«Латвия — эпицентр парадоксов. На ее территории все возможное — невозможно, а все невозможное — возможно. При этом взаимная аннигиляция возможного и невозможного превращает ноль в главную цель и суть существования самого государства. Латвия способна обнулить практически все что угодно. Даже саму себя.

Поэтому на ее просторах бурный процесс всегда без результата, напряженное мышление без мысли, торжествующая правда без истины, активное действие без поступка, а долгий путь без движения... И, как результат, движение это — неподвижность. Любая его форма и любое направление, независимо от сложности и длительности, ведет лишь к исходной точке.

В целом для Латвии движение — это не физический процесс, а Великая и Прекрасная Идея — повод к длительному размышлению и непрерывному говорению. Поэтому ни одна страна в мире не сравнится с Латвией по глубине разработки «теории движения» в любой сфере человеческой жизнедеятельности. Национальная элита знает о движении все! Но при этом она сама никогда не двигалась. И двигаться не собирается, потому что знает о движении гораздо больше тех, кто движется.

Из-за этого латвийская культура, экономика, политика и все что угодно, это не процесс, не движение, не практическая деятельность, а размышление о Важном. Это долгое размышление, плавно перетекающее в глубокий и спокойный сон.

Двадцать лет «независимого» существования Латвии — это лишь коллективные думы о Латвии. Два десятилетия латыши не строят Латвию, а дружно думают о том, какой великой она была в прошлом, как они будут ее строить в будущем или как они могли бы ее построить в настоящем, если бы им не мешали «оккупанты», «мигранты» и иные «алиенсы».

При этом мысли латышей о Латвии гораздо правильнее и важнее самой Латвии. Реальная Латвия чаще всего вообще не достойна истинно латышских мыслей о ней. Реальная Латвия по своей природе в принципе неспособна соответствовать своему образу, который был воспет великими вождями и идеологами латышскости.

К примеру, вот уже более двадцати лет мы слышим о том, что в Латвии идут экономические, политические и социальные реформы. По данному поводу были сказаны и написаны миллиарды красивых слов. Под монотонный гул о куда-то двигающихся «реформах» в стране было украдено все, что только можно было украсть, обмануты все, кого только можно было обмануть, развалено все, что можно было развалить.

При этом сами «реформы» благополучно пережили то, что они якобы двадцать лет интенсивно «реформируют». Более того, сейчас Латвия вышла на тот уровень «реформирования», когда «реформы» уже не нуждаются в «реформируемом».

К примеру, экономическая «реформа» лучше всего осуществляется без экономики, пенсионная «реформа» успешнее всего продвигается без пенсионеров, «реформа» здравоохранения — без больных и больниц, «реформа» финансовой системы без денег, а «реформа» Латвии в целом — без ее населения. Латышские «реформы» — это эффективное преодоление «реформируемого».

Или взять, к примеру, латышскую евроинтеграцию. Сказаны и написаны об этом удивительном феномене триллионы слов, торжественно подписаны десятки красивых бумаг. После двадцати лет евроинтеграции каждый гражданин Латвии не только всеми фибрами своей души, но и каждой частицей своего тела непосредственно ощущает ее продвижение. Интеллектуальный и психический евроинтеграционный накал стал столь высок, что даже глубокий и системный кризис Евросоюза, угрожающий развалить эту мегаструктуру в самое ближайшее время, не способен охладить местную страсть к слиянию с Европой.

Более того, благодаря усилиям латышской элиты стремление Латвии стать полноправным членом ЕС уже не зависит даже от факта существования Европейского союза. Например, на данный момент сознательных латышей не волнуют проблемы евро, потому что они уверены, что Латвия вступит в еврозону, даже если сам евро перестанет существовать.

То есть латышских евроинтеграторов уже не волнует не только объективная возможность интеграции Латвии в ЕС, но даже сам факт существования этой международной организации в ближайшей перспективе. Идея евроинтеграции намного важнее самого Евросоюза, потому что она наделяет смыслом бессмысленное. Для латышей евроинтеграция — это как для христиан ожидание Царства небесного.

При этом парадокс латышской евроинтеграции заключается в том, что сейчас Латвия находится от Европы гораздо дальше, чем была в 1991 году. Дело в том, что если для сознательных латышей ЕС — это их «ценностный выбор», их слегка параноидальная идея фикс, замешанная на хронической, но бессознательной тоске о принадлежности к Империи, причем не к абы какой, а обязательно – к Империи №1, то для самой Европы Евросоюз — это политические, социальные, экономические, культурные и ментальные стандарты, а главное — стандарты потребления. Европейский союз для европейцев — это образ жизни и определенный тип мировоззрения, а не тонны подписанных официальных бумаг с красивыми логотипами и яркие видения неустойчивой психики латышских евроинтеграторов.

Но для движения в Европу все это не имеет значения, потому что это движение центростремительное, для него не существуют европейские условия и условности, по своей сути оно даже не нуждается в Европе как таковой. Для латышской евроинтеграции было бы лучше, если бы Европы на самом деле не существовало, потому что той Европы, к которой так стремятся все сознательные латыши, на самом деле не существует. А поэтому малейшее соприкосновение Европы латышских евроинтеграторов с Европой как объективным феноменом становится для Латвии политической, экономической, культурной и психической катастрофой.

Не менее интересно выглядит и движение по пути Атмоды, по поводу которого за двадцать с лишним лет были сказаны и написаны квадрильоны слов. Фактически в мире нет ни одного подобного народа, который бы так долго, упорно и безрезультатно возрождался. Де-факто Атмода — это движение, вектор которого не смогли обозначить даже выдающиеся латышские умы. Точно известно только то, что оно началось задолго до появления первых латышей и закончится спустя века после их тихого исчезновения.

Атмода — это абсолютно гармоничное и идеальное движение во времени и пространстве, совершенно не связанное с тем, что оно «возрождает». Сознательные латыши не на словах, а на деле убедительно доказали, что их «возрождение» может успешно продвигаться без существования чего-либо, которое, в силу своего отсутствия, возродить невозможно в принципе.

Поэтому видимая часть Атмоды — это процесс переименовывания всего иностранного (и прежде всего русского) в латышское. Причем если сами латыши сознательно отказываются от своей национальной идентичности в пользу мифической «европейской единой общности», то русское население Латвии в «латыши» загоняется насильно, при помощи государственной дубины и параноидальных усилий фанатиков латышскости.

Лишь только таким оригинальным образом Латвии удается поддерживать процесс «возрождения» того, что никогда не существовало, гордо демонстрируя его символы — национальные костюмы и кустарные ремесла, хоровые песнопения, провинциальную имперскую литературу, заупокойные собрания у братских могил да торжественные хождения строем с портретами знатных коллаборационистов.

По сути, «Атмода» — это плохо организованный откат современного общества в архаику, к забитому остзейскому хутору и сомнительным, даже для идеологов латышскости, кумирам. У Атмоды нет вектора, направленного в будущее. Ее главная цель — опрокидывание страны в прошлое.

Не менее удивительной является и политическая сфера Латвии. При всем ее динамизме она более всего статична и неподвижна. Несмотря на ее бесконечный событийный ряд, по сути, в ней ничего не происходит. Все политические споры, драки, конфликты вращаются по кругу, подобно веселой карусели, но при этом не оказывают ни малейшего влияния на страну.

Главное предназначение латышской политики — борьба с любой формой движения в любой сфере общества и государства. Данный феномен обусловлен тем, что движение является чередой изменений, а изменения, в свою очередь, отрицают существующее положение вещей, они стремятся его преодолеть, а это значит, что сейчас любое изменение, любой выход за рамки status quo отрицает и стремится преодолеть саму Латвию. Поэтому нынешняя латвийская политическая элита, независимо от своей идеологической ориентации, — коллективный враг любых изменений в стране.

К примеру, реальное движение по пути социально-политических и экономических реформ разрушит существующую в Латвии экономическую и социально-политическую систему и тем самым автоматически ликвидирует правящую на данный момент элиту (от «вселатвийцев» до «согласистов»). Реальное движение по пути евроинтеграции уничтожает остатки латышской экономики, традиционную семью и общество и доводит до глубокой нищеты простой народ. Оно «обнуляет» в политическом и экономическом плане т.н. «национально сознательную» часть латышской элиты и ставит под вопрос необходимость дальнейшего существования проекта «Латвия»; окончательно превращает местную культуру в этнографическую игрушку... и т.д. и т.п.

Главная проблема Латвии в том, что вся двадцатилетняя эпоха «независимости» стала неумолимым движением к экономическому, социально-политическому и идеологическому цугцвангу. На данный момент любое движение любой латышской власти в любой сфере или в любом политическом, экономическом, социальном или идеологическом направлении приведет лишь к очередному тактическому/стратегическому ухудшению позиций страны и очередному шагу по пути самоликвидации.

Фактически сейчас для общества и государства любое движение является смертельно опасным. Тем более если оно будет резким и радикальным. Фактически любой из всех возможных на данный момент путей движения Латвии ведет к той черте, после которой ее дальнейшее существование в нынешнем виде окажется невозможным.

Именно поэтому латвийская политика стала движением без движения. Теперь в ней можно делать все что угодно, кроме того, что ведет к изменению существующего положения вещей. Теперь латышские политики лишь публично меряются своей любовью к Латвии и сравнивают размеры электоратов, которые они смогли «охмурить», но при этом старательно избегают всего того, что может сдвинуть ситуацию в стране с мертвой точки. Это даже не осознанная политика, а банальный рефлекс самосохранения. Они чувствуют, что на данный момент любое движение для Латвии — это смерть.

В итоге страна замерла: в коллапсе экономика, парализована финансовая система, вхолостую работает исполнительная власть, выродился суд, блокирована деятельность парламента, утрачены последние остатки внешнеполитической дееспособности, социально-политические протесты стали особой формой бизнеса...

Теперь в Латвии все существует и не существует одновременно. Реальность уступила место символам. И эта странная особенность превратила Латвию в памятник самой себе, в символ собственного несуществования».


Весь вышеприведенный текст я взял в кавычки, потому что авторство его, кроме национального дизайна, принадлежит почитаемому мною блогеру Андрею Ваджра. Писал он не про Латвию, а про Украину, но вот поди ж ты, как идеально подошел его памфлет к нашим реалиям — наделся просто как перчатка на руку.

Впрочем, к точно такому же выводу пришли еще некоторые мои знакомые представители других бывших союзных республик. Такая завидная идентичность различных территорий, раскиданных на тысячи километров друг от друга, навевает нехорошие конспирологические мысли о существовании единого сценария для всего постсоциалистического лагеря, где мы играем роль самых способных актеров.

Причем сценарий этот аккуратно скопирован из школьных учебников истории, поэтому любому не до конца забывшему содержание выпускных экзаменов происходящее сегодня навевает устойчивое ощущение «это уже где-то когда-то было».

Прибалтийское социальное структурирование поразительно напоминает этнографическую реконструкцию процесса возникновения дворянских сословий. «Служилая знать», приватизировавшая власть, настолько успешно превращается в новые гезитов, тэнов, эрлов, что скоро мы рискуем увидеть не только частную юрисдикцию нью-феодалов с восстановлением «священного права первой ночи», но и реконструкцию Святой инквизиции под флагами ЛГБТ.

Хотя стоит переместиться на сотню километров восточнее — без всякой машины времени своими глазами можно наблюдать пройденную еще в 6-м классе средней школы систему «кормления наместников», а также готовящуюся земскую реформу вместе с опричниной.

И в процессе изучения школьного учебника истории на собственной шкуре очень хочется надеяться, что история действительно второй раз повторяется не как трагедия, а как фарс.


Что делать?

Мир сегментирован, и есть некто, кто правее всех остальных. В таком случае граждане второго сорта должны либо принимать все как данность и следовать, как бараны, туда, куда им укажут, и скорее всего это окажется ближайшей скотобойней. Либо не соглашаться и протестовать против скотского к себе отношения.

А любой протест начинается с осознания и вербализации факта, что не все в порядке «в датском королевстве». Чем мы тут и занимаемся в настоящее время. Причем сама борьба за выживание и приведение частных примеров успеха в этой борьбе не должны заслонять и тем более оправдывать людоедскую сущность нынешней государственной конструкции, так же как примерами выживания в концлагерях нельзя оправдывать само их существование.


Вместо послесловия:

Один «умный» профессор однажды в университете задал своим студентам вопрос:

— Все, что существует, создано Богом?

Один из студентов уверенно ответил:

— Да, создано Богом.

— Значит, Бог создал все? — переспросил профессор.

— Да, сэр, — ответил студент.

Профессор спросил:

— Если Бог создал все, значит, Бог создал и зло, поскольку оно существует. И согласно тому принципу, что наши дела определяют нас самих, значит, Бог есть зло.

Юноша растерялся, услышав такой ответ. Профессор был очень доволен собой: ведь он еще раз доказал, что вера в Бога — это миф.

Тут другой студент поднял руку и сказал:

— Могу я вам задать вопрос, профессор?

— Конечно, — ответил тот.

Студент поднялся и спросил:

— Профессор, холод существует?

— Что за вопрос? Конечно, существует. Тебе никогда не было холодно?

Студенты засмеялись над вопросом молодого человека.

Молодой человек ответил:

— На самом деле, сэр, холода не существует. В соответствии с законами физики, то, что мы считаем холодом, в действительности является отсутствием тепла. Человек или предмет можно изучить на предмет того, имеет ли он или передает энергию. Абсолютный ноль (-460 градусов по Фаренгейту) есть полное отсутствие тепла. Вся материя становится инертной и неспособной реагировать при этой температуре. Холода не существует. Мы создали это слово для описания того, что мы чувствуем при отсутствии тепла.

Студент продолжил:

— Профессор, темнота существует?

— Конечно, существует, — ответил профессор.

— Вы опять неправы, сэр, темноты также не существует. Темнота в действительности есть отсутствие света. Мы можем изучить свет, но не темноту. Мы можем использовать призму Ньютона, чтобы разложить белый свет на множество цветов и изучить различные длины волн каждого цвета. Вы не можете измерить темноту. Простой луч света может ворваться в мир темноты и осветить его. Как вы можете узнать, насколько темным является какое-либо пространство? Вы измеряете, какое количество света представлено. Не так ли? Темнота — это понятие, которое человек использует, чтобы описать, что происходит при отсутствии света.

Наконец молодой человек спросил профессора:

— Сэр, зло существует?

На этот раз профессор неуверенно ответил:

— Конечно, как я уже сказал. Мы видим его каждый день. Жестокость между людьми. Множество преступлений и насилия по всему миру. Эти примеры являются не чем иным, как проявлением зла.

На это студент ответил:

— Зла не существует, сэр. Зло — это просто отсутствие Бога. Оно похоже на темноту и холод — слово, созданное человеком, чтобы описать отсутствие Бога. Зло — это не вера или любовь, которые существуют как свет и тепло. Зло — это результат отсутствия в сердце человека Божественной любви. Это вроде холода, который наступает, когда нет тепла, или вроде темноты, которая наступает, когда нет света.

Профессор сел.

Имя студента было Альберт Эйнштейн...