Недоверие к власти, коррупция, непотизм, манипулирование общественным сознанием, абсолютная безответственность и вопиющий цинизм заставили уважаемого ученого, ректора таллиннского университета заявить в печати, что он более не хочет и не может жить в обществе, которым руководят «моральные уроды».

Страстный призыв эстонского профессора Рейна Рауда к борьбе с руководящими «моральными уродами» породил у эстонцев массовое движение против сложившейся в постсоветское время политической системы. Новейшая история Прибалтики такова, что на гребень волны народного недовольства как правило, забирались либо левацкие популисты, либо фашизоидные демагоги.

В прежние времена, в Советском Союзе, Прибалтика считалась местным советским Западом. А для Запада – витриной Советского Союза. Что там, на заднем дворе, происходит – дело десятое, главное – витрина хорошо и богато украшена. Созданный еще в СССР свой «европейский» имидж Латвия, Литва и Эстония умело использовали в ходе «поющих революций» и восстановления своей независимости.

Демонстративная и последовательная «десоветизация», отказ от всего и всех, что хоть как-то напоминало бы о преемственности с советским прошлым, позволяли Прибалтике казаться образцом «новой демократии», экономического либерализма и успешных реформ. Особенно преуспевала в строительстве демократического имиджа Эстония. Это приносило богатые дивиденды тем из эстонских политиков и национальных активистов, которые быстрее других освоили искусство конвертировать кажущиеся добродетели в реальный капитал.

Два десятка лет Латвия, Литва и Эстония спекулировали на своем бегстве из Советской Империи, противопоставляя царящему на востоке повсеместному «совку», появившуюся как по мановению волшебной палочки в Прибалтике «европейскую демократию». Но, как оказалось «советского» в Прибалтике сохранилось на удивление много. Причем не внешнего, наносного, а глубоко внутреннего, коренного.

И, что наиболее неприятно, прибалтийские политики умудрились сохранить в неприкосновенности самые темные, самые постыдные стороны своего полувекового советского прошлого, отбросив вместе с промышленностью и сельским хозяйством все более или менее позитивное. Все атрибуты и механизмы парламентской демократии в странах Прибалтики удивительным образом сочетаются с беззастенчивым партийным диктатом, тех, кто уселся на вершине пирамиды власти, повсеместной ложью, цинизмом, корыстолюбием, блатом, карьеризмом, лицемерием и безответственностью.

Именно так, после двадцати лет «строительства европейской демократии, описали сложившуюся в Эстонии нравственно-политическую ситуацию в документе под названием «Хартия 12» лидеры национального общественного мнения. Среди них и профессор Тартуского университета «бабушка» перестроечного Народного Фронта Маарью Лауристин, и бывший ректор Таллиннского университета Рейн Рауд и один из ведущих эстонских социологов Андрус Кивиряхк и многие другие. За одни сутки к опубликованной в печати и в Интернете «Хартии» присоединились свыше десяти тысяч человек, среди которых многие все ведущие эстонские интеллектуалы. Вот поэтому стоит сегодня сосредоточиться именно на Эстонии.

В умах эстонской национальной элиты начало складываться представление о своем государстве как обществе, где узкая кучка политиков не стесняет себя ни в чем – от демагогии до использования спецслужб – чтобы держаться у власти в интересах слоя новой «номенклатуры». Сомнительные выборы, партийная дань на предпринимателей, торговля политическим влиянием и циничное обоснование уместности «лжи в национальных интересах».

Можно перечислить ряд последних политических скандалов: Полиция Безопасности регулярно устраивает обыски у функционеров оппозиционной Центристской партии. Обыски и дела возбужденные «по подозрению» всегда закачиваются ничем. Сначала одна правящая партия (Союз Отечества и Res Publica) попадается на откровенной «торговле» видами на жительство в Эстонии для российских толстосумов, но дело, помытарив в прокуратуре, «спускают в канализацию».

Затем другая правящая партия (Партия Реформ) становится подозреваемой в том, что собирает деньги с предприятий и фирм (что запрещено) и сливает себе в кассу под видом добровольных пожертвований подставных членов партии. Отмазки типа: «Теща дала», «деньги в тумбочке взял» и тому подобное вполне удовлетворяют прокуратуру. Полиция Безопасности откровенно «кошмарит» русских политиков, если они выступают с критикой правительственных программ.

При этом правительство бесцеремонно отвергает любые требования учителей, спасателей, пожарных, полицейских, врачей заняться их проблемами. Учителям предлагается согласиться со сворачиванием всеобщего, доступного среднего образования, врачам – повысить плату, взимаемую за визит с пациентов. Несколько эстонских волостей остались вовсе без полицейских, пожарных, аптекарей. Даже почты и банкомата в иной эстонской деревне не сыскать. Медики успешно эмигрируют за границу вслед за водителями автобусов, и вообще всеми теми, кто умеет и хочет работать.

Более всего раздражает эстонских интеллектуалов совершенно советская манера властей отказываться признавать очевидное, и хотя бы соглашаться наличием проблем. Президент Тоомас Хендрик Ильвес упрекнул критиков сложившейся политической системы в том, что у них нет права говорить от имени всего народа. Следующей весной де состоятся выборы, и они де покажут кто прав. Премьер-министр Андрус Ансип как настоящий «мачо» заявил: ”Давайте признаем, что после того, как политиков назвали выродками, на возможности проведения конструктивных дебатов был поставлен крест».

Власти Советской Эстонии тоже не вели дебатов с инакомыслящими и кивали на выборы, которые всякий раз демонстрировали единство партии и народа. Народ, так же как и сегодня, старался приспособиться и побаивался протестовать.
Советская привычка ругать власть на кухне вырыла непреодолимую пропасть между западной и восточной окраинами Евросоюза. Если испанцы не могут усидеть дома, то эстонцы неохотно выходят на улицу. Поэтому и протесты более активны в безопасном Интернете и на страницах газет, принадлежащих всего двоим эстонским медиа-магнатам (а больше нету), которые успешно поддерживают как власть, так и ее противников, ну и, прежде всего, самих себя.

Универсальные свойства бумаги с написанным на ней политическим лозунгом легко превращают ее как в политическое оружие, так и в расходный подтирочный материал. Судьбу бумаги решают не те, кто испачкал ее типографской краской, а те, кого она вдохновит, побудит к действию или, наоборот, оставит равнодушным, а то и вовсе разочарует. Вот так и бумага с текстом под невнятным названием «Хартия 12» может стать, хоть и бумажным, но знаменем, а может затеряться в бесчисленных публицистических статьях и манифестах опубликованных на ту же тему в последние месяцы.

Совсем недавно профессор Рейн Рауд заявил в прессе, что живет в обществе, которым руководят моральные уроды (выродки). Многие с ним согласились. Так называемые «моральные уроды» — брань-то на вороту не виснет – спокойно продолжили «руководить обществом». И судя по всему, самое страшное, что могло бы этим «уродам» грозить, так это смена полного и окончательного «урода» на «урода» в начальной стадии морального разложения. Общество бы получило некоторую передышку, вздохнуло и набралось сил к следующему пароксизму негодования. Рейн Рауд, скорее всего, прав на все 100%. Но хватит ли у него духу признать, что из борделя нельзя сделать пансион благородных девиц, сколько не меняй «девочек».

Впервые с моральной критикой эстонских политиков выступил первый послевоенный президент Эстонии Леннарт Мери еще в далеком 1994 году. Тогда прозвучали обвинения молодых национальных демократов в чванстве и отрыве от народа, во лжи и корыстолюбии. И что? Премьер-министр Март Лаар ушел в отставку из-за вотума недоверия, чтобы через несколько лет вернуться. Его сменил Тийт Вяхи, который вскоре погорел на махинациях с квартирами в Старом Таллине. Вяхи, кстати, единственный, кто честно окончательно ушел из политики, и вполне успешно занимается бизнесом. Леннарт Мери еще не раз возвращался к критике морального облика народных избранников.

Апофеозом этой кампании стал проект по созданию новой, честной и ответственной партии под названием Res Publica. Вдохновленный молодыми и честными глазами «республиканцев» народ отдал им свои голоса. Голоса избирателей были были конвертированы в широчайшие возможности для молодых карьеристов, т.е. для тех, кого, как представляется, Рейн Рауд и называет теперь «моральными уродами».

Пять лет назад нарастающее отчуждение народа от власти удалось временно преодолеть за счет «апрельской карты». Нынешний премьер удачно разыграл «русскую карту», организовав в апреле 2007 г. перенос Памятника Воину-Освободителю из центра Таллина с глаз долой на военное кладбище. Затеяно это было по свидетельству журналистов-эстонцев исключительно для перетягивания на себя голосов крайних националистов. Но «бронзовая анестезия» не вечна и сегодня снова поднимаются те же самые вопросы и проблемы, что почти двадцать лет назад поднимал Леннарт Мери.

Противуправительственная Хартия набирающая поддержку в эстонском интернете все-таки не осмеливается замахнуться на основы эстонской государственности, определяющие существующий политический режим, избирательную и партийную систему. Официально Эстония является обычной парламентской демократией восточно-европейского образца, с президентом, играющим за деньги налогоплательщиков декоративно-представительские функции.

В реальности же значительную часть политических регуляторов в Эстонии составляют правила, традиции и нормы, не закрепленные не только в конституции, но и вообще в законодательстве. Причудливое сочетание юридических норм и неписаных правил создает реальную систему представительной власти в республике. К реалиям постсоветской политической системы следует отнести сознательно и целенаправленно взращенное повсеместное доминирование политических партий и партийной бюрократии. Вся политика строится на жестком следовании групповым интересам и партийным решениям.

Правительство Эстонии, как правило, опирается на парламентское большинство, но по сложившейся традиции, выросшей из внутрипартийной дисциплины, парламент выступает, прежде всего, законодательным инструментом правительства, своего рода «машиной для голосования». С 1990 года все республиканские правительства носили коалиционный характер. С 1999 года политическая деятельность того или иного многопартийного правительства регулируется т.н. коалиционным соглашением. Подобный «договорной» характер формирования правительства не предусмотрен никаким законодательством.

Возникает противоречие между конституционной полнотой ответственности главы правительства и обязательствами перед партнерами по коалиции. Это стимулирует либо стремление к авторитарному стилю управления, либо провоцирует неустойчивость правящих коалиций. Наличие главного партнера, своего рода «альфа-самца» становится обязательным. Т.н. коалиционный договор является не только списком взаимных обязательств, но и, своего рода, признанной обществом индульгенцией за отказ от целого ряда предвыборных обещаний, которые партиям приходится «забывать» взамен на участие в правительстве.

Эстония явно постсоветская страна. Профессиональные партийные политики составляют достаточно узкий, но сплоченный слой, персональный состав которого фактически не меняется ни в краткосрочной, ни в среднесрочной перспективе. В случае необходимости в эти ряды рекрутируются «политические бройлеры». Также легко «бройлеры» отдаются на съедение. Возможно, что нынешний кризис завершится ритуальным коллективным «поеданием» забитого «бройлера».

По закону депутаты в своей деятельности не связаны мандатом, т.е. они, согласно Конституции, не несут ответственности за голосование «за» или «против» тех или иных законопроектов, их нельзя отозвать и лишить полномочий в случае перехода из партии в партию, или невыполнение предвыборных обещаний. Авторы Хартии покусились только на этот пункт, но, не предложив, даже для дискуссии, никакого механизма для введения связанного или ответственного мандата. Ну, типа – отзыв депутата по инициативе избирателей.

Как отметила политолог Ану Тоотс еще год назад: «Если через месяц после выборов мы спросим у избирателя, кто его представитель в Рийгикогу, то в большинстве случаев не получим ответа». Такая исключительно партийная система выборов особенно не благоволит меньшинствам. Маленьких – не дай Бог вырастут! – в Эстонии не любят. Да и партий должно быть две или, на худой конец, три. Ведь на всех «пирога» не хватит.

Проблема обусловлена наличием партийных списков. Кто и за что попадет через партийный список в парламент, решают не избиратели, а узкая группа партийного начальства, которая этот список и составляет. В результате кандидат, будучи избранным, больше не интересуется ни регионом, ни избирателями, которые за него голосовали.

Строго говоря, авторы Хартии начинают и заканчивают требованием прозрачности финансирования партий. Но ведь очередное требование транспарентности не меняет существа эстонской партийной демократии, где партия – лишь средство для достижения власти конкретными лицами. Ключевой в действующей партийной системе является не конкуренция между партиями, а конкуренция внутри партии. Эстонская избирательная система консервирует забронзовевшую партийную элиту и «солдат партии». Внутрипартийная карьера никак не связана с обществом, народом, избирателями.

К сожалению, авторы Хартии сами были и, возможно, являются выразителями политической макисмы, что избиратель должен голосовать не за личности, а за партии. Стоит ли удивляться, что наверх всплывают исключительно такие персонажи, которых Рейн Рауд называет «моральными уродами».

К сожалению, весь пафос авторов Хартии разбивается об этот вопрос. Критика существующего положения заканчивается предложениями косметического ремонта подручными средствами. Но тут два пути: для левых – традиции европейских «народных фронтов», для правых – движение Лапуа (в Финляндии) или вапсов (в Эстонии). Левые партии в Прибалтике уязвимы для обвинений в исторической связи с коммунистическими партиями и, как следствие, в непатриотизме и желании продаться наследникам Советского Союза.

Поэтому-то социал-демократы в Прибалтике самые правые в мире, а коммунисты работают, чуть ли не в подполье. Куда больше шансов у наследников профашистских движений типа финского «Лапуа» или эстонских вапсов. Финны были сторонниками политики прямого действия, они физически препятствовали тому, что им не нравилось или заставляли делать то, что было им любо.

Парламентские механизмы «лапуанцев» интересовали мало. Протест был их стихией. Эстонские вапсы в предвоенный период были авангардом общественного мнения, возмущенного продажностью политиков, их склоками, неспособностью преодолеть групповые и корыстные интересы. В принципе в Эстонии есть все, чтобы в политическую жизнь выплеснулось правая популистская стихия. Вождей не хватает. Пока.

И напоследок стоит сказать, почему местные русские дистанцировались от эстонских протестантов. Неужели им так нравится существующая власть или обуяло полное безразличие. Нет. Самая распространенная реакция эстонских русских в Интернете такова: Мы де вам об это двадцать лет говорим, а вы только сейчас очнулись, вот и разгребайте сами, что натворили.

А если более серьезно, то уважаемый в республике патентовед, меценат и благотворитель Людмила Ганс публично заявила, что эстонские политики отличаются исключительным двуличием и вспоминают о русских, когда им чего-то надо. Также она добавила, что не помнит, чтобы те люди, которые первыми подписали Хартию, категорически выступали против лозунга, который в самом начале был выдвинут правящей коалицией, — ”чемодан — вокзал — Россия”. «Этот лозунг, который мы, русскоязычное меньшинство, не приемлем, до сих пор является для нас оскорбительным, и мы его пока не забыли”.