— Пошли, баб, завтра уже будем в Российской Федерации! — девушка тянет ее за руку, но Валентина Николаевна все не может остановиться, перечисляя мне различные обиды на украинские власти. Мы стоим перед избирательным участком № 07003 в райцентре Саки, что под Евпаторией. Народ идет сюда непрерывным потоком, и ей приходится постоянно отвлекаться, отвечая на приветствия знакомых: «С праздником вас!» — «С праздником!». Их праздник — это референдум по вхождению Крыма в состав России 16 марта 2014 года.
 
Убейте, но всерьез воспринимать заголовки украинских газет про «референдум под дулом автомата» я, побывав в Крыму, не могу. Я помню то выражение отчаянной решимости, с которым мы шли на наш референдум по языку, не бессмысленный, но изначально безнадежный. Здесь по-другому — с утра люди светятся ощущением одержанной победы. Такой эмоциональный подъем мне доводилось видеть разве что 9 мая у нашего памятника Освободителям.

— Пенсионеры начали выстраиваться у дверей еще в 7 утра, за час до открытия, боялись — вдруг референдум не состоится, — рассказывает председатель избирательной комиссии участка № 07006 в Саки Руслан Гундяков. — А вот сейчас (около 11.00) молодежь пошла, видите? Я такой явки за 20 лет не припомню.

Вижу. Идут целыми семьями, идут с детьми за руку, с колясками. Владислав, судя по виду, недавно окончил школу, и я задаю ему вопрос о нашем наболевшем.
 
— У нас в школе на украинском только украинский язык и украинская литература.
 
— Хватает?
 
— Вполне, я в Киеве и Львове говорил по-украински, никаких проблем. Только…
 
— У нас же теперь тесты ввели вместо обычных экзаменов, — вступает в разговор моложавая Ирина, его мать. — Допустим, даны 5 отрывков из стихотворений и 4 поэта. Причем не все — первой величины. Их нужно состыковать. Или в стихотворной строчке пропущено слово — надо вставить. Но это же тест не на знание языка! Это такое «пожелание» включиться в украинскую культуру, отодвинув русскую на второй план. Конечно, Западная Украина все эти тесты сдает стабильно лучше нас. А при поступлении в вузы это имеет решающее значение.
 
Для Зои украинский язык не проблема: — Вы на украинском понимаете? А то мне 74 года — трудно уже говорить по-русски. Я сама из Тернополя. Мне родная сестра звонит: «Ты, москалька, продалась Путину! Не смей больше являться на нашу землю, повесим!»


Зоя с Тернопольщины.

 
Она чуть не плачет, но о выборе — за Россию — не жалеет: «Хочу, чтобы крымчане себя людьми наконец почувствовали».
 
Свой выбор на выходе никто не скрывает. «За Россию, конечно!» — «За будущее своих детей» — «За возвращение домой!» — «Домой, в Россию!» — звучит рефреном.
 
— Я коренной крымчанин, 40 лет назад родился на русской земле и умру на русской, — говорит мне перед участком № 07003 Яков, представившийся строителем.
 
— Постойте, 40 лет назад здесь была УССР…
 
— Да бросьте вы, никогда здесь не было Украины!
 
На участок № 07015 едем через центр Саки, мимо памятника Ильичу, указывающего рукой на восстановленный храм Святого Ильи (такой вот плюрализм). Участок сложный, в татарском поселке Ахметхан-Султан.


Татарский поселок в Саки.


Дома тут добротные, двухэтажные. «Перекупщики, — поясняют мне. — Гравий, песок, мясо на рынке». Здесь на участок народ идет в час по чайной ложке. Меджлис запретил крымско-татарской общине принимать участие в референдуме. Мне рассказывают историю про немаленького чина горадминистрации Евпатории, который сказал коллегам: «Извините, я не пойду голосовать. Назначены люди, которые запишут имя любого татарина, явившегося на участок».
 
Отношение к крымским татарам, 13% населения полуострова, у крымчан сложное. Стоит только заговорить о них, и мне накидывают:
 
— Да какие они татары, там половина узбеков! Они же в Узбекистане поженились-породнились. Они же почему за Украину — с ней они рассчитывали легче справиться. У них по 4-5 детей в семье. Через два поколения стали бы этническим большинством — и тогда косовский вариант! А под Россией такие штуки могут не пройти.
 
— Я 14 лет строюсь, а у них на второй-третий год появились дома, свой бизнес, маршрутки. Откуда? Да потому что они на каждого прадедушку, прабабушку и дальше по нисходящей захватывали по куску земли. Потом продавали москвичам-питерцам — вот тебе и первоначальный капитал.
 
— Знаете, как у нас говорят: «Татарин без маршрутки, что собака без будки». Но как они ездят! Поворотники не включают, в зеркало заднего вида не смотрят. Как в Бухаре!
 
— Что там ваше 16 марта, вы посмотрите что в Симферополе будет 18 мая, в день депортации! Десятки тысяч человек идут черной толпой с криками: «Аллах акбар!» Все магазины закрыты, все улицы пусты. Давят психологически, и это реально страшно.
 
Конечно, татарам есть что ответить. И по поводу депортации 1944 года. И по поводу того, кто тут «кореннее». В восстановленной башне, когда-то бывшей воротами в евпаторийской крепостной стене, нынче музей. Его сотрудница Диляра показывает жемчужину экспозиции — макет города времен расцвета Крымского ханства. Муэдзины с минаретов 24 мечетей аккустически перекрывали всю территорию тогдашнего Кезлева. А вне периметра стены были и православные храмы, и синагоги. «В истории ханства не было никаких национальных противоречий…» Вот только надо бы добавить, что Кезлев тогда был крупнейшим рынком славянских рабов, и пригнанные сюда после удачных набегов крымчаков православные едва ли подписались под тезисом об «отсутствии противоречий».


Улица в Евпатории — 200 метров до моря.
 

За и против России
 
В 1784 году крепостную стену Кезлева разобрали на кирпичи сами горожане, сразу после присоединения Крыма к России — за ненадобностью. Сейчас многие ее с удовольствием возвели бы, только на Перекопе.
 
— Да у меня самого дочь во Львове учится, — машет рукой на мой вопрос, считает ли всех украинцев «бандерами» 42-летний бизнесмен Сергей, отловленный мною на выходе из евпаторийского участка на проспекте Ленина. — Я что, послал бы дочь к бандеровцам? Ну так она сама мне звонит: папа, ты знаешь, как тут профессора кроют новую власть? Они же думали, придут новые люди…
 
Люди мало того что оказались старые — они не могут справиться со своими радикалами. «Крым всегда из двух зол старался выбрать меньшее, — продолжает Сергей. — Поэтому и за Януковича в свое время голосовал. А сейчас за Россию. Да знаю я, что и там бизнес жмут. У меня друг-бизнесмен в Питере, я сам в Кронштадте срочную служил. Но я когда ему рассказываю про то, как при Януковиче донецкие отжимали у людей бизнес, у него волосы дыбом! А сейчас? Это нормально — люди грабят банк в Киеве, а их отпускают и говорят: это наша национальная гвардия?! Мне такая гвардия не нужна! Хотите революцию — вперед. Но без нас».

Николая Евгеньевича, бывшего сварщика, а ныне пенсионера, я застаю во дворе его дома. И после разговора с ним понимаю единодушие пришедших на референдум. Те, кто против, просто не пошли.


Николай Евгеньевич — против референдума.

 
— И не пойду! Я сам украинец, из-под Харькова. Как я буду за выход из Украины голосовать?! — И тут же он рассказывает мне очередную историю внутрисемейного раскола: — Вот сестра у меня — за Россию. Сама украинка, ее внук и внучатый племянник в украинской части в Перевальном блокированы, а она все равно за Россию!
В россказни про татар он убеждает меня не верить: «Да у меня зять татарин. Мы дом продали, он три маршрутки купил — ну, думал, развернется. Приехали донецкие: или плати 50% с выручки, или в Евпатории ездить не будешь. Тыкался-мыкался, пришлось продать машины за бесценок. Татары — они работают! Вот стена — они мне штукатурили. У них поселок тут — Исмаил-бей. Так сейчас они каждую ночь дежурят, чтобы их громить не начали. А у меня там две внучки».
 
Николай Евгеньевич рассказывает про житье-бытье: пенсия на двоих с женой — 2500 гривен, «коммуналка» за двухкомнатную квартиру — 700. Выжить можно только сдачей комнаты, «подняв» 3-4 тысячи долларов за туристический сезон. В «большие перспективы» он не верит: «Аксенов как пришел к власти — решил первым делом московское время заводить. Прямо как Ющенко, тот первое, что сказал: у нас будет украинское время». И неизбежно всплывает:
 
— Ну а что они жалуются? Конечно, все документы должны быть на украинском. Это же Украина! Вы же во Франции по-русски не будете бумаги в госучреждение подавать?
 

Обнуление одного аргумента
 
«Вы же живете на Украине, значит, должны учиться (обращаться в госучреждения, смотреть телевидение) на украинском». Боже мой, сколько раз я так же ходил по кругу в разговорах с латышами!
 
— Вы же живете в Латвии, почему вы не хотите, чтобы ваши дети учились на латышском?
 
— Ну вы же жили в СССР. Но ваши дети учились на родном языке.
 
— Нет, это другое дело. Ведь вы же живете в Латвии, — так до бесконечности.
 
В Крыму эта тема — кипящая. Отмена сразу после победы Майдана закона о региональных языках произвела тут эффект разорвавшейся бомбы. Это был момент истины, точка невозврата. Когда вместо комментариев я слышал чуть ли не скрежет зубовный, то думал: ну вот, а еще говорят, что люди не учатся на чужих ошибках. Научились же на нашей!
 
Здесь не переводили школы на украинский. В Евпатории на 25 школ украинская только одна. Здесь «всего лишь» открыто говорили людям: ну куда вашим детям с русским? Государственный язык — украинский, и так будет всегда. Давайте перестраивайтесь уже…


Уличный пейзаж в Евпатории.

 
— А почему в Канаде можно и по-английски, и по-французски? — это мне попались на улице два на редкость подкованных в языковом вопросе казака. — А почему в Швейцарии… Ах, здесь же Украина? Ну так если условием того, чтобы русский имел равные права, является отсутствие здесь Украины — они своего добились. Все! С завтрашнего дня тут не Украина. До побачення!
 
— Лучше прощавай! — поправляет его второй.
 

А что Донбасс?
 
…Телевизор в гостинице непрерывно показывает кадры столкновений из Харькова и Донбасса. По сравнению с крымской тишью, гладью и божьей благодатью они кажутся репортажами из другой страны (впрочем, так оно по факту и есть). Сами крымчане при этом скептически смотрят на продолжение «крымского банкета».
 
— Здесь-то живет гомогенная масса русского населения, — поясняют мне. — Именно русского, а не русскоязычного! А Донбасс — это же Вавилон, туда народ со всей Украины ехал на заработки в шахты, там бандеровцев высланных (настоящих!) полно. Вот у меня в Луганске друг, говорит по-русски, украинского не знает. Он за второй русский как государственный, но в Россию — не-ет. Они язык потеряли, но самосознание украинское сохранили.
 
Как сравнить это с Севастополем, абсолютно русским и по крови и по металитету?! Я уж грешным делом подумал, что если бы Украине в 1991-м хватило ума сдать его России в аренду, как Гонконг на 99 лет (или как Порт-Артур), то у нее был бы шанс удержать остальной Крым.
 
И еще успех крымского референдума мне объясняют тем, что Крым легко перекрыть. Поставить батальон на Перекопе…


Памятник евпаторийскому десанту.

 

Люди с автоматами и без
 
— Ребята, вы откуда?
 
— Местная самооборона.
 
— А с какого места? Из какого города?
 
— Все, разговор закончен.
 
Разговор этот — у КПП аэродрома Сакской морской авиационной бригады украинской армии с «вежливыми вооруженными людьми» в ладно пригнанной форме, из знаков различия на которой видны только белые шнуры у локтей — идентификация «свой-чужой». Их около десятка — отделение. Пулемет, автоматы, снайперская винтовка. Вопрос: «Так вы из какого города в Крыму?» неизменно ставит точку в диалоге, потому что «палиться» на подробностях (названиях улиц, школ, именах общих знакомых) они, очевидно, не хотят.
 
В двух шагах от них — за решетчатыми воротами КПП — украинские военные. Блокируют ворота части «уралом», на крыле которого мирно посвистывает чайник. Украинцы принципиально дежурят без оружия (так было 16 марта, что сейчас — не знаю).
 
Вышедший из дежурки майор только усмехается на мой вопрос о «самообороне»: «Слушайте, не смешите. Подготовка, выправка, «абаканы», «печенеги» — вы сами-то верите, что это местные ополченцы?»
 
Вынужден согласиться: местных ополченцев я в Евпатории видел. Разница между ними и регулярной армией — чуть больше чем между небом и землей. Да ополченцы и не шифруются, с гордостью нося георгиевские ленточки и российские триколоры.
 
Командир Сакской бригады полковник Бердай разговаривает со мной у КПП-1, через дорогу от аэродрома. Здесь «вежливых вооруженных людей» пока нет. Были три недели назад, требовали сдать оружие. Местные жители цепью встали между ними и КПП. Да, большинство тут, в Новофедоровке, где стоит бригада — за Россию. Но почти у всех в части — свои.


Полковник Бердай.

 
— Самый напряженный момент когда был?
 
— Так он и сейчас продолжается. У меня на аэродроме находится порядка 200 человек «неизвестного вооруженного формирования», они блокируют взлетно-посадочную полосу и контролируют командно-диспетчерский пункт управления полетами. Остальные объекты — стоянки техники, склады оружия, РЛС — охраняют мои люди.
 
— А перед КПП-2 они тогда что делают?
 
— Говорят, что стоят с целью избежать провокаций. Некая третья сила может нанести удар по моим КПП, а обвинят в этом их.
 
Наш разговор прерывает звонок мобильного. «Да. Да, я разговаривал с их командиром», — отвечает Бердай.
 
— Так вы с ним общались? И как он представился?
 
— Полковник Климов Николай Иванович. Командует группировкой, в которую входит батальон, блокирующий мою ВВП.
 
— Полковник чего?
 
— Он не скрывал, что российской армии.
 
Сам Игорь Бердай оканчивал Сызранское авиационное училище, говорит, что ему тоже больше по душе дружба с Россией, а не с… ну, вы поняли. Но как человек военный он будет выполнять приказ, и сдаваться не собирается, даже если его попросят об этом очень близкие друзья по училищу. «Знаете, я не против, если бы украинский народ принял решение объединиться с Россией. Но не надо меня оружием в рай загонять».
 
У рядового состава бригады (контрактников) ситуация сложнее. Они в основном местные. У них тут семьи. Многие из которых голосуют сегодня за Россию. Если бригаду будут выводить — им как? Уезжать? Оставаться? А сейчас? Уходить из части, принимать присягу новому Крыму?
 
— Я каждое утро на построении говорю: не надо дергаться. Придет время, будет законодательная база — примем решение, а пока рано, — продолжает полковник. — Планы? Как говорил Мальчиш-Кибальчиш, нам бы день простоять…
 
В Новофедоровке около 5000 зарегистрированных избирателей, из них 800 военных. Всем, кто желает, полковник Бердай разрешил идти на участок. Военных в украинской форме на улицах поселка много.
 
— Нет, я на референдум не ходил, — резко отвечает мне один майор. — Я Украине присягал, а присягу два раза не дают. Надо будет — уйдем на материк, но оружие не сдадим. А вам бы понравилось, если бы вас освобождали от вашего же оружия российские солдаты чеченской национальности?
 
О чеченцах здесь говорят много. Ходят слухи, что 35 человек из батальона «Восток» перебросили в Евпаторию, мол, на случай осложнений с татарами — ведь мусульманам с мусульманами проще договориться. Чеченцев я не видел (видел пару бурятов), но, кажется, понял, откуда слухи. Напротив кафе в полутора километрах от евпаторийского зенитно-ракетного полка вижу на парковке зеленый армейский кунг без номеров.


Армейский кунг в Евпатории.


Подхожу и, стоя в «мертвой зоне», слышу разговор водителя с евпаторийцем. Водитель — русский из Астаны, уехал из Казахстана, завербовался в армию, вот получил комнату в общежитии — в Грозном… Вот оно что! Тут он чуть прикрывает дверь, и я попадаю в зеркало заднего вида с болтающимся на груди журналистским удостоверением. Следует стандартный диалог: «Мы местные». — «Откуда именно?» И через пару минут кунг отъезжает.
 
…Чуть отвлекусь. Лет шесть назад мне довелось побывать в Грузии. Хорошо помню разговоры с грузинами про Абхазию. «Это все русские их мутят! Да если бы не российская армия там, мы бы…» — «Вы бы что? Что бы вы сделали с людьми, которые не хотят жить с вами в одном государстве?» Прямого ответа на этот вопрос я так и не получил.
 
(Позже из Крыма поступили сообщения, что территория Сакской морской авиабригады, как и база 204-й Севастопольской бригады тактической авиации в Бельбеке перешли под контроль российских военных и сил самообороны Крыма. — К.Г.)
 

«А хуже уже не будет!»


Сергей Синани.

 
Сергей Синани — один из лидеров караимской общины Крыма (иудеи тюрского происхождения) с гордостью показывает мне восстановленный памятник Александру I в честь его приезда к караимам. «Видите буква «и» как смешно написана — мы еще по-русски неправильно писали, но уже тогда поняли: Россия — наш дом, — говорит он. — Караимы и в Крымском ханстве не бедствовали, но такого интеллектуального взлета как в Российской империи мы не знали! Ну где в Османской империи были такие университеты, как Московский, Петербургский, Харьковский? У нас десятки ученых с мировым именем, врачей, учителей. Россия наша судьба и семья, мы возвращаемся домой».
 
— Я однозначно за Россию, — говорит мне владелец евпаторийской чебуречной «Амир» Владимир. Сам он — сын татарина и польки, и «по зову крови» должен быть в квадрате против России. Но всех своих посетителей он предупреждает, что сегодня закрывается в три, после чего идет на участок. А затем с друзьями отмечает победу. — Почему за Россию? Потому что хуже уже в любом случае не будет — хуже некуда!


Владимир — полуполяк, полутатарин.

 
Вспоминаю его слова по дороге в Саки, глядя на бетонные скелеты недостроенных отелей и особняков, разрушенные садовые домики, слушая долгое перечисление предприятий, когда-то гремевших на всю Украину, а ныне в лучшем случае превращенные в аквапарк с характерным названием «Банановая республика».


Аквапарк с характерным названием.

 
— А правда, что повысят пенсии в четыре раза? — спрашивает меня напоследок Валентина Николаевна. — Ведь как же можно жить на 1200 гривен?
 
1200 гривен — это 86 евро. 500 платит за квартиру. Цены же в Крыму… ну ниже наших раза в полтора, но все-таки… В аэропорту Симферополя перед стойками паспортного контроля висит объявление: на территорию Украины можно въехать, лишь имея при себе 750 гривен суточных на человека. То есть «туристом» Валентина Николевна протянет на свою пенсию менее двух суток.
 
Не стоит думать, что в Крыму ничего не знают о российских проблемах. Подвозивший меня таксист волновался насчет запрещенной в РФ тонировки стекол: «А у нас летом без нее никак!» Люди, у которых годами не регистрируют без взяток построенные дома, срочно созваниваются с российскими знакомыми и тихо охают, узнавая стоимость тамошних процедур.
 
Опять же что будет с туристическим сезоном, которым и живет Крым (120-тысячное население Евпатории в сезон увеличивается в 7 раз!) Ведь две трети отдыхающих ехали с Украины. А теперь кто поедет?

А потом машут рукой: «Будет плохо — значит, плохо вместе с Россией».
 

Самооборона без оружия
 
Один из евпаторийских участков — на конечной трамвая. Добираюсь туда пешком. Ощущение — будто иду по нашей Маскачке, бедненько, местами развалено. И это при том, что через дома видно море! В иной стране это был бы золотое дно.
 
Вадим и Юля работают на экзит-пуле. Признаются, что сами за Россию голосовать не стали бы.
 
— Нам по 27 лет, привыкли, что живем на Украине. Ну есть в России Питер, Москва, а остальные города далеко ли от нас ушли? Зачем же, извините, из одной задницы…
 
— А люди как голосуют?
 
— 85% — за Россию, — честно докладывают они.
 
На выходе два потертого вида мужика долго рассказывают мне о коррупционных схемах в крымской хлеботорговле, крышуемой киевскими олигархами, о накрутках цен, о миллионных прибылях. «А директор хлебозавода нам и говорит: меня дешевый хлеб не интересует! Представляете?» Сами они занимаются грузовыми перевозками и готовы хоть сейчас сбегать за «пачкой документов» в подтверждение своих слов. Увлекательную беседу прерывает появление человека в армейском бушлате со звездочками капитана.


Капитан Близнюк.

 
— Мужики, обед привез.
 
Взаимно представляемся. Капитан Близнюк, замкомандира евпаторийской роты 1-го Сводного полка народного самоополчения Крыма. А это, стало быть, и были ополченцы. Вот теперь — верю.
 
— Мы сами собрались для того, чтобы мирно провести референдум, — говорит капитан. — Чтобы без эксцессов. Распределились по объектам. Оказываем помощь милиции рядом с избирательными участками. Форма? Есть, но командование полка решило, что на референдум, чтобы не вызывать ажиотажа, прийти в гражданской одежде. Отличительные знаки — георгиевские ленточки, российский триколор.
 
— А сколько человек в роте?
 
— Ну в китайской бывает и 500 человек, — смеется он. — Еще вопросы?
 
Капитаном он стал еще в Советской армии. Воевал в Афгане, в 1991-м демобилизовался. «Знаете, в фильме «Афганский излом» есть эпизод: выводят наши войска, и афганский офицер спрашивает, что же мне теперь делать. А теперь, говорят ему, ты возьмешь оружие и будешь защищать свою семью сам», — говорит.
 
Жму ему руку и желаю удачи — как до этого полковнику Бердаю. Мысленно добавляя: только удачи не против друг друга. Не знаю, как для вас, для меня русско-украинская стрельба — трагедия.
 

Шанс для Украины
 
Вечером 16-го с концертной эстрады на театральной площади Евпатории гремит: «Пили всю ночь, гуляли всю ночь до утра…» Песня абсолютно точно передает настроение собравшихся. Салют. Гудки машин. Крики: «Рос-си-я!»

...А накануне я был в евпаторийском музее Крымской войны. Экскурсовод Ирина Юрьевна начинает обход с вступительного слова:
 
— В загнивающей Османской империи было немало православных. Император Николай I стремился взять их под свой протекторат. С этой целью в Придуйнайские княжества были введены русские войска. Вскоре после этого Османская империя объявила войну, которую впоследствии назвали Крымской…


Экскурсовод Ирина Юрьевна.

 
Дежавю заставило невольно поежиться. Радует только, что история никогда не повторяется буквально… Тем паче что у Украины есть шанс вернуть себе Крым мирным путем. Для этого ей нужно построить государство, к которому люди захотят снова присоединиться. Это может занять 20 лет. Может, два века. Но быстрее решить проблему с Крымом у Киева все равно не получится.