ЧАСТЬ 1. ТЕОРИЯ

Был ли Пушкин в Латвии — вопрос неоднозначный, как кажется на первый взгляд. Зато позволяющий подумать, поискать, почитать, подискутировать — и тем самым глубоко, по самые уши, окунуться в жизнь поэта... :)

Вот что на сей счет писала зампред Латвийского Пушкинского общества журналист Светлана Видякина:

«Многие скептики утверждают, что никогда Пушкину, вопреки его желаниям, не удавалось побывать ни в Дерпте, ни в Вильне, ни в Риге... Хотя еще в годы первой Латвийской республики в популярном тогда журнале «Атпута» появились предположения, что Пушкин мог бывать в Латвии... Узнав в августе 1825 г. о том, что бывший товарищ его по Царскосельскому лицею Александр Горчаков, тогда начинающий дипломат, на пути из Парижа в Петербург гостит в Лямоново у своего дядюшки, местного предводителя дворянства А. Н. Пещурова, Пушкин отправился в гости.




При этом надо отметить, что имение Михайловское, где жил тогда опальный поэт, находилось всего в 60 (!) верстах, по нынешним временам всего в часе езды от Лифляндского рубежа. Целый день провел Пушкин в имении Лямоново, расположенном на берегу небольшой речки Лудзы...

Не раз высказывались предположения о том, что Александр Сергеевич Пушкин, дабы объехать огромное болото в тех местах, сделал круг и... проехал по нынешней латвийской земле. «Почему бы так не считать...» — совсем «не академически», высказался в газетном интервью президент Академии наук Латвии Янис Страдыньш.

В книге «Латвия в судьбе русских писателей» ее авторы Б. Инфантьев и А. Лосев тоже рассматривали факт возможного и мимолетного пребывания Пушкина в Латвии: «Многие часы провел он с лицейским товарищем Александром Горчаковым, бродил по старым проселкам, по мельничной плотине, которая перекрывала мелководную речку Лжа. А жители самого города Лудзы даже не сомневаются в том, что Пушкин переходил эту плотину и, быть может, не раз. Да, Пушкин был на латгальской земле!»

От себя добавим: с пушкинским-то характером? — конечно, он сделал те несколько шагов, чтобы единственный раз в жизни оказаться «за границей».

Попробую с уважаемой Светланой кое в чем малость поспорить. :)

Во-первых, что касается дороги, то от Михайловского до Лямонова строго по прямой около 70 км. Но по лесным дорогам — через Велье и Красный город — никак не меньше 80 км, или 75 верст (я проехал от Пушкинских Гор до Велья сам и потому видел те многочисленные дорожные петли). А что касается средства передвижения, то наибольшая скорость лошади, бегущей рысью — 50 км/ч. На скачках лошади развивают галопом 60 км/ч, но только на коротких дистанциях. Лошади не могут быстро проскакать больше 2—3 километров, устают. А при медленном галопе скорость движения лошади не превышает 20 км/ч. При этом даже такое движение может длиться не больше 20 минут, после чего следует передышка — движение шагом 5-10 минут.





То есть скакал Пушкин к Горчакову часа четыре. И столько же обратно. (Однако!.. Я бы от такой скачки развалился пополам).

Во-вторых, светает в конце августа в 5 часов, темнеть начинает в 8 часов вечера. Домой поэту надлежало вернуться засветло, иначе он коню ноги в потемках переломал бы... Стало быть «целый день» проведенный с лицейским другом — это всего лишь около 5-6 часов. Да, этого времени хватило, чтобы посидеть за обедом, почитать вслух только что написанные строки из «Бориса Годунова», а вот пройти пол километра до реки, перейти плотину, полюбоваться мельницей и вернуться назад — навряд ли друзья на это стали бы тратиться.





Да и не могли они прогуливаться так далеко, потому как Горчаков был болен, и лежал в постели, оправляясь от сильной простуды, полученной по дороге из Франции в Петербург. Потому-то он и в Лямоново заехал, чтобы в доме дядюшки Пещурова отлежаться... Вот в подтверждение этого отрывок из воспоминаний А.И.Урусова, записавшего слова самого Горчакова об этой встрече:

 

«Целый день провел Пушкин у Пещурова и, сидя на постеле вновь захворавшего князя Горчакова, читал ему отрывки из «Бориса Годунова».

Горчаков рассказал это в ответ на вопрос Урусова о смысле посвященных Горчакову строф в знаменитом стихотворении «19 октября».

А строфа у Пушкина, посвященная Горчакову, звучит так:

 

«...Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись».

Стоп, стоп! Ежели встретились друзья в Лямоново на «проселочной дороге», это означает, что Горчаков не все время придерживался постельного режима, а мог и на дорогу выходить?

Думается все ж, что «проселочная дорога» — это всего лишь метафора. Это подтверждается еще и тем, что Горчаков в тот день не только был болен, но и знать не знал, что к нему в гости скачет Пушкин, а потому на дорогу для встречи точно не выходил.

Итак, навряд ли Пушкин с Горчаковым, гуляя, ходили на мельничную плотину, а потому навряд ли Александр Сергеевич через нее переходил на земли нашей Латвии, в смысле — будущей Латвии. Пушкина навряд ли так уж сильно интересовала сама граница между Псковской губернией, к которой было приписано Лямоново, и Витебской губернией, к которой было приписано соседнее, за речкой стоящее село Голышево. Он же не знал тогда, что когда-то это будет суверенная граница с Латвией!




 
Да и Рига — какая она для Пушкина «заграница» в 1825 году? У Михайловского и у Риги был один и тот же общий «хозяин» — российский император Александр I Павлович. А лифляндским генерал-губернатором и рижским военным губернатором был российский чиновник Федор Осипович Паулуччи. Впрочем, и сам Пушкин дает ответ, так ли уж нужна ему была наша Рига:

 

« ... Ради бога, не просить у царя позволения мне жить в Опочке или в Риге; чорт ли в них? а просить или о въезде в столицы, или о чужих краях.... В столицу хочется мне для вас, друзья мои, — хочется с вами еще перед смертию поврать; но конечно благоразумнее бы отправиться за море».

 «Чорта» ли Пушкину в Риге?! Несколько даже досадно и обидно... Давайте сделаем такое умозаключение: это не Пушкину, это нам очень хочется, чтобы на землю нынешней Латвии ступала его нога. И сделать это можно было только в Лямоново, где Пушкину до нас оставалось несколько сот метров...





И случиться это все же могло! Правда, не во второй приезд, когда Пушкин прискакал к Горчакову, а в первый, двумя неделями раньше — когда он не верхом, а в бричке приезжал к Пещурову!

Я уверен, что именно тогда, в первый приезд в Лямоново, на прогулки у поэта было больше времни. И день тогда был подлиннее. И с хозяином в общении задушевности не было, потому как Пещурова Александр Сергеевич недолюбливал за то, что тот согласился «присматривать» за ним и докладывать об увиденном «по инстанциям...» О чем поэту с надзирателем говорить? Именно поэтому Пушкин мог в тот, первый приезд изъявить желание осмотреть усадьбу, и, осматривая ее, мог в одиночестве и до мельничной плотины пройтись. Потому как побыть в одиночестве у поэта тогда была острая причина!

Он только что в Тригорском простился с Аннушкой Керн, которой на прощанье в порыве страсти передал книгу, с вложенным в нее листком, на котором было написано: «Я помню чудное мгновенье... и т.д.» Поэтому постоять у романтично падающей воды, с тоской во взоре повернувшись к Лифляндии, в сторону Риги, куда по этой вот дороге и ускакала возлюбленная, которую он теперь в любовном томлении забрасывал письмами — вот в это пушкинское желание я очень даже верю! Потому как очень хорошо в этой ситуации поэта по-человечески понимаю.





Понимаю, что все — и любимые и друзья — приезжали-уезжали, а он оставался... Хоть и со славной нянею Ариной Родионовной, с чудесными соседскими девчушками из Тригорского, наконец, с милой музою своею — а все ж один.


 
Увы, в интернете мало современных и хорошего качества фотографий усадьбы Лямоново. Но о ней мне подробно рассказал Глеб Клинов из Санкт-Петербурга, с которым я познакомился в Сети, разыскивая сведения про усадьбу и ее окрестности. Спасибо!

А потом Глеб любезно согласился прислать и сделанные им в Лямонах фотографии. Вот они.

На плане внизу «черная лента» — это старинная, наезженная дорога из России на запад, в Ливонию. «Голубая лента» — река Лжа (Лудза).

 

 

Увы, это все, что осталось от усадебного дома Пещурова.
 


 


 
А это сам Глеб. В парке бывшего имения Пещурова.





Есть у меня и его ютубовский видеоролик. В нем Глеб молча по Лямонам бродит, листьями шурша... :)





В конце ролика камера поворачивает вдоль дороги направо, в сторону Латвии до которой пара сотен метров… и ролик, как и дорога, на этом обрывается. До пограничной реки Лжи Глеб не дошел, а потому не знает, где была упомянутая Б.Инфантьевым и А.Лосевым «мельничная плотина, которая перекрывала мелководную речку Лжа», и была ли она вообще.

Но надо полагать, что от плотины могли остаться валуны — основной строительный материал, лежавший в основании запруды. Но валуны и следы мельничной запруды должны быть видны и с нашего, латвийского берега.

А потому!

А потому порешили мы с другом моим Александром Малиновским съездить еще разок в милую сердцу Латгалию, следы той мельницы поискать.

И возможные следы Пушкина тож... :)

 

ЧАСТЬ 2. ПРАКТИКА

И мы поехали в наше село Голышево, граничащее через речку с российским селом Лямоновым.

 



Документы на пребывание в пограничной зоне у нас были получены еще в Риге через написание заявления с указанием цели поездки. Цель мы указали конкретно и четко: поиски следов А.С.Пушкина, великого русского поэта. Более того, мы несколько раз и тоже четко доложили командованию в главном управлении Государственной пограничной службы, что едем не просто в пограничную зону, а будем там шастать вдоль самой линии границы, в двух-трех метрах от нее, по левому берегу пограничной речки Лудза — будем следы мельнтцы искать. Берег тот наверняка сильно заросший, глинистый, местами обрывист, неравен час сорвемся в воду и тогда возможен факт нечаянного пересечения нами линии границы...

 — Да ладно. Старайтесь все же на срываться. А сорветесь, не пытайтесь выбираться на российскую сторону, — напутствовало нас пограничное начальство, подписывая пропуска.

Мне с моим паспортом, в принципе, без разницы, на какой берег при форс-мажоре выбираться.

 

 

А вот за гражданином Латвии А.В.Малиновским нужен был глаз да глаз, а потому я его неотступно контролировал: как бы не оскользнулся да в речку не сверзился.

В самом Голышево, на погранпункте, мы повторили молодой статной женщине-пограничнику цель визита. Она нас поняла. Спрятала улыбку. И пообещала помочь, поскольку пограничный наряд где-то видел камни, лежащие поперек реки, что похоже на остатки плотины... Сейчас наряд на обходе границы, через час вернется, надо подождать.

Эх, как нас возбудила информация о камнях!

На месте нам, естественно, уже не сиделось, не стоялось, и мы попросили разрешения самим пройтись тропой, которой ходит наряд, пройтись в северную сторону до поворота реки, выйдя на траверс имения Пещурова в Лямонове.

— Хорошо, сходите, — разрешила нам женщина с пистолетом на боку. И мы рванули к реке, как две борзые...

 Выйдя на берег Лудзы, первое, что мы отметили — невеликую глубину речки: чуть выше колена, при чистеньком, песчаном дне. Поскольку я по институтскому военному образованию танкист, то машинально отметил про себя, что танкам эту водную преграду преодолеть ничего не стоит… Полагаю, это хорошо знают и в комитете штабов НАТО.

 


 
А вот и камни!

То есть, ни выше, ни ниже по течению камней не видать, а в этом месте сразу три! Уж не остатки ли это плотины?!



 

Друг мой так обрадовался, так энергично стал ловить объективом фокус, что чуть в воду не сорвался. Пришлось хватать, а иначе мог произойти пограничный инцидент, с последующим вызовом нашего посла на Смоленскую площадь, с вручением ему ноты... Гражданин Малиновский был строго предупрежден старшим по званию, и обязался впредь не увлекаться.





Дошли до поворота реки, перешли заросший канал на нашей стороне, отметив такой же канал, уходящий на сторону России, ведущий в Лямоново, наверное, к одной из барских купален.

Здесь же увидели нечто походжее на островок и россыпь камней. На российской стороне — высокие деревья, наверное, оконечность пещуровского парка. На нашей стороне — лишь кусты.

И на обоих берегах — ни души.

Тишина.

Ни тебе шума трактора, ни мычания коровы.

По случаю приближающейся осени и птиц не слышно. Опустела сия земля... Граница. Подзаборье.

Прошли еще метров сто вдоль реки, сделавшей поворот под прямым углом, и стали возвращаться. Потому как с берега, сильно заросшего здесь густым кустарником, уже совсем ничего не было видно, даже самой реки...

 

 

На погранпункте нам представился пограничник Алдис, которому про нас и наши изыскания уже рассказали, и он нашей проблемой живо заинтересовался.

«Знаю, где камни, сейчас покажу», — и Алдис энергично повел нас на берег реки, но в противоположную сторону — выше по течению.

 



При этом он кому-то звонил по мобильнику и педантично уточнял, где именно искомое место.

Александр выискивал камни, самостоятельно обозревая русло.

Я был в арьергарде...
 




И вот, раздвинув прибрежные кусты, Саша увидел то, что искал!

То были камни, рядком лежащие поперек реки, а так же хорошо заметные, вбитые в дно замшелые бревна.

Мельничная плотина!

 

 

А что же еще?! Дно тут песчаное, неглубоко, а оба берега при этом высокие. В таких местах удобно было уложить камни, организовать запруду и поднять ею воду в реке. В таких местах обычно и ставят мельницы, уверил нас Александр. Я его жизненному опыту всегда доверяю. Тем более говорил он строительстве мельниц убежденно, со знанием дела, стоя одной ногой на камне, другой — на свае, отчего несколько раз чуть было не соскользнул в воду. Ну да до середины реки даже при его росте не дотянулся бы, поэтому мы с Алдисом не сильно переживали, а лишь внимательно слушали...





Мы втроем испытали от найденного легкую эйфорию, какую, наверное, испытывал Ираклий Луарсабович Андронников, разгадав загадку Н.Ф.И.

Правы таки были Инфантьев с Лосевым — была в этом месте на Лудзе-Лже плотина!

И если Пушкин, гуляя по Лямонову, выходил к ней, то выходил он именно здесь.

Вот только вопрос, переходил ли он ее?..

Мы втроем без малейшей тени сомнения единодушно решили, что мы бы на его месте непременно перешли.

А чем Пушкин хуже нас?



 

Стали прощаться с Алдисом, охраняющим наши восточные рубежи, и с его симпатичной, статной коллегой. Уже было собрались отъехать, как Алдис попросил разрешение проводить нас к некоему человеку, которому он звонил, потому что тот хорошо знает историю этих мест.

Человек по имени Алексей жил на окраине Голышева. Далеко еще не старый, во всяком случае Пушкина с Горчаковым не видевший... Но именно он нас с Александром и Алдисом огорошил: то, что мы приняли за остатки мельничной плотины, плотиной вовсе не было.

 

 

А были те камни и сваи остатками старого моста через речку Лудзу.

Стоял он тут с незапамятных времен, потому как с тех самых времен тут проходил тракт, связывавший Россию и Ливонию (потом — Литву, ту, старую). То был тот самый тракт, шедший через Велье, по которому Пушкин к Горчакову прискакал. По которому в Ливонию (Литву) и обратно в мирное время ездили телеги и сани с товаром, доезжая аж до Риги. А в лихие годы попеременно ходили соседа воевать то войска ливонцев, то литовцев-поляков, то войска русских князей...

Поэтому мост много раз рушили, а потом восстанавливали.

В новейшей истории латвийская сторона спилила сваи моста в 1922 году — после обретения независимости.

В 1940 году пришли советские солдаты и стратегически важный мост восстановили.

Через год немцы его разбомбили. Отступая, пришлось советским воинам ради сооружения переправы раскатать на бревна стоявший неподалеку дом сельского священника...

В 1943 году мост немцы разбомбленный ими мост опять восстановили, а в 1944 году при отступлении взорвали.

Во досталось мосту!

В середине 50-х годов через Лудзу-Лжу возвели железобетонный мост, но уже в сотне метров от старого, спрямили старинный тракт и уложили на него асфальт — от Карсавы и до Красногородска.

И по сей день мост стоит, но по нему давно уже никто не ездит. Граница на замке.

 




— А мельничная запруда? — только что не хором спросили мы.

— Никакой запруды здесь не было. — ответил Алексей.

И мы с горечью подумали, что тем самым он поставил в наших поисках точку.

— Мельница была, но совсем в другом месте, — неожиданно поставил Алексей запятую, — и про это вам лучше расскажет Ида Николаевна...

Мы долго стучали в двери указанного нам дома. Как потом выяснилось, Ида Николаевна болела, в постели лежала. Поэтому к нам вышел ее супруг, который взял у нас карту и сходил с ней в дом — на консультацию.
 




Потом вышел и четко указал пальцем: останки мельницы еще перед войной, то есть в 30-х годах, были вот здесь!

Мы переспросили. Нам ответили, что Ида Николаевна указала именно на характерный изгиб реки.

 



И то была именно мельница, это несомненно: Ида Николаевна еще девчонкой сама мельничные развалины видела, играла там в прятки...



 




Таки правы были Инфантьев с Лосевым!

Там, где оканчивался пещуровский парк, там где река поворачивала на 90 градусов, там где мы с Александром видели останки каналов на нашей стороне и на стороне России, где в реке вырисовывалось нечто похожее на островок, разделяющий русло, и где поперек реки лежала россыпь камней,— там и было то, ради чего мы и приехали в Голышево.

 



Там была мельничная плотина! Ни в ста метрах выше по течению, ни в ста метрах ниже валунов в реке мы не видели. А здесь их множество. И в воде, и на берегу.

 

 

Как нам потом пояснили, те два канала вокруг островка — это отводные «рукава», на одном из которых стояло водяное колесо мельницы. Слив воды попеременно шел через эти рукава. Место это должно было быть с относительно крутыми берегами.

Таким оно здесь и было!

 

 
Выполнив поставленную практическую задачу, мы поехали восвояси...

У нас с Александром оставался невыясненным только один теоретический вопрос: а переходил ли через эту плотину А.С.Пушкин в августе 1825 года?

Не мудрствуя лукаво, а проведя по всем правилам мозговую атаку, мы с другом твердо решили, что будь мы на месте Пушкина, мы бы непременно перешли бы — чисто из любопытства и самоутверждения. Потому как многие века это был рубеж Государства Российского, граничившего то с Ливонией, то с Литвой (с той, старой Литвой, которая тогда именовалась Великим Княжеством Литовским, войдя потом в состав Речи Посполитой…)

Мы бы перешли, чтобы потом небрежно эдак бросить: «Были как-то раз, понимаешь, в корчме на литовской границе, пиво ихнее пили... Так себе пиво».

Если бы не через плотину перешли, так через стоявший неподалеку мост — какая разница! А чем Пушкин-то хуже нас? :)

 

ФОТО: А.Малиновского, Г.Клинова и В.Энгельгардта, рисунок Пушкина.

ИСТОЧНИКИ:

http://www.kzv.su/index.php/glossariji/1126-bega-loshady.html
http://www.ruthenia.ru/volpert/play/pisma.htm

 

НЕЧАЯННОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

Изучая тему жизни в нашем пограничье, наткнулся в Сети на статью Manas bērnības un jaunības tekas.

Пишет автор о своем детстве и юности, проведенном в 20-30-е годы прошлого века в Голышево.

С моим знанием латышского я одолевал эту статью долго, но зато как много интересного узнал!

Вот план той части Голышево, что возле пограничного моста и перехода, где и мы крутились.

 


 
Вот школа, которой в Голышево уже нет:

 


 
Церковь. Она еще сохранилась.
 


 

А самое главное — люди того старого Голышева. Всмотритесь: какие интересные и какие современные лица!