---

Помните фразу из знаменитой песни, опаленной Великой войной: «Бери шинель, пошли домой»? К Солдату-победителю, который дошел до Берлина и взял его с боем, не могло быть никаких претензий. Он сделал свое дело — в открытой схватке прогнал врага с родной земли, задушил его в собственном логове, освободил всю Европу. И его ждала истерзанная врагами Родина, которую нужно было восстанавливать.
 

---

 

Чего же еще от советского солдата можно было требовать здесь, в Европе? Он бы легко мог дойти и до Парижа, и до Лондона, но ведь там тогда уже были союзники. Или «еще союзники»… Те, кстати, попросили его срочно переправиться марш-броском до маньчжурских степей, с Запада на Дальний Восток, чтобы бонусом задушить Квантунскую группировку, а с ней и весь японский милитаризм. Сами, мол, не справимся.

Квантунская группировка — это, между прочим, 80% всех сухопутных военных сил Японии тех лет. По сути, становой хребет всей японской военщины, а все тихоокеанские морские ее походы — лишь отростки от этого милитаристского хребта.

Получается, американцы всю войну били Японию только по охвостьям, а основную работу по уничтожению своего главного противника опять предоставили Советскому Союзу. Как и в случае с Гитлером.

Ну что ж, советский солдат и это сделал — в две недели!

А потом все-таки взял шинель и пошел домой.

Вы знаете, что самое трудное в любой войне?.. Удержать ее результаты!

А знаете, почему?

Потому что открытого врага вы уже победили. И, значит, теперь он будет действовать скрытно.

Страх, который внушил врагам нашей Родины советский солдат-победитель, оказался столь стоек, что продержался в жалких душах наших врагов ровно полвека. Жаль, что не века! А теперь он начинает потихоньку «отмерзать». И шкодливые руки начинают тянуться к пустующему гвоздику — тому самому, с которого победитель снял когда-то свою пропахшую порохом, в нескольких местах пробитую, в рыжих пятнах крови шинель…


Что это за гвоздь? Наполеон о нем говорил: «История — это гвоздик, на который можно повесить все, что угодно». Бонапарт потом на себе испытал всю горечь своего пророчества. Что от него самого осталось во французской истории? Коньяк «Наполеон» да бесконечные анекдоты про его знаменитую шляпу! И это, заметьте, при том условии, что французам никто и никогда не отказывал в законном месте среди «цивилизованных народов». Даже Гитлер, например…

А что уготовано нам, наследникам победителей, которым тот же Гитлер отказывал не в месте, а в самой жизни? Можем ли мы, подобно иным народам, «расслабиться» и превратить свою историю в анекдот: пусть, мол, смеются, зато хоть в печь не суют?

У нас нет даже такого жалкого шанса… Если не верите, почитайте Бжезинского. Когда-то в студенческие годы я читал его на английском, в архивах МИДа и под грифом «ДСП», сегодня же он многократно переведен на русский, казахский, белорусский и т.д. и свободно издается в толстенных переплетах на просторах бывшего Советского Союза. С которым он «справился», будучи еще жив, а теперь с того света хочется добраться еще и до новых независимых государств постсоветского пространства.

Его прогнившая рука пользуется тем, что гвоздик истории все еще пуст.





Где теперь Великая Франция? Сначала она стала Свободной, потом Пятой республикой, а теперь вот ее президент приезжает в Вашингтон с официальным визитом и говорит… на английском языке. Хотя должен бы на французском по дипломатическому протоколу.

И это ближайший союзник США! Что же будет с дальними «союзниками», тоже преодолевшими языковой барьер, коих в Белом доме принимают уже пачками и даже «одним пакетом», не тратя время на сортировку?

А все потому, что и их собственный, а также французский исторический гвоздик все еще пусты.

Эммануэлю Макрону, очевидно, невдомёк, что в 1943 году американцы готовили покушение на де Голля, которое «сорвалось» при помощи советской разведки, и это имело огромное значение для судьбы Франции. Потому что если бы не де Голль, то в Потсдаме не появился бы рядом с тремя флагами — советским, американским и английским — еще и французский. И Франция не считалась бы страной-победительницей, не вошла бы в Совет безопасности ООН и вообще не существовала бы в нынешнем виде и в нынешних границах. Она бы считалась страной «вишистской», коллаборационистской и побежденной!

Так что говорите, месье Макрон, по-английски, улыбайтесь, когда вам стряхивают перхоть, ибо все остальное вам уже давно стряхнули. И ведут вас в соответствующем направлении…

Известно же, что является лучшим средством от перхоти — во всяком случае, французам известно. Но их случай все равно не самый худший.


Хуже, когда настоящие победители держат свой гвоздик пустым и позволяют тянуться к его заманчивому блеску кому вздумается.

Мы, настоящие победители, ни в коем случае не должны такого допустить, ибо в нашем случае насмешками и утратой величия дело не ограничится. Для нас это вопрос обыкновенного выживания. И чтобы мы выжили, чтобы государства наши сохранились, чтобы наши элиты не забыли, откуда мы и куда, мы должны каждый день напоминать правду. Причем во всем ее объеме…

Ведь у нас тоже были «коллаборационисты». Это французское словечко, означающее «сотрудничающие», как и всякий эвфемизм, не отражает сути. По-нашему просто — полицаи, предатели — и тогда все становится понятно. Мы испытываем естественное презрение к ним.

Но презрение — вещь коварная, она принижает, измельчает свой объект. И мы его уже не боимся. С течением времени и с течением некоторых литературных и киношных образов полицай у нас превратился в эдакого «деревенского придурка» или «рефлексирующего интеллигента». Ну запутался, ну выдал, ну и черт с ним!

Э нет… На эту простейшую мысль меня натолкнул недавний рассказ одного из моих знакомых, который отмечал 80-летие. Вот он-то и рассказал — дай Бог ему здоровья! — что в детстве жил он в Фаниполе, под Минском, и мальчонкой запомнил, как в первый же день Великой Отечественной «немецкие диверсанты еще до прихода вермахта подпалили сельсовет, совмещенный со школой, и в результате выгорела половина деревни». При этом добавил, что в деревне насчитывалась перед войной всего-то дюжина домов…

Привыкли мы всё валить на немецких диверсантов и карателей, коих было, конечно, немало — но! Скажем, в печально знаменитом киевском Бабьем Яру, по самым скромным подсчетам, убили более 2,5 миллиона гражданских лиц. Конвейер смерти «работал» два года.





И знаете, сколько немцев было задействовано за все время ведения «операции»? Цифру удалось установить точно, ведь с документами те работали с традиционной для них педантичностью.

Итак, в Бабьем Яру за два года побывало всего… 200 немцев! Учитывая ротацию, текучку кадров, болезни. То есть немцы командовали, организовывали, составляли отчеты… А кто же загонял, стрелял, добивал, закапывал? Кто были эти, с позволения сказать, люди?!

Вот я и подумал, услышав рассказ своего седовласого коллеги, что абвер вряд ли позарился бы на тогдашний Фаниполь с его десятком изб. Да простит меня мой престарелый и памятливый знакомый, но обученных диверсантов рациональным немцам, конечно, жалко было отправлять за столь хилой «добычей», как его вёска.

Диверсанты орудовали на заводах, в крупных населенных пунктах, сея панику среди масс, а двенадцать хат спалили наверняка «свои», пусть и в кавычках. Не зря они начали с сельсовета и школы. Значит, были «идейные»…

Вот и получается, кто-то из доморощенных «коллаборационистов» до сих пор остается неузнанным. Безнаказанным. И теперь он, или его внуки, учат нас истории!


Как их распознать? Идеология их внешне поменялась, риторика — тоже, даже язык свой они полюбили и больше не пытаются говорить по-немецки. Хотя по-прежнему тянутся к Европе, хоть та уже не та…

И все же распознать их очень просто — их выдают цвета, которые были у полицаев на повязках, а теперь вот «гордо» реют на некоторых самостийно выносимых «в люди» стягах. А еще их выдает ненависть ко всему тому, что мы любим. И желание повесить свое покрывало на наш гвоздик!

Так что пора нам взять ту самую шинель, до сих пор пахнущую черным, выжигающим все зло порохом, что досталась нам по праву прямого наследования от Солдата-победителя, и повесить ее на гвоздь Истории. Раз и навсегда! И засучить рукава.

Потому что если история наша, это еще не значит, что за будущее не надо бороться. Надо — и каждый день!