Государство на Русском Севере должно заниматься всем: от социальной сферы и экономики до паломнической инфраструктуры и церковных памятников. Коммерциализации регион не переживет, потому что там, где главная цель — извлечение прибыли, — бессмысленно говорить об интересах простых людей.

Об этом в интервью «Вестнику Архангельской митрополии» рассказывает главный редактор информационного агентства REGNUM Модест Колеров.

Известный публицист и общественный деятель в августе посетил Архангельскую область и побывал в холмогорских храмах и Антониево-Сийском монастыре.
 

     

— Вначале о ваших впечатлениях: вы не в первый раз на Севере, но во время этой поездки посещали в основном места, связанные с церковной историей нашего региона…

— К сожалению, несмотря на всемирно известную роль Соловецкого монастыря в русской истории и истории Русской Церкви, несмотря на всемирную известность северного деревянного зодчества, в том числе церковного, несмотря на цивилизационную роль Церкви в истории Севера, об этом до сих пор знают недостаточно.

Обычный культурный человек оперирует простым набором знаний: на Русском Севере — старообрядцы и иные религиозные течения, которые славятся всеобщей грамотностью, повышенной трезвостью и коммерческой хваткой.

То, что сама сеть церковной инфраструктуры обеспечивала Русскому Северу оборонный, культурный потенциал (в том числе высокий уровень книжной культуры), то, что Север сохранил русское домонгольское народное творчество (былины были обнаружены именно на Севере, а на Юге, на Украине, были утрачены) — все это малоизвестно.

Знания о роли Церкви на Севере сводятся к каким-то почти туристическим штампам, и это плохо. Понимая эту роль глубже, турист будет больше ценить роль Церкви в своей собственной жизни.

Когда он будет понимать, что в этих суровых природных условиях Церковь была едва ли не главным стержнем цивилизации, что историческая Россия почти напрямую пришла к символам Северодвинска от символов Православия, тогда все это приобретет совершенно иной смысл.

Как правильно говорят архангелогородские общественники, сам проект северодвинской «оборонки» был бы невозможен без этого национального пафоса освоения русского Севера.

В борьбе против всяческих этнографических мошенничеств здесь, на Севере, против этого нового язычества того, что здесь не русские, а какие-то другие — коренные жители, мы должны противостоять ослаблению русского национального духа, который позволил русским людям жить в этих местах, творить и достигать высочайших технологических результатов.

Языческие игры в папуасов с тамтамами противоречат не только интересам нашей государственности, Русской Церкви, но и исторической правде. Нет и не может быть никаких туристических папуасов здесь, где есть многовековое присутствие христианской цивилизации и где есть Северодвинск с его техническими достижениями (я уже не говорю про Плесецк).





— Вы посетили Холмогоры и Антониево-Сийский монастырь. С одной стороны, это места благодатные, с другой — очень скорбно от того состояния, в котором они сейчас пребывают. Что, на ваш взгляд, здесь можно сделать и должно ли государство обратить внимание на эту ситуацию?

— Я исхожу из того, что на Севере в наибольшей степени, чем в других частях России, государство должно делать вообще всё.

Потому что если на юге ты воткнул палку, и она растет сама, три раза в год давая урожай, то здесь государство должно обеспечить все интересы производства и культуры, потому что коммерциализация Севера означает продажу его первому встречному-поперечному.

Русский Север коммерциализации не вынесет в принципе.

Паломническая инфраструктура также без участия государства невозможна. Оно должно создать единую систему поддержки памятников, их финансового, информационного обеспечения. И государство на Русском Севере не может отъединиться от знаний и пафоса всего народа, который вынес на своих плечах это бремя, от знаний общественников, которые сохранили прямую преемственность культуры от предков, пока иные делили активы и власть.

Десять лет спустя я все ещё нахожусь под впечатлением от того, как некогда я со своими старшими детьми посетил Великий Устюг, где иноземная оккупация была последний раз четыреста лет назад и война не прошлась катком, где сейчас находится широко известная усадьба Деда Мороза.

Я восхищен тем, как много грамотной квалифицированной молодежи работает на приеме туристов. И это неслучайно. Педучилище, которое там находилось, переориентировали на подготовку соответствующих кадров.

Огромное количество замечательной молодежи, огромное количество действующих во все зимние праздники объектов туристической инфраструктуры, высокий уровень сервиса и многое другое. Выше всяких похвал.

По тогдашним, уже устаревшим, данным, Великий Устюг за год принимал миллион туристов! Миллион! Давайте представим, что такое миллион туристов для Архангельской области. Это ещё один мощнейший фактор экономического развития.

А ведь Архангельску в каком-то смысле повезло больше, чем Устюгу: в нем есть аэропорт, не говоря уже о морском порте.

Полагаться на то, что памятник истории и культуры, светской или церковной, выживет, если его будет посещать на свой страх и риск пять-семь тысяч человек, утопично. Этого недостаточно.

Сейчас надо исходить из того, что наш народ осваивал территории, ныне приравненные к Крайнему Северу, как минимум в течение 300-400 лет. Последние 25 лет все это разрушалось, в значительной степени разрушается и теперь.

Надо понимать масштаб задачи: если мы хотим, чтобы здесь в принципе сохранилась русская цивилизация, христианская цивилизация, надо немедленно пересмотреть приоритеты инфраструктурного развития таким образом, чтобы вдоль прекрасной, замечательной автомобильной дороги создавалась пригодная для масштабного регионального туризма инфраструктура.

Это не «бином Ньютона», это вполне решаемая задача, как показывает опыт последних двух лет, когда в результате введенных Западом против России санкций российский туристический поток в значительной степени изменил свое направление.

Увеличилась популярность внутрироссийских туристических маршрутов, миллион-другой-третий-четвертый-пятый наших туристов, которые готовы были платить за отдых за границей, сейчас готовы потратить деньги на Родине.

Но они спрашивают: «Где я могу их потратить? Где те отели, где рестораны, где детские площадки, где я могу оставить детей под надзором, а сам пойти в музей?» Только муниципалитет, только местные власти могут это все обеспечить. Никакой коммерсант по приемлемым для туристов ценам не сможет решить эту задачу.





— Хотелось бы затронуть тему, которая связана и с Архангельской областью, и с историей вашей семьи — тему репрессий. Вся наша область полита кровью мучеников за веру, но эта тема всячески замалчивается. Мало того, попытки заговорить, например, о переименовании улиц, названных в честь палачей, вызывают ожесточенные споры. Как, на ваш взгляд, можно изменить эту ситуацию?

— Я исхожу из того, что попытки разжигать рознь между белыми и красными носят уже не исторический, а партийный характер. Исторически война межу ними закончилась 22 июня 1941 года. Те, кто после 22 июня пытался воевать против большевиков, служа Гитлеру, воевали против России и были предателями нашего народа.

22 июня и 9 мая — это фундаментальные даты нашей современной истории. Разделяя общий подвиг народа, мы не должны прятаться за пакетный подход.

Восстановление старой топонимики, которая, даже с точки зрения семидесяти лет советской власти гораздо более древняя, гораздо более укорененная в нашей истории, на мой взгляд, должно идти по пути ликвидации тех названий, которые не несут в себе особого партийного смысла, которые являются исторически случайными.

Каждый из нас может пройти по улицам какого-нибудь старого города и увидеть, где улицы переименованы в восемнадцатом году, а где, скажем, в шестидесятые-семидесятые. Мы же понимаем разницу между Гагариным и Урицким. Все знают, кто такой Гагарин. Никто не знает, кто такой Урицкий. Но в силу исторических событий улицы Урицкого массово появились в 1918 году. Кому он дорог? Никому. Это легко объяснить людям, и легко убрать эти названия с карты нашей земли.

Что касается репрессий, что касается Новомучеников, что касается жертвенной судьбы нашей Церкви. Репрессии в истории нашей страны больнее всего ударили не по условному Тухачевскому, который травил газом тамбовских крестьян, а по крестьянскому большинству. Известно, например, что время Большого террора 1936—1938 годов только десять процентов расстрелянных вообще были членами партии.

Пропагандисты партийного толка любят рассказывать, что это чекисты пожрали других чекистов и так далее. Чекисты могли сколько угодно увлекаться внутрипартийной борьбой, но 90 процентов людей, погибших во время Большого террора, не имели никакого отношения к их разногласиям и противоборствам.

Поэтому реабилитация жертв репрессий, восстановление исторической памяти должны начинаться не с двух-трех интеллигентских семей из «Дома на набережной». Коммунисты обидели коммунистов и про них написали роман — «Дети Арбата». «Дети Арбата» — это о внутрипартийных большевистско-меньшевистских разборках, которые не касаются абсолютного большинства наших людей.

Нет никакого сомнения (об этом говорит и пример нашего президента Путина, который сам на эту тему высказывался и неоднократно принимал участие в службе на Бутовском полигоне): для нас судьба невинных жертв 1920-х, 1930-х и прочих годов является предметом такого же консенсуса, как, скажем, Девятое мая, присоединение Крыма, «Бессмертный полк». Невинные жертвы должны быть реабилитированы.

Есть ряд имен в нашей истории, которые несут полноту ответственности за репрессии, и не надо делать вид, что это Сталин все придумал; подлинный отец Красного террора, безусловно, Ленин. Подлинный отец Большого террора — Сталин. Но отделить имя Сталина от Девятого мая нельзя. Можем мы сейчас решить этот вопрос? Не можем. Давайте его отложим. Давайте сначала восстановим справедливость по отношению к невинным жертвам.

И мне лично гораздо важнее восстановление церквей, чем снос памятников.





— Не могу не спросить о вашем главном детище — информационном агентстве «Regnum». Название — от латинского «власть»?

— «Государство», «царство». Это слово используется в латинском переводе Библии. Adveniat Regnum Tuum — «да приидет Царствие Твое». Но контекст у названия, безусловно, светский. «Regnum» означает не только царство, но и государство, и империю.


— Да, и вы однажды сказали, что государство — единственный институт свободы… Каковы же цели вашего агентства?

— Цель — осветить борьбу человека и народов за свою культуру, за свою свободу, за самосохранение. Только государство может гарантировать человеку свободу, может защитить ее. Вне государства человек и народ живут как варвар, как зверь в пещере.

Государство, которое в своей постоянной деятельности подвергается критике со стороны Церкви, со стороны человеческой совести, все равно остается тем инструментом, который единственно может услышать критику и использовать ее во благо.

К саблезубому тигру в пещере бессмысленно обращать эту критику. К людоеду, к коммерсанту, который поставил своей задачей максимальное извлечение прибыли, бессмысленно обращать речи о строительстве родильного дома.

Наша задача — защищать интересы людей и народов на пространстве исторической России и сопредельных государств.


— То есть защищать государство как защитника свободы?

— Безусловно так. Мы должны защищать государство, если хотим защищать наш народ, его независимость, уважение к нашим родителям и будущее наших детей. Без государства все это невозможно. Если ты разрушаешь свое государство, ты служишь либо дьяволу, либо другому государству.


— Вы сказали, что какие-то сложные исторические темы лучше отложить. С другой стороны, в вакууме развиваться нельзя. Если говорить об идеологии или национальной идее, о которой говорят сейчас многие, как развиваться России?..

— Я не скажу ничего оригинального, я думаю, что наша национальная идея — это наша государственная независимость, свобода нашего саморазвития, это, что очень важно для православного человека, наша многонациональность — потому что для настоящего христианина нет ни эллина, ни иудея, вообще нет национальности как важного фактора отношения к человеку.

Империя, в кратком толковании этого термина, значит «соединение многих», «соединение разных», в том числе разных образов жизни. Теперь это соединение разных народов, даже разных конфессий ради поддержания государственного единства.

И в этом смысле государственный идеал империи вполне близок вселенскому смыслу христианства. Национализация Православия, превращение его в элемент шовинистической политики — это грех.


— То есть вы видите развитие России именно как империи?

— Да, Россия остается многонациональным сложным сообществом, она остается континентальной, внутренней империей, империей без колоний, империей без империализма, то есть без эксплуатации других народов.


— А на чем должна строиться внутренняя идеология?

— Свобода. Свобода творчества, свобода саморазвития, защита слабых. Я почти 25 лет прожил как либерал. И только когда опыт нашего государства этих лет с ясностью продемонстрировал, что капитализм, коммерция сами по себе не могут, даже если хотят, защитить слабых, я пришел к социализму, с чего начинал в середине восьмидесятых.

Теперь я могу сказать, что я социалист, потому что только социализм, каким бы он ни был плохим на практике, заставляет помогать бедным, лечить больных, уважать старых, давать равенство шансов для всех, независимо от толщины кошелька.

Только социализм имеет своей целью справедливость. Если капитализм имеет целью выгоду, социал-дарвинизм — победу сильного над слабым, то это несправедливо, это противоречит идеалу Христа вообще.

Справедливость эта, безусловно, невозможна без свободы, которая служит обществу. Есть свобода, которая служит варварским, людоедским инстинктам человека. Эта свобода не может быть законна и принята как лозунг на знамени общества.

Необходима творческая свобода, свобода служащая — родителям, детям, обществу. Но сначала справедливость. И с этой точки зрения личная свобода человека — тоже требование справедливости.

 

— Личный вопрос: вы — православный христианин, ваш приход к вере был рациональным или скорее мистическим?

— Я крещен при рождении, но пришел к вере во взрослом возрасте, в 27 лет, в 1990 году.

Мне повезло: никакой рациональной аргументации я не искал, она мне не требовалась.

Ночью 6 июня 1990 года мне открылась полнота и смысл моей жизни, и, даже не называя это верой, благодатью и так далее, я понял, что эта полнота и смысл — Бог. И всё — стало легко.
 

— Как человек верующий, вы можете смотреть на Русскую Церковь не извне, как смотрят обычно политологи, историки, а изнутри. Свое больнее переживается, за свое сильнее радуется. За что вам больше всего переживается и что вас больше всего радует в русском Православии?

— Меня больше всего радует то, что Патриарх Алексий II назвал вторым Крещением Руси. Оно прошло на наших глазах за последние 25 лет. Это самое главное.

Конечно, говорят, что большинство тех, кто пришел в Церковь, с точки зрения строгих церковных правил не воцерковлены до конца. Например, они могут соотносить Православие со своей культурной идентичностью.

Пусть так. У каждого свой путь. В конце концов, битва Церкви за правду и справедливость бесконечна в истории. Шаг за шагом народ поднимается к высоте церковных задач.

Что мне не нравится… Мне не нравится слишком тесное приближение церковной общественности (я не говорю — Церкви) к актуальным партийно-политическим задачам.

Мне не нравится участие некоторых представителей этой общественности в споре монархистов и антимонархистов. Церковь выше этого, и мы это знаем.

Мне не нравится поспешное смирение церковной общественности с неонацизмом на Украине. Я горжусь тем, что Украинская Православная Церковь Московского Патриархата в лице ее высших иерархов ведет себя героически. Мы все прекрасно помним, как митрополит Онуфрий со своими ближайшими соратниками отказался встать во время чествования палачей и карателей на каком-то очередном бандеровском собрании в Киеве.
Они спасли честь Православия в этой ситуации.

Я горд тем, что у меня есть, правда, довольно старая, награда Украинской Православной Церкви. Потому что именно такое поведение, на мой взгляд, является образцом Православия вообще.


— То есть Церковь должна быть над схваткой?

— Над схваткой, выше ее. И она не может закрывать глаза на незаконные убийства, даже если для нее это значит рисковать своим положением. И такое поведение иерархов Украинской Православной Церкви Московского Патриархата внушает большую надежду, чем статистические подсчеты.

Ситуация там очень непростая. Далеко не все поминают нашего Патриарха, далеко не все удерживаются от того, чтобы поддержать карательную операцию на востоке Украины, многие собирают денежную помощь для этих карателей, потому что просто боятся за свою жизнь в тех условиях, но вот это поведение иерархов окупает очень многое.

 

 

— Какой вы видите Церковь в будущем, в той России, которую вы строите?

— Сложный вопрос. Я никогда не думал «улучшать» Церковь, я всегда старался начинать с себя и со своих слабостей. Мне очень повезло, я в течение ряда лет духовно окормлялся на Крутицком патриаршем подворье в Москве.

Его настоятель однажды сказал мне очень важные слова, которые я до сих пор помню. Он напомнил, что Церковь — это задача для всех. Благодать дается тем, кто искренен. Путь простого чувства, простой, чистой веры, важен для всех, и для служащих, и молящихся.
 

— Церковь должна быть свободна от государства, но должна помогать государству?

— Я думаю, что самая лучшая помощь Церкви государству в том, что Церковь всегда занимала и будет занимать критическую моральную позицию по отношению к государству. Если же по каким-то причинам нельзя дать такую оценку, чтобы не умножать зла, не разжигать страсти, то молчание Церкви может и должно быть громче всех слов.


Беседовал Михаил Насонов