Есть темы, которые вроде бы давно уже исчерпаны. Столько сказано о юридической оценке вхождения Латвии в состав СССР. Со всех сторон рассмотрены понятия оккупации, аннексии и совсем мудреной инкорпорации. Заклеймена теория добровольного вхождения и даже предусмотрена уголовная статья для ее сторонников. А жизнь тем не менее подбрасывает новые аргументы — и ситуация не выглядит однозначной.

Просто надо разобрать примеры текущей политической повестки.

Вот Грузия, к примеру, считает, что Южная Осетия есть оккупированная Россией территория. С этой оценкой особо никто не спорит, поскольку независимость нового государства признана, кроме России, только анекдотичными островными странами в Тихом океане и такими же непризнанными товарищами по несчастью.

Ясно, что уйди российская армия, и Грузия маленькой победоносной войной восстановит контроль над утраченной территорией к ликованию своего населения при равнодушном одобрении внешнего мира.

А теперь припомним, как все это было. Власти Южной Осетии наотрез отказывались подчиняться центральному правительству, и оно решило провести карательную операцию. Неожиданно в это неприятное, но сугубо внутреннее грузинское дело вмешалась Россия.

Быстро разгромив грузинскую армию и попутно уничтожив некоторое количество спасаемых осетин, Россия обеспечила проведение этнических чисток, в результате которых республику покинули практически все грузины — те, кого при этом не убили.

Мировое сообщество при этом крайне обеспокоилось тем, чтобы Россия не завоевала всю Грузию целиком. И когда российские войска сначала остановились, а потом вернулись в осетинские пределы, оно успокоилось.

И действительно, нечего переживать: таких непризнанных территорий, которые держатся только на братской военной помощи, по всему миру полно. Вот совсем недалеко Карабах и Северный Кипр. Тоже образованы в кровавой схватке при значительных жертвах и поголовных этнических чистках, тоже признаны только спонсорами — но живут уже десятилетиями.

И другая ситуация — Крым. Под российский контроль полуостров перешел без единого выстрела. Население ликовало, никого никуда не выгоняли.

Разница в том, что в отличие от ситуаций Карабаха, Южной Осетии и Кипра Россия не стала ломать комедию с непризнанным фальшивым государством, а назвала провинцию провинцией, включив ее в свой состав.

И вот тут мировое сообщество прямо с цепи сорвалось, принялось истерически кричать о чудовищном преступлении.

Оказывается, с точки зрения международного права страшным нарушением являются не убийства одних людей и изгнание других, а листок бумаги, на котором написано то, что и так является фактом: некая территория перешла из состава страны А в состав страны Б. То есть завоевывать соседние территории нехорошо, но это преступление малое. А вот ужасное и непростительное — назвать вещи своими именами.

Не спрашивайте меня, в чем тут логика. Казалось бы, всем лучше, что наступила ясность. Нет больше серой зоны, за которую не с кого спросить и которую удобно использовать для наркоторговли и терроризма. Новые граждане получат хорошо известные в мире паспорта и не будут норовить просить убежище, как гонимые мигранты.

Но мир таков, каков он есть. И в этом лицемерном мире оккупировать можно, а аннексировать нельзя. Потому что произошедшее с Крымом и есть жуткая аннексия, за которую Россию наказывают санкциями, отовсюду исключают и даже бойкотируют празднование Победы.

Зафиксировав этот странный факт, попробуем оценить, на что похожи события 1940 года в Латвии.

Очевидно, что не было ни войны, ни смертей, ни этнических чисток — осетинский пример явно не про нас. А вот с Крымом аналогия почти полная: откуда ни возьмись появились вежливые военные люди, и прежнюю власть парализовало. Она беспомощно наблюдала, как проводятся быстрые квазидемократические процедуры, в результате которых Латвия становится провинцией СССР.

Иными словами, кратковременная бескровная простительная оккупация (у нас — семь недель, в Крыму стахановцы уложились в три) сменяется чудовищной, никем не признанной аннексией.

На этом месте я заканчиваю экспозицию и задаю вопрос, ради которого пишу статью.

Почему согласно правилам хорошего тона в Латвии надо обязательно говорить об оккупации и ни в коем случае об аннексии?

Если речь идет о внешнем мире, то мы придерживаемся общих тенденций: снисходительно сочувствуем Грузии с ее оккупированными территориями и заламываем руки, ужасаясь страшной аннексии Крыма.

А для домашнего употребления только оккупация! Кто об аннексии скажет, тот почти так же нелоялен, как преступник, твердящий про социалистическую революцию и добровольное вхождение.

Почему же мы заменяем более тяжкое преступление легким, за давностью лет почти незначительным? Неужели недооцениваем трагедию латышского народа? У меня есть два объяснения этого совершенно нетипичного для отечественной пропаганды явления.

Понятное дело, что фетиш оккупации возник задолго до крымских и осетинских событий. Это одно из объяснений странного символа веры. Идеологией во время Атмоды занимались те же люди, что и в годы позднего застоя — партийные начальники, сменившие фразеологию, но не технологию. А согласно советским технологиям учение справедливо, потому что верно, и утвержденные в Кратком курсе слова не терпят синонимов, не говоря уже о разных толкованиях.

Я допускаю, что творец термина «советская оккупация» просто не знал термина «аннексия». В высшей партийной школе не проходили — нечего пудрить ранимые номенклатурные мозги, утомленные конспектированием классиков марксизма. Плохие люди неправильной национальности есть оккупанты, и точка.

Кстати, от слова «аннексия» даже ругательства приличного нельзя образовать. Ну не будешь же клеймить за неправильную расстановку «гарумзиме» человека аннексантом. Коню понятно, что не владеющий во всех тонкостях государственным языком — вульгарный оккупант, не так ли?

Но это курьез, от которого наши идеологи могли бы избавиться, когда немного пообтерлись в высшем свете и узнали бы, какие обзывательства нынче считаются самыми суровыми.

Но есть одно условие, которое заставляет их цепляться за оккупацию, пусть ее серьезные дяди не считают уж столь большим преступлением.

Дело в том, что оккупация качественно отличается от аннексии, и это на своей шкуре чувствует каждый житель проблемной территории.

При всей полнейшей экономической, политической и военной зависимости Южной Осетии от России ее жители — не россияне. Они — «соотечественники за рубежом», участвуют в соответствующих общественных движениях и курируются министерством иностранных дел.

Получить российское гражданство они могут примерно на тех же основаниях, что и жители независимой Латвии — в сугубо индивидуальном порядке. Но при этом у них не будет внутреннего российского паспорта и их не будут призывать в российскую армию. А вот статус жителя Крыма ничем не отличается от статуса жителя Якутска или Ставрополя..

Нетрудно убедиться, что и в этом отношении ситуация населения Советской Латвии соответствовала крымской, а не южноосетинской.

Латвийцев почти моментально уравняли с прочими советскими людьми со всеми их скудными правами и широкими обязанностями. Даже дали карьерные преимущества благодаря лицемерному заигрыванию с «национальными кадрами». И латыши очень успешно интегрировались — куда быстрее, чем мы в жизнь независимой Латвии.

Во всяком случае, проблема незнания русского языка решилась куда быстрее, чем в Латвии проблема незнания латышского.

И именно эти «национальные кадры» затеяли Атмоду, кусая ту руку, которая их ласкала и холила. Для них было очень важно придумать статус, искажающий действительность и превращающий их из верных псов советского режима в его жертвы. Теория оккупации для этого очень удобна.

Политкорректная легенда нынешней латышской элиты исходит из того, что при советской «оккупации» все только и делали, что ждали независимости, как второго пришествия. Вступали в партию, твердили советские мантры — но непременно при этом держали фигу в кармане.

А как только скажешь «аннексия» — сразу придется рисовать реальную картину вполне верноподданного, хотя и пропитанного ксенофобией советского латышского общества. В котором период независимой республики считался ушедшим в безнадежное прошлое, наряду с каким-нибудь Курляндским герцогством.

Идеология переписывает историю в интересах правящего класса — это было всегда. В Латвии мы столкнулись с ситуацией, когда это переписывание проводится не только в очевидном противоречии с реальным состоянием дел, но и в противоречии с естественным для пропагандистов стремлением охарактеризовать ситуацию самыми острыми в текущей мировой политике терминами.

А мы можем это зафиксировать и при случае тыкать их носом. «Так Крым, значит, аннексирован? То есть больше не оккупирован? А что там с Латвией было, не подскажете?»