Родом из детства
 
У многих людей помимо призвания и профессии есть хобби, увлечения, и может случиться, что именно они сыграют свою роль в жизни человека или даже станут делом жизни.
 
С детства у меня не было ни призвания, ни талантов, ни каких-либо пристрастий, кроме обычных для ребенка коньков, лыж или игр с мячом. Пропадавшим на работе родителям было не до меня, от скуки перепробовала все возможные кружки (тогда это было бесплатно), но надолго нигде не задержалась.
 
Похоже, я рано осознала свою никчемность и была занята тем, чтобы хоть как-то проявить себя, этому способствовала активность характера.
 
Неподалеку от моего дома находился Верманский парк с маленькой эстрадкой, где по выходным всегда кто-то выступал с разными музыкальными номерами или читал стихи, а народ внимал и хлопал. Эти благодарные аплодисменты так бередили мое воображение.
 
И вот мне, восьмилетней девочке, пришла идея... тоже проникнуть на сцену, чтобы вкусить внимания и стать заметнее. И чтобы все было официально, как в театре и в кино, с входом по билетам.
 
В то время наш двор (теперешний «Берга базарс») был полон детей, особенно во время летних каникул, и я предложила своей подружке-ровеснице Бируте... прославиться. Нарисовать билеты и распространить-распродать. Недорого — по 3 копейки за штуку. Всю неделю рисовали цветными карандашами домики, деревья, солнце вместе с сообщением, когда и во сколько состоится «интересный концерт». Еще неделю ходили по квартирам с билетами «ручной работы». Люди не только охотно покупали, вручая нам нужную сумму, но еще и умилялись и нахваливали, что укрепляло самооценку и веру в успех намеченного «мероприятия».
 
Параллельно готовили программу на двоих — стихи, песни, танцы. «Хореографию» придумали сами, «опыт» был, обе побывали в танцевальном кружке, а я еще и на фигурном катании.
 
В означенный воскресный день мы оказались на сцене, народу собралось много — купивших «билеты» и случайных прохожих.
 
В моем «репертуаре» был стих Райниса «Ak, lakstīgala, nedziedi pie mana loga sērīgi» из школьной программы, Бирута декламировала отрывок из «Дяди Степы», спела «kur tu teci, kur tu teci gailīti mans», а я — шлягер из пионерлагерного набора «Есть в Индийском океане остров, название его Мадагаскар...».
 
Отсутствие музыкального сопровождения и музыкального слуха компенсировали громким голосом, в зале под открытым небом стоял гомерический хохот, но добрый, и каждый выход «артисток» толпа встречала одобрительными аплодисментами.
 
Так случился первый успех в жизни — внимание, признание и даже заработок, почти рубль, на которые мы с Бируткой купили новые цветные карандаши вместо тех, что извели на «билеты».
 
 
Доприкалывалась
 
Думаю, что потребность чем-то восполнить отсутствие способностей и привела к дурной привычке — я без конца гримасничала, кого-то изображала или кому-то подражала. Часто нарывалась, копируя то строгого папу и его приятелей, то школьных, а потом и университетских преподавателей. Папа наказывал, учителя обижались, иногда мстительно. Одобряли только сверстники-соученики, которым хотелось развлечься, и просили: «Олька, изобрази!» А я и рада была стараться и смешить.
 
За свою страсть к шаржам однажды жестоко поплатилась накануне экзаменов в университет.
 
В те годы требовался рабочий стаж для поступления в вуз, и папа пристроил меня на Приборостроительный завод («Альфу»). Я пришла в восторг от начала взрослой жизни, работали в белых нейлоновых халатиках, а вместо положенного по форме колпачка, как у медиков, мама сшила мне кепочку, чтобы «не как у всех».
 
В перерывах на обед я принялась за свое — забиралась на лестницу (кажется, противопожарную) и с высоты «броневика» вещала выученные к поступлению на филфак стихи Маяковского про Ленина, разумеется, копируя жесты вождя и дефект речи.
 
Все покатывались, глядя на щекастого 17-летнего лже-Ленина в кепке с характерным указующим перстом, «пгизывавшим геволюционно настгоенных товагищей к свегжению стгоя». Вовсе не имела в виду существующий (в том возрасте он мне ничем не мешал) — картавила и «призывала» исключительно для достоверности образа.
 
Конечно, кто-то из бдительных стукнул, и мое очередное выступление со всеми ужимками зафиксировали парторг, комсорг и «группа товарищей», которых я из-за нахлынувшего вдохновенья не приметила.
 
Полгода меня «разбирали» на парткомах, завкомах и комсомольских собраниях. Разобрали до исключения из комсомола с рекомендаций перевести в уборщицы за «антисоветские выпады», а потом и вовсе вынесли вердикт: уволить по статье с записью в трудовую книжку... «за алкоголизм на рабочем месте».
 
На последнем решающем всезаводском собрании меня неожиданно реабилитировали — нашелся сердобольный человек из руководства предприятия, который произнес обвинительную речь, но уже не в адрес несовершеннолетней девчонки, а тех, кто раскатал этот снежный ком, сбивший меня с ног на целых полгода.
 
В итоге: в комсомоле восстановили, а вместо увольнения выдали грамоту за... «доблестный труд» и обязали выступить на заводском новогоднем вечере... все с той же поэмой Маяковского «В.И.Ленин», но с правильным выражением.
 
Все бы хорошо, но после первых же вдохновенных строчек мои «постоянные» зрители, памятуя о прежнем исполнении, просто «полегли». А вместе с ними и «группа товарищей», и мой неожиданный спаситель.
 

Ах, какое блаженство — знать, что ты совершенство
 
Поступление в университет и студенчество не отвлекли меня от мечты пристроиться поближе к подмосткам, и я клюнула на объявление о наборе моделей для конкурса парикмахеров. Меня опробовали многие видные мастера прически, но одна за другой отклоняли мою кандидатуру из-за невысокого роста и невзрачной наружности.
 
Ужасно страдала и комплексовала, но вдруг меня снова пригласили на пробы, правда, к совсем безвестной даме-парикмахеру, к ней нормальные претендентки не шли. Меня она взяла, видно, с отчаяния, а мое сердце колошматилось в предвкушении момента — разве не все равно, с кем взобраться на подиум?!
 
К тому же оказалось, что и волосы у меня послушные, и затылок красивый, да вот проблема — студенческий гардероб был слишком беден, в нем не нашлось достойной конкурса одежды.
 
Из положения вышли, мастер попросила платье напрокат у своей клиентки, получавшей посылки из-за границы, моя душа замирала — никогда не доводилось надевать такие вещи.
 
Не рассказать, что я со всей непосредственностью творила на том дефиле, принимая аплодисменты не в адрес удачной прическе, а на свой счет — улыбалась в камеры, стреляла глазками, посылала воздушные поцелуи своему мастеру, короче, балдела от привалившего счастья.
 
 

Вот оно, счастье!
 
 
Моя никому не известная Надежда завоевала первое место, получив в награду кинокамеру, а меня пригласила в кафе и позволила побыть в том самом наряде. Целый вечер! Но и это еще не все — она стала мастером с именем, а я — ее постоянной моделью и получила возможность обслуживаться бесплатно и вне очереди. Что еще нужно студентке!
 
На беду, мой портрет с победившей копной вывесили в витринах большинства центральных парикмахерских в качестве рекламы. Один из них попался на глаза нашей строгой преподавательнице научного коммунизма, и мне влетело от нее прямо на лекции — Зинаида Васильевна объявила, что «такие», как я, недостойны звания строителя коммунизма. Надо сказать, что папа тоже неистовствовал, обнаружив физиономию дочери в «сомнительном месте» и в наказание отлучил непутевую от телевизора, который появился в доме недавно, после окончания мною школы.
 

Училка-выскочка
 
Получив университетский диплом, я год преподавала в школе, вела 6-7-й классы и группу продленного дня. Но и там не обошлось без неприятностей.
 
В продленке не только помогала отстающим и хулиганистым детям, но с их же помощью обустроила кружок всяческой самодеятельности, где дети могли проявить себя и заодно отвлечься от шкодных дел. Еще завела порядок — выступать могли только те, кто подогнал учебу, и успеваемость моих подопечных заметно улучшилась. Продленкой заинтересовались работники других школ, РОНО и стали приходить за... опытом.
 
Мы с детьми решили дать концерт для школы и всех интересантов, а удачу отметили в помещении же продленки. Вскладчину. Принесли кто что — пирожки, бутерброды, лимонад.
 
Видимо, для того чтобы все выглядело по-взрослому, мама одного из шестиклашек перелила лимонад в бутылку из-под «Гамзы» (было такое сухое вино в пластмассовом плетении с ручкой). Наутро эту бутыль кто-то обнаружил и, поскольку не всем в учительском коллективе нравилась молодая «выскочка» Ольга Владимировна, донесли «куда надо». И снова разборки — я оправдывалась, дети плакали, родители объяснялись.
 
В учительскую на переменах заходить стало неуютно, так и болталась средь учеников с классным журналом подмышкой до следующего звонка на урок. Поняла, что мой образ в короткой (по тем временам!) юбчонке, каблуки, макияж и «действия» не соответствует образу советского учителя. Школу покинула.
 
 Еще пару лет работала с филологическим уклоном — корректором в издательстве «Зинатне», редактором издательской группы в конструкторском бюро и переводчиком с французского на вагонзаводе. Всюду с похожей зарплатой — 78 рублей плюс еще 8 за знание иностранного языка.
 
 
Смена профессии
 
На жизнь резко не хватало, родился ребенок, из-за неудачных родов одна за другой посыпались операции, на инвалидность сесть не догадалась, рухнул брак, умер папа, и наша бабья компания — дите, я и мама жили на ее пенсию в 98 рублей. В течение двух лет я, регулярно прооперированная, подрабатывала уроками французского и изготовлением бижутерии из маминого и бабушкиного запасов — сделанные собственноручно серьги, клипсы, бусы шли на ура. Немного шила на заказ, а собственную страсть к одежде утоляла так — доставала из сундука их старые вещи, перекраивала и превращала в наряды — себе и ребенку.
 
...Когда очухалась после 12-й операции, стала думать, как выживать дальше. И надумала: стану-ка я, пожалуй, косметологом, буду лучше зарабатывать, весь день сидеть в масках и заодно что-то поделывать клиентам — сама, бывало, наблюдала похожую картинку.
 
Оказалось, пробиться в эту систему было практически невозможно... из-за высшего образования. Косметологи относились к «рабочей сетке», а обладатели дипломов сквозь эту сетку не просачивались.
 
Билась долго, в итоге помогла министр бытового обслуживания, к которой я чудом попала на прием и вымолила исключение из правил, она меня как бы «взяла на поруки» и поставила ученицей к мастеру у кресла. Дальше — мед. образование, стажировка в Москве и Минске с оплатой «ученических», и наконец-то — проникла на работу в салон.
 
Казалось бы, жизнь наладилась, план выполняла, зарабатывала прилично, как вдруг наше министерство надумало ввести в косметических кабинетах новую процедуру — профессиональный макияж. Обучать пригласили зарубежного визажиста, и мастеров согнали на учебу.
 
Я не прониклась — утомляла возня и кропотливость работы. Была уверена — не мое это.
 
 
Конкурсы
 
Неожиданно меня отобрали для участия в первом конкурсе визажистов Латвии. Не просто отобрали, а принудили. В случае отказа грозились лишить 13-й зарплаты.
 
Так и пошло — после одного последовали другие конкурсы, всесоюзные в том числе. И я увлеклась превращением самых обыкновенных девчонок в прекрасных дам.
 




За работой
 
 
Нестерпимо было только то, что несколько раз подряд оставалась лишь второй (своя варка!), так продолжалось до тех пор, пока... в составе жюри наряду с местными не появились судьи международного класса. Они и присудили мне первое место, а моей моделью была тогда Инесе Мисане, бывшая танцовщица Лаймы Вайкуле, ставшая в будущем лицом многих глянцевых изданий и известной «дрянной девчонкой», заработавшей миллионы в США на собственном... легкомыслии.
 



Вот такая она, Инеска!
 
Но больше всего я любила работать с тихой неприметной Леной — и вот какой она предстала на одном из конкурсов:


 
После такого дебюта на подиуме у меня ее выпросили рекламщики фабрики «Дзинтарс» и на какое-то время она стала лицом фирмы. А мне презентовали этот же снимок, но размером... 1,5 х 2,5 метра, на полстены!
 

 
 
Сама себе режиссер
 
Насобирав за несколько лет призовых мест, побед, наград, обнаружила, что к конкурсам интерес потеряла.
 
В Латвии ежегодно проводились фестивали, показы, где мастера-визажисты, не только латвийские, но и из других республик и соцстран демонстрировали свое искусство макияжа и боди-арта. На моей любимой площадке — подиуме. На этом и сосредоточила внимание.
 
Меня не привлекал просто парад разрисованных и наряженных моделей перед зрителем, как это делали другие. Придумала иную форму — показать свои работы в виде маленького спектакля, обязательно с сюжетом. Так родился мой «театр моды, макияжа, пластики, дизайна».
 
Каждое представление требовало материальных затрат на костюмы, аксессуары, декоративную косметику, музыкальное оформление и уйму времени на придумывание, репетиции, тренировки.
 
Первый показ назывался «Времена года» с четырьмя сезонами, а себе «присвоила» роль художника, чтобы тоже побыть на вожделенном подиуме. Потом еще не раз втискивала себя в показы и олицетворяла то старинные часы, то коробейника, то еще кого-то.
 





 
Пресса, конечно, отметила мои работы, но и пожурила за... панкизм. Я ужасно расстроилась, но на следующих выступлениях уже не только я, но и другие мастера «запанковали». Поэтому изводилась от мысли, как снова соригинальничать.
 
Появились сподвижники: главный художник «Дзинтарса» Валера Мурашов, помогавший разработать эскизы, дизайнер одежды Раф Сардаров, который изготовил и прислал из Москвы дорогущий вечерний наряд специально к задуманному мною рисунку на плече модели, музыканты, танцовщики, артисты.
 

Такой я хотела видеть советскую женщину
 

Теперь уже не только я сама искала исполнителей и помощников, но и они меня. Надо заметить, что в то время все это было на полном энтузиазме — ничья работа не оплачивалась, но мастерам на подготовку предоставляли творческий отпуск и зарплату платили по среднему.
 
Шоу-показы стали популярны, на них съезжались художники, артисты, режиссеры, коллеги по цеху и просто ценители из разных стран.
 
Забавный случай: на один из показов не смогла прибыть группа из Курска, и вместо себя прислали студента мединститута из Сирии, подружившегося с тамошними мастерами. Самир, ставший за время учебы в России Сашей, был единственным в городе, у кого имелась видеокамера, которой он заснял все, что происходило у нас на подиуме и на домашнем банкете. Застолье на 35 человек закатила мамочка, моя преданная помощница, терпевшая нашу «богему», не дававшую ей сна и отдыха бесконечными репетициями, ночными бдениями и орущей музыкой.
 
С Самиром-Сашей мы все очень подружились, он стал прямо-таки личным оператором и даже поехал с нами в Ленинград на выступление во Дворце молодежи, куда пригласили мой коллектив со спектаклем «Вернисаж», а телерепортаж о необычной группе сделал автор популярной тогда передачи «600 секунд» Александр Невзоров.
 





Мои рижане на ленинградской сцене
 
 
Отклики прессы, факт лицедейства вместе со мной художника Валерия Мурашова и его вояж в Ленинград дошли до руководства «Дзинтарса», его уличили в занятиях несолидным делом и пригрозили понижением в должности. С той поры он помогал исподтишка и очень переживал свое вынужденное инкогнито. Царствие ему небесное и память — у меня на стене остались висеть его грустные картины, которые писал тоже тайно.


Художник «Дзинтарса» Валерий Мурашов и я в роли «вдохновения»
 
 
Помощь Валерия Каргина
 
После одного из показов со мной связались представители Чехословакии и пригласили выступить на фестивале «Пражская весна» вместе с моим шоу. Радости не было предела, за границей еще не бывала, а тут такое.
 
Напрасно радовалась — не сбылось. Дело в том, что тогда за подобного рода поездки от «Лаймдоты» отвечал «методический кабинет». И он не мог допустить, чтобы «нескромная» Шапаровская засветилась бы еще и в Праге. Поехали другие, включая самих «методистов».
 
Восприняла это как настоящее горе и в «пику» им решила организовать городской концерт с собственной программой, пригласить артистов, певцов, модельеров и ведущего Стаса Флоренцева.
 
Нужно было помещение, гардероб с гардеробщиками, билеты и билетеры.
 
Решила сходить за помощью в организации к секретарю горкома комсомола. Им тогда был будущий банкир Валерий Каргин.
 
Он организовал все: объявления о предстоящем событии по радио и в прессе, билеты и их распространение, пригласительные для министерства культуры и прочих ВИПов, моим ребятам тоже досталось штук десять для друзей-знакомых. Предоставил помещение «Ригас модес», где к началу действа велел раздвинуть стены, чтобы вместилось хотя бы 600 зрителей.
 
За стеклом витрины «Ригас модес» красовался мастерский рекламный плакат в виде картины — уж Мурашов-то постарался.
 
Мест на концерте хватило не всем, несмотря на дороговизну билетов (цену назначил сам Каргин), но все прошло замечательно. Валерий Михайлович потом звонил и сообщал о желании разных организаций повторить мероприятие, пригласил меня вместе с участниками к себе в небольшой конференцзал, где всех угостили кофе с пирожными и подарили кожаные дайльрадовские сувенирные коробочки. У меня и по сей день в них хранится бижутерия и прочие дамские цацки.
 
Не обошлось и без неприятных последствий — внезапно меня вызвали в горком партии. Я было подумала — за похвалой, оказалось — для выявления моего интереса в распространении билетов. Поскольку интереса не имела, а от меня не отставали, пожаловалась Каргину, и он дал какие-то наставления к возможному следующему вызову, которых было еще несколько.
 
Постепенно все выясняловки сошли на нет — похоже, комсомолу с партией удалось разобраться между собой. А я, кроме нежданных неприятностей, получила похвальные отклики в СМИ и моральную компенсацию за то, что меня не пустили на фестиваль в Прагу.
 

Охота пуще неволи
 
Надо сказать, что родственники, которым я раздавала фотки со своих представлений, не одобряли мое увлечение «глупостями» и твердили, что легкомысленная Олька превратила свою жизнь в бал-маскарад и «порхает по розам». Но я никак не хотела быть рядовым мастером у кресла, да и мое увлечение было тем еще порханием!
 
Заработанные деньги просаживала на костюмы, краски, кассеты, репетиторов и... питание моего коллектива, ибо вся подготовка происходила у меня дома, и народ нужно было кормить три раза в день, а то и ночью. Фантазийные рисунки выполнялись обычными декоративными средствами для лица (может, кто-то помнит, сколько стоил в то время комплект теней для глаз, тушь, пудра, румяна и пр.), а меня на все это уходило огромное количество.
 
Отблагодарить участников за работу могла только послеконцертным застольем с помощью мужа, который добывал продукты, и мамы, пахавшей на кухне для нас и коллег-зрителей, приехавших поздравить издалека.
 
Правда, однажды (это было 87-м году) случилось невероятное. Мою команду пригласили выступить в Архангельске, впервые за вознаграждение, причем такое, которое не укладывалось в голове — 1200 рублей. Да и сам факт — наконец-то заработали! Заодно посмотрели город, а на катере по реке — роскошную природу, правда, в москитных сетках, без них никак, комарье бы съело. Видно, не зря эти красоты в прошлом были местом лагерей, ссылок и казни «врагов народа».
 
Постепенно количество персонажей в моих шоу увеличивалось, усложнялись костюмы и рисунки. Многое мастерила сама, потому что никто не мог исполнить мои задумки — украшения, шляпки, прически, детали костюмов.
 









Своими руками...
 
В день представления моя работа начиналась часа в два-три ночи, чтобы успеть разрисовать 15-17 человек к моему выходу к пяти дня. Работа в три погибели, спина отваливалась, ног не чувствовала, есть не могла, да и некогда было. Перестала участвовать в лицедействе лично и только объявляла свой «спектакль», поясняя, о чем хочу рассказать. Впрочем, все же стремилась к тому, чтобы и без слов было ясно, что происходит на сцене-подиуме.
 



 
Ребятам тоже было не сладко, особенно первым из «нарисованных», от них требовалось сохранить мое художество к началу выступления — ни поесть толком, ни подвигаться, чтобы не размазать. Да еще и соблюдать тишину — шум мне мешал, шипела и тявкала, но этот мой бздык-однодневку прощали и относились с пониманием.
 
Вообще в нашем коллективе, многонациональном к тому же, стояла удивительно бережная атмосфера — ни зависти, ни сплетен, ни ссор не случалось никогда, все были заинтересованы друг в друге и в успехе. Это было настоящее увлечение, для которого выделяли время, свободное от учебы или работы, и вместе со мной «порхали по розам».
 
 
Крещение Руси и независимость Латвии
 
В 1988 году очередной Фестиваль искусств проходил во Дворце спорта, и я подготовила новое представление с простым названием «Путешествие», в котором хотела рассказать, по возможности, что происходит в мире, в разных странах, в том числе в России, которая праздновала 1000-летие крещения Руси. Хореографический номер был исполнен под запись службы Духовной Епархии, а артисты сработали так вдохновенно, что многие зрители даже крестились. Костюмы, хоругвь, шапочка-купол и церковные оконца на лице дополнили впечатление.
 





 
Придумала и другие фишки: заводной американский рок-н-ролл, в котором невообразимая толстушка (с флагом США на лице) выбрасывала коленца, легко «швыряя» ввысь и в стороны своего партнера-акробата.
 



 
Франция, Япония, Африка — были представлены, конечно, так, как эти страны и события представлялись мне самой.
 

Японская тематика
 
Завершалось шоу ожидаемым в Латвии событием — обретением независимости. Роль Милды (с красно-бело-красным «полотнищем» на лице) исполнила новенькая, без танцевальных навыков, Йоланта. В коллективе ее прозвали Ёлкой, созвучно имени и за «деревянные» манеры, но ее внешность настолько отвечала образу Милды, что ее партнер Нормунд, профессиональный танцовщик, изображавший в танце несвободу, взялся помочь ей и натренировал — сценическое движение она освоила!
 
В финале номера Ёлка-Милда-Латвия высвобождается из объятий Нормунда-«несвободы», обретает независимость и воздевает над собой три звезды, любовно изготовленные моим художником.
 





 
А после... После завершения номера я, как обычно, ждала аплодисментов за сценой и выхода на поклон. Вместо этого... тишина, сердце провалилось в пятки от ужаса. Еще несколько секунд, и вдруг непонятный грохот — это вставал 5-тысячный зал. Вот тогда и грянули овации, я выползла на полусогнутых коленках, а зрители рванули ко мне прямо на подиум, заваливая цветами, заливая слезами и замызгивая помадой-тушью мое белое концертное платье, добытое невероятными усилиями.




Цветы за независимость
 

Шлейф
 
Пресса признала, что «косметолог О.Шапаровская сумела рассказать о событиях в Латвии собственными средствами — с помощью макияжа, костюма, хореографической постановки и музыкального оформления». Впрочем, оглядываясь назад, выходит, что события-то я всего лишь опередила — до настоящей независимости 91-го оставалось еще три года.
 
Нас пригласили для съемок на телевидение.
 

Мой коллектив на Латвийском ТВ
 

Режиссер Арвид Бабрис снял фильм о нашей группе, а из сюжета «Независимость Латвии» сделал отдельный клип.
 
Мне выпала еще одна удача — приглашение в первый частный на постсоветском пространстве театр Антона Чехова. От самого режиссера Леонида Трушкина, который создал его в конце восьмидесятых по принципу русской антрепризы. Он начал с постановки «Вишневый сад» и, ознакомившись с моими работами, захотел и для своего спектакля не обычный театральный грим, а более тонкую работу с помощью средств декоративной косметики.
 
Мне довелось познакомиться и работать с настоящими звездами, занятыми в спектакле — Евгением Евстигнеевым, Татьяной Васильевой, Галиной Беляевой, Леонидом Тимцуником, отвечающим еще и за пластику актеров.
 
Я ужасно робела на пробах «макияжа», которые проходили прямо в квартире режиссера. «Разморозил» и избавил меня от страхов тонкий Ленечка Тимцуник, который, несмотря на молодость, уже преподавал актерское мастерство и сценическое движение. Отпустило и при знакомстве с бывшей рижанкой — актрисой Ириной Серовой-Аугшкап. Она оказалась дочерью Агрия Аугшкапа из Театра русской драмы, и нам обеим было что вспомнить и о чем поговорить.
 
Провела в Москве месяц, пока шли премьерные спектакли, перед каждым «колдовала» примерно по три часа. Удивляла терпеливость прославленных артистов, полное отсутствие капризности и исключительно благодарное отношение к моей работе.
 
В Ригу вернулась в отличном настроении.
 
 
Окончание следует