Со школьной скамьи мы знаем творчество великого русского писателя Николая Васильевича Гоголя, называвшим себя русским и малороссом.

В советское время многие произведения Гоголя толковались, мягко говоря, весьма своеобразно. С учетом идеологических клише: дескать, до революции ничего хорошего не было, а властвовали лишь «беспросветная нужда, голод, нищета, рабское состояние простого народа и проклятый царизм».

Гоголевские портреты малороссийской сельской жизни и двух милых стариков из «Старосветских помещиков» олицетворяли «праздный и бессмысленный образ жизни мелкопоместного дворянства, эксплуатировавших крепостное крестьянство». Их даже называли «небокоптителями». Об истории нежной и преданной любви друг к другу добрых и чистосердечных Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны — просто не говорилось…

То, что писатель, на самом деле, с щемящей ностальгией и тихой, но глубочайшей любовью описал своих близких и дом родной, конечно же, вспоминать было не принято. Пульхерия Ивановна и Афанасий Иванович имеют своих прототипов. Ими были  любимые дед и бабка Николая Васильевича: Гоголь-Яновские — дворянин и отставной секунд-майор Афанасий Демьянович и правнучка гетмана Скоропадского Татьяна Семеновна (девичья фамилия — Лизогуб)…

На западе приходилось слышать мнение, что писатель был первым автором «ужастиков» в русской литературе. Наряду с «Вием» и другими рассказами здесь упоминается также рассказ «Страшная месть». Тупость, увы, не лечится. Между тем, мы имеем дело с совсем иным явлением.

В особенности, если воспринимать рассказ как иносказание и приложить его оценочные аспекты к современной жизни Украины.

 
…Первая половина XVII столетия. Отважный православный воин-казак Остап противостоит своему тестю, а на деле, угрюмому, загадочному колдуну, а затем и жесткому убийце. В образе колдуна писатель прописывает некоторые «странности» этого страшного человека, который «горелки не пьет» и, видать, «в Господа Христа не верует»…

Вот эпизод совместной трапезы:

«Не люблю я этих галушек! — сказал пан отец, немного поевши и положивши ложку, — никакого вкуса нет!

«Знаю, что тебе лучше жидовская лапша», — подумал про себя Данило.

— Отчего же, тесть, — продолжал он вслух, — ты говоришь, что вкуса нет в галушках? Худо сделаны, что ли? Моя Катерина так делает галушки, что и гетьману редко достается есть такие. А брезгать ими нечего. Это христианское кушанье! Все святые люди и угодники Божии едали галушки.

Ни слова отец; замолчал и пан Данило.

Подали жареного кабана с капустою и сливами.

— Я не люблю свинины! — сказал Катеринин отец, выгребая ложкою капусту.

— Для чего же не любить свинины? — сказал Данило. — Одни турки и жиды не едят свинины.

Еще суровее нахмурился отец».


Дальнейшее повествование со 2-й главы начинается так: «Тихо светит по всему миру: то месяц показался из-за горы. Будто дамасскою дорогою и белою, как снег, кисеею покрыл он гористый берег Днепра, и тень ушла еще далее в чащу сосен».

О какой такой «дамасской дороге» говорит писатель? А вот о какой — о той, что упоминается в труде богослова и литературовед архиепископ Иоанн (Шаховской, 1902—1989) в работе «Спутники Дамасской Дороги. О незаметных деятелях Апостольского времени. Заметки на Деяния»:

«Человечество знает великих своих деятелей и помнит больших преступников своей истории. Жизнь тех и других одинаково бывает поучением и указанием. Драгоценный материал духовного ведения, для всех людей и народов, представляет собою повесть Деяний Апостольских, и, в этой повести, весть о людях незаметных, ничем не выдвинувшихся, но живших рядом с апостолами. В этом вся их особенность и значительность: они жили около апостолов. Они шли с ними по Дамасской и другим дорогам. Мы называем их общим именем «Спутники Дамасской дороги». Образы этих сотрудников и свидетелей 1-го века христианства, учеников Истины, вырастают в глубоко значительные и несомненно данные нам для духовного умудрения»).

Что же успел подсмотреть Данило через окошко тайного замка колдуна, прокравшись за ним в лесную, людьми нехоженую чащу:

«Он (колдун — В.И.) пришел пасмурен, не в духе, сдернул со стола скатерть — и вдруг по всей комнате тихо разлился прозрачно-голубой свет. Только не смешавшиеся волны прежнего бледно-золотого переливались, ныряли, словно в голубом море, и тянулись слоями, будто на мраморе. Тут поставил он на стол горшок и начал кидать в него какие-то травы». Не правда ли, интересное совпадение этих цветовых гамм с «жовто-блакитным» двуцветьем флага нынешней Украины, отсылающим нас к хоругвям Львовской земли XIV века, но под которыми сейчас, увы, совершатся преступления против человечности в отношении населения Донбасса?..

Вызванная колдуном душа спящей дочери Катерины винит его в том, что он зарезал ее мать, спрашивает, не страшат ли душегуба мертвецы — тени и кости тех, кого загубил он, и, затем, увещевает грядущим наказанием после Страшного суда…

Остап называет колдуна антихристом и заковывает в кандалы:

«…В глубоком подвале у пана Данила, за тремя замками, сидит колдун, закованный в железные цепи; а подале над Днепром горит бесовский его замок, и алые, как кровь, волны хлебещут и толпятся вокруг старинных стен. Не за колдовство и не за богопротивные дела сидит в глубоком подвале колдун: им судия Бог; сидит он за тайное предательство, за сговоры с врагами православной Русской земли — продать католикам украинский народ и выжечь христианские церкви. Угрюм колдун; дума черная, как ночь, у него в голове. Всего только один день остается жить ему, а завтра пора распрощаться с миром. Завтра ждет его казнь».

Увы, поверила клятвам и обещаниям отца добрая сердцем Катерина и выпустила тайком из темницы на беду всем.

Удручен Остап,  вспоминает славные походы под знаменами православного гетмана Петра Конашевича—Сагайдачного, союзника Московского царства, и говорит о нестроениях и вражде, разлившихся по всему краю: «…Порядку нет в Украине: полковники и есаулы грызутся, как собаки, между собою. Нет старшей головы над всеми. Шляхетство наше все переменило на польский обычай, переняло лукавство… продало душу, принявши унию. Жидовство угнетает бедный народ. О время, время! минувшее время! куда подевались вы, лета мои?..»


Но вновь казак в походе, защищая православную землю, но на этот раз быть ему в последней битве убитым выстрелом из мушкета, пулей, выпущенной предательской рукой колдуна.

Вот тут и начинается знаменитый хрестоматийный гоголевский рассказ о Днепре: «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнет; ни прогремит. Глядишь, и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьется по зеленому миру…»

Не радовался своей тризне проклятый нечестивец-колдун, из своего тайного прибежища вдруг усмотрел он в огромном небе чудесный, незнакомый лик, которого он никогда ранее не видел. Непреодолимый ужас напал на побелевшего, как полотно, преступника, свершившего множество «богопротивных умыслов». Не лик ли Христов узрел негодяй?

Еще одно злодейство успел он совершить, зарезав прямо в люльке внука — невинного младенца, сына Катерины и убиенного им Остапа. Но что это, что за странный спящий богатырь «…с нечеловечьим ростом скачет под горами, над озерами, отсвечивается с исполинским конем в недвижных водах, и бесконечная тень его страшно мелькает по горам?»

Скачет он, погруженный в сон, с тех мест, где «…еще до Карпатских гор услышишь русскую молвь, и за горами еще кой-где отзовется как будто родное слово; а там уже и вера не та, и речь не та», с самого края, где «…далеко от Украинского края (имеется ввиду Галиция — В.И.), проехавши Польшу, минуя и многолюдный город Лемберг (Львов — В.И.), идут рядами высоковерхие горы…/…/ Уже проехал много он гор и взъехал на Криван. Горы этой нет выше между Карпатом; как царь подымается она над другими. Тут остановился конь и всадник, и еще глубже погрузился в сон, и тучи, спустясь, закрыли его». И спит с ним в седле младенец-паж…

Наш современник знает, что упомянутая Гоголем удивительной красоты гора Кривань, высится в Татрах нынешней Словаки. Как и знает славянская народная литературная традиция чудесную легенду о том, что, «сотворив мир, Бог призвал самого проворного Ангела и отправил на землю, что бы тот разбросал из мешка природные красоты.

Ангел выполнил наказ, пролетев по всему свету, и, наконец, оказался близ Татранских великанов. Но плохо рассчитал высоту и зацепил крылом одну из вершин. Мешок, наполненный красотами, порвался, и высыпались из него великолепные горные потоки, озера, луга и леса. По горам разбежались олени, серны, сурки, медведи и многие другие животные»….

Тоскует и плачет по убиенным мужу и сыну-младенцу обезумевшая Катерина, хранит кривой кинжал, чтобы ударить в сердце колдуна, да  только спрятано «железное», «выкованное ведьмой» сердце ирода надежно…


Прикинулся тем временем колдун посторонним, надел чужие одежды и принял образ боевого собрата мужнина, явился к дочери, чтобы соблазнить ее, да узнала она его, взмахнула кинжалом, но пала сама, сраженная отцом-антихристом.

Бежал колдун, а когда развеялись облака над горой Кривань и воссиял образ конного великана пред всем честным народом, ринулся нечестивец прочь в великом страхе на быстром скакуне. Помчался в отчаянии в Киев в святые места, к схимнику затворенному, моля о прощении и заступничестве. Но не простил его схимник, ужаснувшись столь великим грехам.

И колдун тогда тоже убил праведника. Бросился он в Канев, чтобы через Черкассы к крымским татарам прорваться, да вдруг нашел себя не Каневе, а вовсе в Шумске, что близ Тернополя на исторической Волыни… Поворотил коня обратно на Киев, но оказался в Галиче, откуда до венгров рукой подать…

Кипела душа его злобой и ненавистью,  хотелось ему «…взять всю землю от Киева до Галича с людьми, со всем и затопить ее в Черном море». Да вдруг оказался он у Карпат и открылся ему всадник на горе.

Распахнул рыцарь глаза, увидел мчавшегося к нему колдуна, схватил огромной рукой, поднял в воздух. «Вмиг умер колдун и открыл после смерти очи. Но уже был мертвец и глядел как мертвец. Так страшно не глядит ни живой, ни воскресший. Ворочал он по сторонам мертвыми глазами и увидел поднявшихся мертвецов от Киева, и от земли Галичской, и от Карпата, как две капли воды схожих лицом на него.

Бледны, бледны, один другого выше, один другого костистей, стали они вокруг всадника, державшего в руке страшную добычу. Еще раз засмеялся рыцарь и кинул ее в пропасть. И все мертвецы вскочили в пропасть, подхватили мертвеца и вонзили в него свои зубы. Еще один, всех выше, всех страшнее, хотел подняться из земли; но не мог, не в силах был этого сделать, так велик вырос он в земле; а если бы поднялся, то опрокинул бы и Карпат, и Седмиградскую и Турецкую землю; немного только подвинулся он, и пошло от того трясение по всей земле. И много поопрокидывалось везде хат. И много задавило народу».


…Старец-бандурист в Глухове поет старинную притчу о двух родных братьях-казаках Иване и Петре во времена польского короля «Степана» или Стефана Батория, правившем в XVI веке, и о том, как из зависти Петр брата-воина Ивана убил да его сына-младенца не пожалел, обоих столкнув в пропасть.

О том, как на Страшном суде Иван попросил Господа наказать Петра, «…чтобы все потомство его не имело на земле счастья! чтобы последний в роде был такой злодей, какого еще и не бывало на свете! и от каждого его злодейства чтобы деды и прадеды его не нашли бы покоя в гробах и, терпя муку, неведомую на свете, подымались бы из могил! А Иуда Петро чтобы не в силах был подняться и оттого терпел бы муку еще горшую; и ел бы, как бешеный, землю, и корчился бы под землею! /…/ И когда придет час меры в злодействах тому человеку, подыми меня, Боже, из того провала на коне на самую высокую гору, и пусть придет он ко мне, и брошу я его с той горы в самый глубокий провал, и все мертвецы, его деды и прадеды, где бы ни жили при жизни, чтобы все потянулись от разных сторон земли грызть его за те муки, что он наносил им, и вечно бы его грызли, и повеселился бы я, глядя на его муки! А Иуда Петро чтобы не мог подняться с земли, чтобы рвался грызть и себе, но грыз бы самого себя, а кости его росли бы, чем дальше, больше, чтобы чрез то еще сильнее становилась его боль. Та мука для него будет самая страшная: ибо для человека нет большей муки, как хотеть отмстить и не мочь отмстить».

Сделал Господь, как просил Иван, но и более того: «…Пусть будет все так, как ты сказал, но и ты сиди вечно там на коне своем, и не будет тебе Царствия Небесного, покамест ты будешь сидеть там на коне своем!». И то все так сбылось, как было сказано: и доныне стоит на Карпате на коне дивный рыцарь, и видит, как в бездонном провале грызут мертвецы мертвеца, и чует, как лежащий под землею мертвец растет, гложет в страшных муках свои кости и страшно трясет всю землю…»


…Трясет и поныне пограничную землю между Киевом, Черным морем и Карпатами, с востока охваченную огромной рекой Днепр «без конца в длину, без меры в ширину».

Все это — своего рода порубежье между этим нашим своим, и тем, чужим, «потусторонним» миром, духовно олицетворяемый нынешним Западом, что за Карпатскими горами… Это место далекой границы на западе видно отсюда, из христианско-православного святого Киева.

На этом пространстве идет борьба своих с чужими, которые хоть и проникают в Киев, как колдун к святому схимнику, и даже способны совершать здесь свои преступные деяния, но все-таки никогда им не овладеют…

Сегодня правят в Киеве баптист-проповедник, член американской секты, олигархи, жертвующие синагогам, самозванный «патриарх», награждающий уголовников-убийц и благословляющий их на дальнейшие убийства… Вспомним, как в президентские выборы главный олигарх бросает с ненавистью кому-то рядом стоящему: «Сука православная!»

Много еще кто. Православных же в креслах не видно… Трясет украинскую землю, трясет сильно.

 
Великим провидцем является нам гениальный писатель Николай Васильевич Гоголь, если говорить о его литературном даре.

Но он еще и знаток цивилизационной истории и геополитической науки, что известно куда меньше. Как, к примеру, и то, что Николай Васильевич владел семью языками и служил Отечеству на очень трудном и ответственном поприще в качестве… кадрового сотрудника внешней разведки России, будучи принятым на работу в 1829 году лично Александром Христофоровичем Бенкендорфом по рекомендации другого кадрового сотрудника разведки — Фаддея Булгарина.

В те времена специальные службы России управлялись единым центром — 3-м Отделением Собственной Его Императорского Величества Канцелярии… Практически все действующие сотрудники разведки работали, естественно, под прикрытием должностей других, самых различных ведомств. Как правило, гражданских. Они часто выезжали в командировки, за границу или в окраины империи. Николай Васильевич, как известно, почти десять лет постоянно бывал в Риме по линии  Русской дипломатической миссии…

Но это было бы просто к слову, если бы не суть аллегорий по историческим, парадигмальным явлениям, характерным для территорий нынешней Украины и столь насыщено и живо представленных в гоголевском повествовании под названием «Страшная месть».

Николай Гоголь знал, что писал осенью далекого 1831 года.



Владимир Илляшевич, v-bragin.ru
Таллин, Эстония, июль 2015