АРХИПЕЛАГ БАЛТЛАГ. ЭСТОНИЯ
24.10.2024
Сергей Середенко
Правозащитник, политзаключенный.
ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА
Из Вируской тюрьмы
-
Участники дискуссии:
00 -
Последняя реплика:
26 августа получил в планшет постановление о принятии в производство моей жалобы об отмене решения Вируской тюрьмы об отказе перевода меня в открытую тюрьму и компенсации морального ущерба. Требование о компенсации ущерба Тартуский административный суд в производство не взял. Мотивировал тем, что, согласно Закону о тюремном заключении, сначала надо было представить требование тюрьме, и только потом, когда тюрьма откажется, можно обращаться в суд.
Проверил — правда. Удивился.
Про компенсацию морального ущерба я понимаю много, книгу об этом написал. Сначала подумал, что неплохо бы этот отказ обжаловать, как неконституционный и нелогичный. Неконституционный — это понятно; право на компенсацию ущерба не содержит оговорки закона, на что законодатель уже давно забил, если вообще понимал, что творит. А вот нелогичность тут следующая: в случае причиненного тюрьмой заключенному материального ущерба логично, что сначала требование следует представить тюрьме. Поскольку ущерб материальный, и его можно оценить.
Тут уже тюрьма решает, виновна она или нет. Если решила, что нет — тогда в суд. А вот в случае морального ущерба какую сумму я укажу? Ее, как правило, выдумывает сам суд. И понятно, что никакой причиненный зеку моральный ущерю никакая тюрьма никогда признавать не будет. Гле зек, а где мораль?! Так что обращение в суд неизбежно. Спрашивается: кто не подумал об этом в министерстве юстиции, когда разрабатывали эту норму?
Решил не обжаловать. По двум причинам. Обжалование — это задержка процесса, которая мне сейчас не нужна. А повторить эту процедуру, т. е. Повоевать за компенсацию морального ущерба, я смогу и позже. Если настроение будет.
За Айво Петерсона запросили залог в 150000 евро. За Матеуша Пискорского — 50000, за Альгирдаса Палецкиса, помню, столько же. Совсем дела плохи у Эстонии, вот только почему в группе риска — политические?
«Государственную измену» мне не шили, а вот Свете Бурцевой — шьют. Раздухарились потому что. Потому что масть пошла. «Измена» — в написании книги «Гибридная война за мир». Отягчающее обстоятельство — под псевдонимом. Содержание книги «унижает Эстонскую Республику, направлено на раскол эстонского общества и дискредитацию ЭР и ее институтов». Правда в книге или нет — абсолютно неважно. Важно, что Охранной полиции она не нравится. Мои книги тоже упоминались на процессе. Отдельным отягчающим обстоятельством прокурор нашел то, что я не только участвовал в создании этих книг, но и продвигал их, рекламировал. Ага. А музыканты поют свои песни со сцены при стечении людей (!), а не бренчат их, наглухо закрывшись в ванной.
Сюжет «написала книгу, виновна», прекликается у меня с другой новостью: Рийна Солман на пару с Иви Ээнмаа решили, что нечего Центру русской культуры делать в центре Таллина. Явно вдохновившись победой над «Домом Москвы» в Риге. А перекличка такая: Иви Ээнмаа, сколько помню, эстонский интеллигент по должности. В смысле — заведовала Национальной библиотекой. И, в бытность свою означенным директором, никаких радикальных мыслей по поводу вверенных ее попечению книг, в том числе на русском языке, не высказывала. Вот такая вот эволюция произошла с человеком. ЦРК, цитирую, «не заслуживает того, чтобы оставаться в центре Таллина».
Под «браслет» Свету Бурцеву, как я понял, не отпустили. Под тот же мотив — «высок риск, что Бурцева может попытаться сбежать или совершить новые преступления из дома».
Первый мотив прекрасен. Я тут, в тюрьме, занимаюсь в том числе кустарной социологией, и вот результат опроса: из около 40 человек на секторе после выхода на волю в Эстонии собираются оставаться...10. Т.е. программа «ресоциализации», как и сама идея таковой, основана на том, что человек по умолчанию остается в Эстонии, а это совсем не так. В тюрьме вопроса «собираетесь ли вы после окончания заключения остаться в Эстонии?» — не задают. Боятся ответов? Да и кто де честно ответит на этот вопрос, если от этого зависит и УДО, и перевод в открытую тюрьму? Собираешься уехать = риск побега.
Уже в моем деле этот сюжет вонял, а в делах Хантсома и Бурцевой проявился в полный рост. Оба обвиняемых уже уехали из страны, посчитав, что не могут больше в ней находиться, не желая больше испытывать то политическое и социальное давление, которым из тут одарили. НО! Прокуратура видит это как «побег» от неминуемого преследования за «совершенные преступления». Которые прокурор вот сейчас на бумажке нарисует. «Голосовать ногами» уже опасно.
Второй сюжет я пытаюсь развить, но получается пока плохо. А именно сюжет о том, что может, мол, совершить «новые преступления из дома». В моем случае — это вообще прелестно: выезжая из открытой тюрьмы на работу, допустим, в Раквере на мясокомбинат, я буду разыскивать там российских шпионов, обязательно найду и заведу с ними «отношения против Эстонской Республики». Поскольку именно таково, по мнению суда и опера, мое преступление. Причем заведу я эти отношения исключительно из корыстных побуждений — мне ведь «платили» в среднем 1 евро 40 центов в день, а в тюрьме за эти деньги надо два часа работать. Выгода очевидна!
Мои попытки добиться от тюрьмы ответа на вопрос, какую конкретно преступную деятельность я разверну, оказавшись вне тюрьмы, тюрьма пресекает следующим образом: с тобой, мил человек, провели аж три беседы! Если ты даже после этого не понимаешь, то что с тебя взять?
В Светином случае все более понятно: выйдет под браслет — напишет еще одну книгу. Ну как такому можно позволить случиться?
Проверил — правда. Удивился.
Про компенсацию морального ущерба я понимаю много, книгу об этом написал. Сначала подумал, что неплохо бы этот отказ обжаловать, как неконституционный и нелогичный. Неконституционный — это понятно; право на компенсацию ущерба не содержит оговорки закона, на что законодатель уже давно забил, если вообще понимал, что творит. А вот нелогичность тут следующая: в случае причиненного тюрьмой заключенному материального ущерба логично, что сначала требование следует представить тюрьме. Поскольку ущерб материальный, и его можно оценить.
Тут уже тюрьма решает, виновна она или нет. Если решила, что нет — тогда в суд. А вот в случае морального ущерба какую сумму я укажу? Ее, как правило, выдумывает сам суд. И понятно, что никакой причиненный зеку моральный ущерю никакая тюрьма никогда признавать не будет. Гле зек, а где мораль?! Так что обращение в суд неизбежно. Спрашивается: кто не подумал об этом в министерстве юстиции, когда разрабатывали эту норму?
Решил не обжаловать. По двум причинам. Обжалование — это задержка процесса, которая мне сейчас не нужна. А повторить эту процедуру, т. е. Повоевать за компенсацию морального ущерба, я смогу и позже. Если настроение будет.
За Айво Петерсона запросили залог в 150000 евро. За Матеуша Пискорского — 50000, за Альгирдаса Палецкиса, помню, столько же. Совсем дела плохи у Эстонии, вот только почему в группе риска — политические?
«Государственную измену» мне не шили, а вот Свете Бурцевой — шьют. Раздухарились потому что. Потому что масть пошла. «Измена» — в написании книги «Гибридная война за мир». Отягчающее обстоятельство — под псевдонимом. Содержание книги «унижает Эстонскую Республику, направлено на раскол эстонского общества и дискредитацию ЭР и ее институтов». Правда в книге или нет — абсолютно неважно. Важно, что Охранной полиции она не нравится. Мои книги тоже упоминались на процессе. Отдельным отягчающим обстоятельством прокурор нашел то, что я не только участвовал в создании этих книг, но и продвигал их, рекламировал. Ага. А музыканты поют свои песни со сцены при стечении людей (!), а не бренчат их, наглухо закрывшись в ванной.
Сюжет «написала книгу, виновна», прекликается у меня с другой новостью: Рийна Солман на пару с Иви Ээнмаа решили, что нечего Центру русской культуры делать в центре Таллина. Явно вдохновившись победой над «Домом Москвы» в Риге. А перекличка такая: Иви Ээнмаа, сколько помню, эстонский интеллигент по должности. В смысле — заведовала Национальной библиотекой. И, в бытность свою означенным директором, никаких радикальных мыслей по поводу вверенных ее попечению книг, в том числе на русском языке, не высказывала. Вот такая вот эволюция произошла с человеком. ЦРК, цитирую, «не заслуживает того, чтобы оставаться в центре Таллина».
Под «браслет» Свету Бурцеву, как я понял, не отпустили. Под тот же мотив — «высок риск, что Бурцева может попытаться сбежать или совершить новые преступления из дома».
Первый мотив прекрасен. Я тут, в тюрьме, занимаюсь в том числе кустарной социологией, и вот результат опроса: из около 40 человек на секторе после выхода на волю в Эстонии собираются оставаться...10. Т.е. программа «ресоциализации», как и сама идея таковой, основана на том, что человек по умолчанию остается в Эстонии, а это совсем не так. В тюрьме вопроса «собираетесь ли вы после окончания заключения остаться в Эстонии?» — не задают. Боятся ответов? Да и кто де честно ответит на этот вопрос, если от этого зависит и УДО, и перевод в открытую тюрьму? Собираешься уехать = риск побега.
Уже в моем деле этот сюжет вонял, а в делах Хантсома и Бурцевой проявился в полный рост. Оба обвиняемых уже уехали из страны, посчитав, что не могут больше в ней находиться, не желая больше испытывать то политическое и социальное давление, которым из тут одарили. НО! Прокуратура видит это как «побег» от неминуемого преследования за «совершенные преступления». Которые прокурор вот сейчас на бумажке нарисует. «Голосовать ногами» уже опасно.
Второй сюжет я пытаюсь развить, но получается пока плохо. А именно сюжет о том, что может, мол, совершить «новые преступления из дома». В моем случае — это вообще прелестно: выезжая из открытой тюрьмы на работу, допустим, в Раквере на мясокомбинат, я буду разыскивать там российских шпионов, обязательно найду и заведу с ними «отношения против Эстонской Республики». Поскольку именно таково, по мнению суда и опера, мое преступление. Причем заведу я эти отношения исключительно из корыстных побуждений — мне ведь «платили» в среднем 1 евро 40 центов в день, а в тюрьме за эти деньги надо два часа работать. Выгода очевидна!
Мои попытки добиться от тюрьмы ответа на вопрос, какую конкретно преступную деятельность я разверну, оказавшись вне тюрьмы, тюрьма пресекает следующим образом: с тобой, мил человек, провели аж три беседы! Если ты даже после этого не понимаешь, то что с тебя взять?
В Светином случае все более понятно: выйдет под браслет — напишет еще одну книгу. Ну как такому можно позволить случиться?
Дискуссия
Еще по теме
Еще по теме
Алла Березовская
Журналист
НОЯБРЬСКОЕ ПИСЬМО ОТ СЕРГЕЯ СЕРЕДЕНКО
Из Вируской тюрьмы
Сергей Середенко
Правозащитник, политзаключенный.
МЕЖДУНАРОРДНАЯ ПАНОРАМА
Из Вируской тюрьмы
Сергей Середенко
Правозащитник, политзаключенный.
АВГУСТОВСКОЕ ПИСЬМО
Вируская тюрьма. Только хорошие новости!
Алла Березовская
Журналист
НОЯБРЬСКОЕ ПИСЬМО СЕРГЕЯ СЕРЕДЕНКО. ЧАСТЬ 2
Только хорошие новости