Для затравки анекдот — он довольно точно описывает ту черту человечества, о которой пойдет речь.

…Молодая женщина прощается с любовником: она решила выйти замуж за другого — более успешного и перспективного. Но сегодня, в их последнюю ночь, она готова выполнить любое желание своего возлюбленного.

— Дорогая, у тебя такая красивая грудь! Я бы хотел, чтобы ты сделала на ней татуировку — портрет своего жениха.

— Но почему его портрет? Хочешь, сделаю твой, а ему что-нибудь совру?

— Нет-нет — именно его! Пусть с годами его физиономия становится все более вытянутой и унылой!

Конечно, это плохо, но люди в массе своей злорадны. Вытянутая унылая рожа соперника приносит им своеобразное удовольствие. Именно это чувство во многом определяет причины поведения человеческих масс. Однако мы понимаем, что злорадствовать нехорошо, и всячески скрываем, что этот порок нам не чужд.

Но если мы хотим объяснить те или иные политические события, то фактор злорадства никак нельзя сбрасывать со счетов. Об этом и предлагаемая статья.

Начну с эпизода из замечательной книги «Записки недочеловека». Ее автор, рижский адвокат Александр Жанович Бергман, провел юность в рижском гетто и страшных гитлеровских концлагерях.

Июль 1941 года. Евреев еще не загнали в гетто, они живут дома, но приняты бессмысленно унижающие людей законы. В частности, нельзя лечиться у врачей-арийцев, нельзя ездить в трамвае, даже идти по тротуару — только по мостовой. Естественно, люди без крайней необходимости из дому не выходят.

Но юноша заболел, нужно небольшое хирургическое вмешательство, а поликлиника только на Московском форштадте. И вот он идет через весь город, час туда и час обратно, с желтой звездой на спине и груди, по проезжей части, уворачиваясь от машин и повозок. И видит на лицах многочисленных прохожих не сочувствие, а злорадные улыбки.

Казалось бы, что за повод для радости — подростку всего шестнадцать, он тщедушен и мал ростом, почти ребенок — кому он успел сделать что-то плохое?

А в этом и есть суть нацизма — мы же согласны, что все эти злорадно улыбающиеся господа и дамы суть несомненные нацисты, пусть вполне доморощенные, а не пришедшие оккупантами из Германии.

Философия нацизма основана в первую очередь на злорадстве. Нацисты не говорят своим поклонникам, что принесут им райскую жизнь. Наоборот, людям придется терпеть многие лишения, подчиняться суровой дисциплине, воевать. Но в результате все прочие, а они на самом деле недочеловеки, будут частично уничтожены, а частично порабощены. То есть предлагается получить удовольствие не от собственного счастья, а в первую очередь от лишений большинства человечества.

И ведь сработало! Учение в самое короткое время стало популярным, охватило самые широкие слои населения. И даже в тех странах, куда нацисты приходили как оккупанты, они находили кучу поклонников. Причем от этих поклонников не скрывали горькой правды: они должны были стать людьми второго сорта, потому что Германия — превыше всего. Но рядом — счастье-то какое! — живут люди третьего сорта — славяне — и уж совсем выведенные за пределы системы евреи.

Нацизм, конечно, уникален в том, что эксплуатирует человеческое злорадство столь неприкрыто. Но и другие тоталитарные идеи не могут без этого. Например, великолепная идея коммунизма, казалось бы, полностью игнорирует эту черту человеческой натуры.

Все люди братья, каждому надо только то, что ему действительно нужно, никто никому ни в чем не завидует, потому что у всех все есть.

А практическая реализация, увы, свелась именно к изъятию ценностей у более успешных и состоятельных, насилию над ними. Потому что ее реализовывали люди: дескать братьями мы станем завтра, а сегодня порадуемся тому, что стало плохо соседу, которому вчера было лучше, чем нам.

Современный мусульманский терроризм показывает, что злорадство может быть сильнее, чем даже инстинкт самосохранения. Молодые люди готовы взорвать себя, чтобы убить десяток совершенно незнакомых чужаков — пусть горе придет в их дома!

В цивилизованном мире принято злорадство прятать. Но от этого оно, как движитель народных масс, не становится менее значимым. И родная страна дает множество ярких примеров.

Вспомним Атмоду — самое крупное политическое событие, прошедшее на наших глазах. Конец 80-х, всеобщий дефицит. Что делают руководители возжаждавшей свободы республики? Вводят «визитные карточки», без которых продавцы не обслуживают. Очереди стали еще медлительнее, поскольку надо время на проверку документов. Но зато пусть заходятся в бессильной злобе понаехавшие отпускники — не видать им вареной колбасы!

Или затеяли проклятые оккупанты строительство метро. Казалось бы, радоваться надо: будет возможность проехать с ветерком за пять копеек через весь город. Да еще сделать это за счет государства, от которого отделяться собрались.

Но нет — возмущенный народ выходит на улицы. Потому что вместе с метро приедут в Ригу еще тысяч десять его строителей. Эти недочеловеки вместе с нами будут наслаждаться жизнью в самом лучшем городе в мире? Ни за что на свете! И понятно, что метро уже не будет никогда.

Есть тысяча объяснений, почему так важно было ввести в независимой Латвии статус негражданина. Почему латышский должен быть единственным государственным, а за его незнание надо сурово штрафовать. Почему надо от России отгородиться как можно менее проницаемой стеной.

Все они объясняют легитимность тех или иных решений, но не смысл их.

А суть заключается в том, что борьба за независимость в нашем случае была не борьбой за то, чтобы латышам было хорошо. Она была борьбой за то, чтобы нелатышам было плохо, а латышам становилось хорошо от созерцания того, как плохо нелатышам. Поэтому чуть ли не любой закон сверхзадачей ставил и ставит именно эту, высшую цель. Вполне возможно, что такова суть любого национально-освободительного движения. Но я пережил на своей шкуре, к счастью, только одно.

Я понимаю, что в этом месте бдительный читатель уже прекращает чтение и начинает писать заявление куда надо — дескать, налицо неприкрытая враждебная пропаганда и разжигание сами знаете чего. Но если мы присмотримся к себе — то и тут, увы, все далеко не блестяще.

Злорадство и нам не чуждо — причем в самые яркие моменты нашего общественного существования.

Возьмем светлый праздник 9 Мая. Мы говорим о бессмертном подвиге народа, о победе над самым страшным врагом человечества, о дани памяти тем, кто отдал свои жизни и о благодарности еще оставшимся среди нас ветеранам. Ученые рассуждают о том, почему именно этот день так важен для русского мира. Все эти слова абсолютно верны.

Но они не дают ответа на простой вопрос: а почему в 90-е мы об этом празднике почти забыли, почему тогда у памятника собирались не десятки тысяч, а в лучшем случае сотни людей? Я знаю ответ.

Весной 1998 года была вспышка активности русскоязычных латвийцев: тогда даже Запад покритиковал Латвию, заставил отменить окна натурализации, ввести автоматическое гражданство для младенцев. И под эти успехи группа активистов решила провести 9 Мая не митинг, как обычно, а шествие.

Неожиданно это достаточно скромное событие вызвало огромное раздражение властей. Поэтому в следующие годы праздник становился все более массовым, а раздражение — большим. И когда в этот день я еду на автобусе мимо памятника, то всегда вижу рядом с собой несколько перекошенных от злобы рож. И эти рожи — еще один стимул идти в праздничную толпу, радостно обниматься с встречными и даже незаконно выпивать рюмочку.

Или приснопамятный референдум о русском языке. Как много моих знакомых сначала говорили, что это — зловредная провокация радикала Линдермана, а потом воодушевленные шли голосовать за родной язык! Потому что вдруг выяснилось, что этот референдум категорически неприемлем не только начальству — огромному большинству титульной нации. И это так классно — все время мило улыбаться начальникам, а в субботу поставить правильную галочку в бюллетене. И потом представить, как вытянутся все эти рожи, услышав фантастические цифры проголосовавших за русский язык.

Все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо. Но особенно значителен фактор злорадства в мотивации сильных мира сего. Об этом — во второй части статьи.