыслом жизни, а исходя из понятных, человеческих стремлений к лучшему, приобретали по возможности удобные и красивые вещи. Дефицит, о котором так блистательно рассказывал Райкин.

Впрочем, многим, действительно, было не до дефицита, не до джинсов и импортных колясок… Им бы колбасы… Той самой, о которой вы так свысока упомянули.

Забыл, досадно, но не могу вспомнить, кто из наших классиков написал рассказ о том, как один народоволец пошел в народ с благородной целью просветить его. Пришел в деревню, мужики в шинке водку жрут. Он туда. И давай, значит, речи говорить.

Очнулся наутро. В канаве. Избит, окровавлен.

Хорошо представляю себе подмосковную электричку в Москву… за колбасой. Легендарная «колбасная электричка». Сидят с хмурыми, злыми лицами мужики и бабы, жизнь свою горькую клянут, правителей ругают. И заходит в вагон Валерий Бухвалов, и начинает народ просвещать, и коммунизмом соблазнять.

И что бы, интересно, было? Чем бы дело закончилось?

Очнулся, гипс.

Слушаю я вас, Валерий, и думаю: как же хорошо, что такие люди ни на что уже не способны повлиять, что их поезд ушел…

Какой интересный у вас язык для общения… Словно в затрепанный советский учебник заглянул. А вы попробуйте из учебника на волю выскочить.

Джинсы носили? У кого покупали?

За икрой, за балыком с черного хода не заходили?

Деток своих в какой колясочке баюкали? Сколько переплатили за колясочку, вручая денежки в темной подсобке?

И так далее, и так далее, до бесконечности… Вот вам и уровень жизни, и её качество.