Первая часть — здесь
 

Часть вторая. «Вагончик тронется, перрон останется...»
 
2. «В чем сила, брат?»

 
Смотрели ли вы фильм Андрона Кончаловского «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына»? Съемки были в местах тех же, лишь на сотню километров южнее. Он о бескрайности цивилизации Россия.
 
Бескрайности не только географической. О ее уникальной способности сочетать и Плесецкий космодром, и кикимору озерную, которая так и не показалась в тот раз главному герою и сынишке любимой им женщины. А раньше-то, в детстве, герой ее видывал! И вот этим, в чем-то наивным, по-детски искренним взглядом на мир, но также и зрелой мудростью наделен Алексей Тряпицын.
 
Потому и не изменяет Алексей своему занятию — ведь он не просто почтальон, он «мостик», что соединяет обе стороны Цивилизации Россия для немногих уже жителей села. И оставить их не может. Он об этом ни с кем не говорит, ни сам с собой не рассуждает. Он так осознает свою предназначенность; осознает — как дышит; легко и естественно, как легко и естественно люди осознают душою справедливость.
 
Фильм чудный! А какие в этой киноленте вплетены пейзажи!
 
Рано-рано поутру я уже топал с рюкзаком за плечами по узкой тропке вдоль рельсов, куда мне было должно. Комары, мошкá и прочие таежные гнусы в пространстве со мною не встретились, так как разминулись во времени — не приобретя к моему приезду морозоустойчивости, они так и сгинули. Правда, холодно не было. Природа Приполярья и рассвет в шесть утра на станции Сулозеро подарили мне бодрые плюс два, безветрие, чистое небо и дружно сулили солнечный денек.
 
Явь оказалась куда приветливее бездушных автоматических метеостанций, сбивших метеорологов с панталыку на мрачные прогнозы со сплошными дождями в эти дни по всей Архангелогородчине, а те уже стращали ими доверчивых «юзеров» сайтов погоды вроде меня.
 
Да и как выяснилось, зловещее в восприятии горожан слово тайга обозначает всего-то смешанный лес с преобладанием елового... но в окружении болот.
 
 
Представьте...
 
Итак, вот она тропка; слева — чащоба; справа — низина, топи и тоже чащоба; вокруг легчайший чистый воздух, пронизанный тишью и рассветом. Тишь с рассветом неразлучны в глухомани и любят вместе пошутить над реальностью.
 
Рассвет вдруг форсирует свое присутствие, живо добавляя цвет в сероватый прежде мир. Тишина, его пассия, тоже шалит — прискучило ей быть «черной дырой», и вот, изредка, отпускает она на волю пойманные за ночь звуки таежной жизни — какие-то шорохи и птичьи пересуды.
 
Но все это — лирика да романтика... И не она там властвует.
 
А властвует в тех местах бесхитростная естественность природы.
 
Она красива, но не гламурна.
 
Она щедра, но не сентиментальна.
 
Она вокруг.
 
И потому легко осознавать себя частью ее.
 
Лишь малой-малой частью.
 
И осознавать это также легко и естественно, как легко и естественно люди осознают душою справедливость.

 
 








 
 
А кикимору-то я видел! Лесную, не озерную. По пути в Золотуху, слева от тропинки. Еще не совсем рассвело, и фото получилось на смартфоне неважнецкое, а может, и она ворожила? Но на обратном пути при ярком солнце сфоткать не удалось — не приметил ее уже нигде. Схоронилась где-то...
 
И даже ни в чем и не сомневайтесь — вот она:

 

 
 
 
3. Без слов
 
В Золотухе люди живут и сейчас. Для меня это важно. Об остальном писать не стану — личная территория. Покажу немного фото.

 



















 

4. По направлению оттуда
 
4.1 Эффект попутчика
 

В этом направлении ну о-о-очень хотелось спать, о чем я честно и сообщил единственному моему попутчику, назовем его Четвертым, — молодому мужчине лет тридцати с небольшим. Так еще бы: мало того что по шпалам и по поселку намотал я километров пятнадцать с рюкзаком за плечами, так и первую ночь почти не спал, когда летел в Москву-Архангельск, да и вторую заснуть не мог!

Оставшееся время, после разговоров с мужиками о том и сем, я наслаждался широко известной арией колес и рельс российской железной дороги — на прямых участках в партитуре для барабана (тук-тук, тук-тук) и контрабаса (уыи-ии, уыи-ии) на изгибах. Прослушать пришлось все 8672 такта произведения. Кто не верит — может сам их пересчитать от момента, как мы решили «баиньки» до прибытия на станцию Сулозеро.
 
Та же ария исполнялась и в направлении оттуда, но была уже хорошо знакома, а я хотел спать, вот пару часов и сумел. К моему пробуждению уже был открыт вагон-ресторан, куда я и направился.
 
Официантка приняла заказ и спросила про выбор гарнира к куриному филе из двух возможных вариантов:
 
— Картофельное пюре или жареную картошку?
 
— А пюре натуральное или из пакетика?
 
— По честному? Из пакетика.
 
— Ага, тогда жареную картошку.
 
Про пакетик я спросил не просто от нечего делать. Не знаю, как в других провинциальных регионах России, но в Архангельске — на вокзале, аэропорту и на железной дороге — это основная покупная еда. Всевозможные «Ролтоны» везде. Нет, «Ролтон» — это аристократ в ряду канцерогенной еды с разнообразными и вкусными «Е». Это дорогой продукт по тем меркам, и в основном в изобилии какие-то ужасные на вид и на запах смеси всего, что до переработки в растворяемые крупинки (наверняка посредством черной магии) было целой частью чего-то совершенно несъедобного органического и не только происхождения.
 
Проводник в поезде бесплатно обеспечивал пассажира лишь кипятком. Стакан с подстаканником сдавался в аренду за небольшие деньги, и у него же можно было приобрести смеси покачественнее на вид, всевозможные печенья, шоколадные батончики и конфеты. А вот кассовые чеки за все это счастье у проводника приобрести нельзя ни за какие деньги. Помните — «кто же на одну зарплату живет?». Пополняет он провиант на любых остановках поезда в поселках, где живут люди. На перронах обязательно стоят несколько «коробейников», продающих все это же — и им, и пассажирам по ценам пониже, чем в пути проводники.
 
 
Но вернемся в вагон-ресторан. Там присутствовали: правдивая официантка, относительный интерьер и уют, один посетитель, а теперь и я. Посетитель был явно молод, хорош собой, одет в костюм, стрижен, как и Первый — совсем коротко, и выяснял отношения с дамой посредством «трубы» и при поддержке алкоголя.
 
— Тебе не понять, как мне больно! Ты знаешь, что я почувствовал тогда, когда ты это сказала? Да ты не можешь этого представить... — он выключал телефон и резким движением клал на богато накрытый стол. Наливал себе в рюмку грамм тридцать водки из графинчика, выпивал, аккуратно закусывал горячим блюдом, либо салатом из мисочки, или мясной нарезкой с огурчиками, грустно обводил взглядом публику, представленную мной и снова хватался за телефон.
 
— Ты вспомни, вспомни, что я тебе говорил до этого? Ведь все именно так! Скажи теперь — как мне жить с этой болью вот тут? — «трубой» он постучал себе по грудине, обозначая это «тут», и снова резко положил телефон на стол.

Такие сюжеты, с последующим приемом внутрь фрагментов жизнерадостного натюрморта со стола повторялись с небольшими перерывами все время пока и я ел. Парень периодически смотрел на меня, я — в сторону. Совершенно не хотелось с ним о чем-то говорить, а ему наоборот — хотелось очень.
 
— Извините, — он подошел ко мне и кивнул на обручальное кольцо у меня на руке. — Вы, я вижу, женаты.
 
— Да, тридцать один год уже.
 
— Мне обязательно нужно поговорить с вами...
 
«Черт подери», оценило перспективы беседы полушарие моего мозга, которое отвечает за рацио. «Паренек-то хоть пьяненький, но приличный и вежливый, так что от тебя — убудет, что ли?» — надавила «на жалость» вторая, более эмоциональная. Она и победила.
 
Парень сел напротив, отреагировав на мой кивок-приглашение.
 
— Я ни за что не подошел бы к вам, если бы не знал, что больше мы никогда не увидимся.
 
— Ну хорошо, что на душе-то?

А сам смотрю — парень хоть и подшофе уже изрядно, но держится в рамках. Речь контролирует.
 
— Мне уже двадцать два... (Ах, ты же, черт подери, подумал я. Двадцать два, и УЖЕ!..) У меня было много разных девушек, и сейчас есть девушка... Вот с ней и разговаривал по телефону... И не ладится все опять...
 
А дальше он мне поведал, что когда был еще молод («ЕЩE», черт подери снова, — тут уже мое рациональное полушарие стало успокаивать эмоциональное), так вот, когда он еще был молод и учился в школе, то близко сошелся с одноклассницей того же, семнадцатилетнего возраста. А потом так получилось, что они расстались. Она вышла замуж и у нее теперь семья и маленькая дочь.
 
 
— Мне кажется, что схожу с ума... Я не могу ее забыть. Вот очередную свою девушку с нею сравниваю — все не то. И потому ухожу. Потом появляется другая. А я опять сравниваю. И все снова. И так без конца, — парень смотрел мне прямо в глаза, говорил искренне о своей печали.
 
— У меня и деньги есть — я контратник, военнослужащий, и зарабатываю неплохо, и девушкам нравлюсь... — И совсем уже уныло добавил: — Хочу ее забыть...
 
Вот такая у парня проблема. И он явно рассчитывал на мою помощь (?!).
 
Господи! Ну чем я мог помочь ему? Но он же сел ко мне за столик, значит это для чего-то произошло? И для него, для чего-то, и для меня. Раз так — куда деваться? Это с одной стороны, а с другой — ответственность-то какова?!
 
И я, выдохнув, поведал ему свою версию... устройства мира.
 
Он слушал меня и смотрел внимательно, и даже дважды радостно вскликнул «я это чувствую, чувствую» — однажды, кажется, когда я сказал банальнейшую уже фразу, что никто из нас никому не друг и не враг, а лишь учитель. Зачем же сравнивать? Я действительно говорил достаточно банальные вещи о нематериальности этого мира и о том, для чего люди сюда приходят и почему встречаются, а потом расстаются. И что не нужно стремиться обязательно забыть другого человека — это без конца возвращаться в прошлое, просто нужно жить здесь и сейчас. И все хорошее из прошлого никуда не уходит, и становится частью человека, душа его этим прирастает, развивается, поэтому кручиниться без конца о потере своего хорошего прошлого — терять часть себя настоящего и будущего. А вот учиться и выводы делать из былого плохого, но не вычеркивать прошлое из истории — это избавляться от него в настоящем и будущем. Прописные до оскомины, в общем-то, истины, что верны и по отношению к любому человеку и по отношению к любому человеческому обществу.
 
Менторствовать не хотелось, да и не к месту. Я минут за пятнадцать «пропел» парню свою песню о главном и ушел в купе.
 

4.2 Счастье есть
 
Купе пропахло испарениями того, что в переводе на понятные буквы с китайских иероглифов на пластиковой баночке прочитывалось как «лапша с говядиной». Четвертый мой попутчик уминал все это за обе щеки и был абсолютно счастлив потому, как ехал к семье. Уж не знаю почему, но я как-то сразу с ним стал на ты, а он мне «выкал». Как я говорил уже — ему было чуток за тридцать. Он сварщик на железной дороге о чем отрапортовал в процессе опустошения баночки.
 
— А вы командировочный? — поинтересовался он у меня, вытирая салфеткой металлическую вилку из повидавшего виды дорожного набора столовых приборов, лежавшего перед ним на столе.
 
— А с чего ты это решил?
 
— Так у нас в купе ездят только железнодорожники, командировочные, да военные, — поделился он наблюдениями и сложил вместе хитроумным способом все детали набора — а народ предпочитает плацкарт. Постель та же, кипяток такой же — чего переплачивать?
 
— А что свариваешь-то по большей части?
 
— Да все! Вот сейчас в Малошуйке (поселок в области) котельную варил, трубы поржáвели. Железная дорога же большая, сооружений много, железа много, вот и варю. Набор он неторопливо и со тщанием завернул в салфеточку и аккуратно засунул в маленькое боковое отделение рюкзака.
 
Рассказал он мне, что сейчас работает без напарника. Нет, говорит, хуже, чем за кем-то переделывать! Ты его работу выправляешь, а деньги-то ему тоже идут!
 
Вообще попутчик был очень колоритный. Есть хорошее слово, характеризующее отношение хозяина к своему добру — рачительный. Вот он такой, не скупой — рачительный. Рассказал все о себе и своей семье. Пересказывать не буду, да и семья вторая уже, но на первых двух детей, один из которых приемный, алименты платит. Он рассказал мне историю своих несложившихся в итоге взаимоотношений с супругой в первом браке (тоже ведь, «эффект попутчика»). Но я об этом умолчу, и, слава богу, он очевидно счастлив в новом браке. Сейчас есть уже третий ребенок, малышка-девочка, и папаша взахлеб и восторженно, рассказывал мне о необычайных ее достоинствах.
 
— И вот представляете, я ей говорю...

Дальше идет рассказ о дочери, и, ее удивительной, совершенно невообразимой, исключительной, конечно же не как у всех детей, реакции, и сопровождается он ужимками мгновенно поглупевшего от цунами обожания своего дитяти родителем!
 
— Н-е-ет, таких умных детей я еще не видел! — резюмирует счастливый отец и весь прямо расцветает переполненный чувствами нежности и срочной необходимости всему миру поведать об удивительном, гениальном ребенке!
 
А еще очень милы были его звонки жене на каждой остановке поезда, когда он видел как вырастали полосочки-индикаторы поля сотовой связи на экране телефона. Между станциями связь плохая и не везде есть.
 
— Ну? Что делаете? — спрашивал он жену в очередной раз. А затем снова и снова были почти одни и те же вопросы, и, наверняка, однообразные ответы: — А как дочура? А что сказала ты? А что сделала она? А как покушали? Я сейчас на станции такой-то и на следующей снова позвоню, ты телефон далеко не убирай. Спит уже? Ты звук звонка-то убрала? Как бы не разбудить. А я везу вам подарки. Увидишь, увидишь. А как там мама? Так ты в аптеку сходила? Не-е-т, не скажу про подарки. Так ты же знаешь, где деньги — взяла бы. При мне придет — выгоню, так и передай. Да конфеты везу, что же еще, ну и пряники, какие ты заказывала.
 
Приятно было за этим добрым и трогательным процессом наблюдать. Сам парень явно начитан, с неплохой речью. Вот много вы знаете сварщиков, которые описывая один из эпизодов своейупотребил бы по случаю такое словцо? — «Не успел я толком собраться в командировку и не взял рабочую одежду, ну получилось так что срочно надо было выезжать — и холода стоят и поезд не ждет. И вот, в котельной, что ремонта требовала, халат какой-то нашелся, а я в модельных практически туфлях, иду к месту сварки... а там та-а-кая клоака!»
 
Зарабатывает он примерно тридцать-сорок тысяч плюс-минус. Один выходной обязательно посвящен отдыху: огороду на даче, строительным работам на даче, поделкам для украшения быта на даче, и после всего — баньке на даче! И все это с тем самым — рачительным отношением ко всему.
 
Рассказ изобиловал выражениями — нашел и приладил, смастерил изподручного, придумал и приспособил. «Руки приложил» — так говорят об этом в народе.
 
И всю дорогу он задавал себе и мне вечный, но совсем не русский вопрос — ехать, или не ехать? Работать за границу.
 
Попробую отчитаться в режиме конспекта о процессе его сомнений и сравнений:
 
— Здесь все-таки гарантии какие-то, правда, зарплата могла бы быть и повыше. Вот как в Европе! И то дело — наш-то сварщик не кобенится. Нужно и спать будет на рабочем месте, нужно и кверху головой его подвяжут, чтобы он изогнулся и в точку сварки попал. За то и ценят наших там. Вот один знакомый из Соломбалы (район Архангельска), тоже сварщик, поехал в... (пусть Скандиляндию или Европендию) по контракту с солидной российской фирмой, и зарабатывал там от 80 до 100 тысяч рублей, да и общежитие предоставляли! Но это несколько месяцев, а с прежней-то работы ушел уже! И потом опять только на халтурах живи, да жди вызова от работодателя... А другому, так и вообще, за три месяца и не заплатили, его командиры сказали, что европейские фирмачи русскую фирму кинули. А европейцы могут кинуть? — Это он уже у европейца, меня значит, спросил. Ответ мой был правдив...
 
Выходить моему четвертому попутчику нужно было на станции в пригороде Архангельска. Он засуетился, позвонил жене, сообщил о поезде, мол, прибывает. Еще зачем-то, ведь не впервой в командировке, доложился через сколько десятков минут он уже будет дома? Тут же спросил, как спит дочка, не беспокоит ли ее что-нибудь? Заулыбался счАстливо, схватил рюкзак и опрометью помчался на выход, вернулся, взял забытую из нержавейки им же сваренную кружку, снова улыбнулся и побежал по красной ковровой дорожке вагона к себе домой, к своей семье...
 


Часть третья. «Быть или не быть»

 
Остался я в купе наедине с собой.
 
Тут бы надо мне написать что-то вроде «сижу, размышляю — а для чего мне прислали моих попутчиков и что надо бы и мне почерпнуть из их рассказов, да и всего виденного?».
 
Но врать не стану.
 
Ни о чем таком я тогда не размышлял. Устал, навпечатлялся, и только и думал, что о гостинице в Архангельске, чтобы выспаться, и утром — в аэропорт.
 
Обобщать стал позже, а кое-что и прямо в процессе написания этого очерка. И даже не столько увиденное в поездке и услышанное от всех встреченных мною людей, сколько свои размышления на этом фоне. Кому-то, возможно, покажется, что эти обобщения не связаны впрямую с тем, что я видел и слышал... Ну что же, тогда ему в путь; самолетами, поездом и пешком — прямехонько до российского поселка Золотуха.
 
Мы ведь живем в сложное время поиска дальнейшего пути развития и своей маленькой страны и всей современной цивилизации. И кто бы из нас мог представить себе еще буквально несколько лет назад, что вдруг все противоречия современного мира как американское торнадо начнут раскручивать в сытой, благополучной Европе воронку тревожных событий, очевидцами и даже участниками, которых мы становимся.
 
Мне кажется, что лучше всех и понятнее о причинах этих вовлекающих всех нас в круговорот возможных потрясений процессов высказался мыслитель и кинорежиссер Карен Георгиевич Шахназаров. Он предположил, что западный капитализм пришел в настоящее время к максимально возможному уровню своего развития и дальнейшее, возможно скачкообразное, увеличение доходности и прибыльности супер корпораций в бедном ресурсами, но богатом различными идеями западном мире может произойти лишь на основе дозволенности ВСЕГО.
 
Ничто не принесет столько прибылей, как: свободная торговля человеческими органами; максимально широкая легализация наркотиков, сначала легких; клонирование людей; торговля детьми, для чего нужно довести до абсурда ювенальную юстицию; да и всего прочего — не перечислить, что достижимо, лишь ошельмовав те ценности, на которых уже тысячелетиями строилась современная цивилизация.
 
 
Я с Шахназаровым согласен. Ведь ничего более эффективного и не придумать для старта этого скачкообразного взлета доходности, чем либеральная идея абсолютной, никакой моралью не сдерживаемой, личной свободы. В таком обществе свобода может быть ограничена лишь по сегодня действующему закону. И построение такого мира и есть первый шаг для «скачка» — законы писаные менять очень легко при согласии общества с ничтожностью неписаных. Лишь поднятием нужного количества рук нравственных уродов, приведенных к власти искаженным политтехнологиями псевдовыбором обманутых людей.
 
Очень много жителей Латвии не хотят, чтобы их страна пошла по такому пути. Очень многие не желают того же и в соседней стране с тысячелетней историей. Стране-Цивилизации, способной оставаться альтернативой намечающемуся губительному для Европы пути.
 
 
Одна восьмая часть суши собрана десятками прежних поколений воинов, купцов, государевых слуг, ученых, ремесленников и крестьян в огромную страну. Многонациональный ее народ погибал в войнах, осваивал территории, строил города, изучал науки и делал величайшие открытия и творил, созидая культуру, которая есть — материальное воплощение его духовности. Во все времена жил, умирал и всегда любил. Любил жизнь, людей, свою культуру и страну: и вчерашнюю, и будущую. А еще всегда любил Идею. Отличную от многих, Абсолютную Идею построения справедливой жизни в справедливой стране, и особость ее в том, что Идея эта априори первична по отношению к изменяемым, подчас несправедливым, законам государства.
 
Раз уж людям свыше даровано легко и естественно осознавать душою справедливость.
 
Примат Идеи и сформировал особенности мировоззрения на готовности к жертвенности. Потому страна хоть и знала периоды худшие и лучшие на протяжении своей истории, но никогда не впадала в варварство и дикость, как бы ни лгали о ней ее высокомерные недруги. Всегда в итоге на рубеже окончательного падения удерживали и Культура, и Идея. И если хоть одну из этих Прекрасных кариатид расшатать, то страна неминуемо падет, лишившись основы...
 

Эпилог
 
Наверняка вам интересно что это за название такое у поселка — Золотуха? Уж не от заболевания ли? Совсем нет. Поселок выстроили люди относительно недавно и лишь потому, что миллионы лет назад Природа там, в тайге, вырастила для людей гранитную гору. И существует поселковая легенда о том, что вся эта местность вокруг горы, из-за сложной проходимости, называлась по ясным этимологическим причинам — болотухой.
 
Но люди проложили дороги и начали добывать гранит из горы. А чтобы жить поближе к месту работы, выстроили и поселок, к которому, понятное дело, стало липнуть и название Болотуха. А кому охота мириться с таким названием? Никому... Вот и стали подыскивать другое.
 
Дальше легенду надо бы речитативом:
 
«И как-то, в солнечный день, когда первый гранитный щебень отгружали в карьере в вагоны, то неожиданно обильные желто-золотые вкрапления в гранитных камнях заиграли со светилом в «солнечного зайчика» щедро раскидывая на лица людей, рыже-золотые, как веснушки блики. «Отныне — Золотуха, называется наш поселок!» — сказал кто-то из первопроходцев. Так и повелось».
 
Вот такая легенда...
 
А если без аллегорий и речитатива, то дело, конечно же, не в том, как корабль или поселок назовешь... В гораздо большем...
 
 
Нормальные люди живут свою жизнь не только для себя, но и для будущих поколений, чтобы суметь им оставить после себя важные смыслы бытия. А для этого порою и нужны ориентиры-подсказки, те самые «солнечные зайчики», чтобы люди сути своей не изменяли — стремлению к красоте, любви, созиданию и справедливости.
 
Иначе человеческое общество развиваться не может.
 
Ни в масштабах одного поселка, ни в масштабах государств.