Интервью было подготовлено для одного российского портала, но не был опубликован. Мне сказали, что не время говорить о Прибалтике — разворачивались украинские события. С любезного разрешения автора — Анны Ширшовой — публикуем на ИМХОклубе.
 
 
 
— Мирослав, вы один из руководителей латвийской партии, которая долгие годы позиционировала себя как правозащитная. Даже название у вас было «За права человека в единой Латвии». Но в начале года вы поменяли название на «Русский союз Латвии». Означает ли это полную смену курса?
 
— И да, и нет. Исторический багаж ЗаПЧЕЛ мы берем с собой в поход под новым флагом. В наших сердцах по-прежнему как колокол звучат слова из Всеобщей декларации ООН: «Каждый человек рождается свободным и равным в своем достоинстве и правах». Мы продолжим действовать в соответствие с духом этих слов, также как и действовали все последние 15 лет, добиваясь при помощи парламентской процедуры или через суды улучшений в разных областях — от свободы собраний до избирательного права, от прав пенсионеров — до интересов квартиросъемщиков. Мы по-прежнему будем поддерживать правозащитные общественные организации, такие как Латвийский комитет по правам человека и Конгресс неграждан.
 
В то же время смена названия действительно означает коррекцию курса. Партия больше не предлагает права человека в качестве общей платформы, в рамках которой возможно разрешить противоречия между латышским большинством и русским меньшинством. Сегодня права человека не могут быть основой для общественного примирения.
 
— Для России даже само предположение о примиряющей роли правозащитной платформы выглядит нереальным, учитывая преобладающее в обществе негативное восприятие прав человека как навязанной Западом проблематики. Насколько восприятие латвийцев отличается? Или все же не отличается?  
 
— Русская общественность Латвии сделала ставку на правозащитную платформу в начале 90-х годов. Согласитесь, что и в России в то время отношение к правам человека было более положительным, чем сейчас. В Латвии в то время «Народный фронт» и партии, возникшие на его основе, подтверждали приверженность правам человека как наследию периода борьбы за демократию. Логика русских правозащитников была следующей: раз латышские политики в принципе за права человека, раз существуют международные законы и стандарты, которые нормируют отношения большинства и меньшинства, а также гарантируют равные права вне зависимости от происхождения, мы должны наставать на реализации этих норм в Латвии. В те годы мы искренне верили, что есть внешние справедливые законы цивилизованного мира, которые заставят латышское государство  принять законы, благоприятные для русского меньшинства.
 
— Чего вы хотели добиться, опираясь на права человека? И чего в современной Латвии не хватает русским? Я посмотрела — в международных рейтингах ваша страна занимает относительно высокие места в отношении демократии и свободы прессы. У вас есть русские депутаты, и даже мэр Риги! Русских оппозиционеров в тюрьму не сажают и не подвергают пыткам. Многие постсоветские страны об этом могут только мечтать.
 
— Да, не пытают. И говорить можно свободно. Но за двадцать лет количество русских сократилось на одну треть — за счет вымирания и эмиграции. Скорость уменьшения русской общины выше, чем скорость сокращения населения в целом.  Условия, созданные в Латвии за двадцать лет неблагоприятны для большинства населения, а для русского меньшинства — особо неблагоприятны. Я уверен, при адекватном участии русских в управлении страной, ситуация не была бы столь плачевной. Во всяком случае, часть промышленности можно было спасти по образцу той же Чехии, обеспечив жителей городов работой. Думаю, что связь безработицы, депрессии и высокой смертности очевидна.
 
— Но как это связано с правами человека? Экономические проблемы — следствие определенной экономической политики, а не нарушения прав и свобод граждан. Или у вас в Латвии не так?
 
— В начале 90-х две трети русских оказались в статусе неграждан и потеряли право влиять на политику. Парламент и правительство Латвии смогли принимать экономические решения, в том числе приведшие к разрушению индустрии, не учитывая интересы русского населения, преимущественно городского и занятого в промышленности. Международные правозащитные стандарты не предусматривают замораживания статуса лиц без гражданства на долгие годы. Если какая-то группа теряет правовую связь со страной происхождения, то государство проживания должно как можно быстрее нормализовать статус лиц, принадлежащих к этой группе. У нас путь к массовой натурализации открылся только в конце 90-х. И процедура оказалась неэффективной, не ориентированной на быстрое решение проблемы. 
 
У нас остро стоит проблема дискриминации в области занятости и образования. Русские граждане составляют непропорционально малую долю среди государственных служащих, студентов престижных факультетов университетов и в профессиональной элите. Государство сквозь зубы признает ненормальность ситуации, но ничего не предпринимает для ее разрешения. В результате русская молодежь имеет дополнительные мотивы для эмиграции — в отличие от латышской молодежи шансов сделать карьеру на родине еще меньше. До 80% старшеклассников в русских школах заявляют о планах отъезда из страны.      
 
Следующая проблема, к решению которой мы подходили с правозащитных позиций, связана с коллективными правами меньшинства. Мы видели, как живут меньшинственные общины в Европе и предлагали перенести те же стандарты в латвийскую жизнь. Датчане в Германии и немцы в Дании, венгры в Словакии и венгры Румынии, тирольцы в Италии и шведы в Финляндии — все эти меньшинства имеют школы, где преподавание идет на соответствующих национальных  языках, и эти языки имеют тот или иной официальный статус. Для Латвии перенос европейских стандартов означал бы официальный статус для русского языка в нескольких городах, а также сохранение и развитие системы русских школ.
 
— Все так плохо? И почему правозащитные стандарты не удалось перенести в Латвию?
 
— За двадцать лет были и успехи. Десять лет назад удалось снять почти все ограничения на использование русского языка в частной сфере. Мы теперь можем свободно вести собрания на частных предприятиях и в НГО на русском языке и дублировать на русский визуальную рекламу. В 2002 году были сняты языковые ограничения для частных теле- и радиоканалов. В 2004 году был достигнут компромисс по судьбе русских школ — русский язык сохранился как язык преподавания для значительной части предметов. Но в целом на уровне закона русский язык является лишь одним из иностранных языков. Действует уникальная для Европы языковая полиция, которая штрафует не только продавцов магазинов за неиспользование латышского в контактах с покупателями, но и тех государственных чиновников, которые исходя из нормальной логики пытались информировать население, распространяя двуязычную латышско-русскую письменную информацию в виде писем или буклетов. В этом году возобновилось наступление на русские школы — опубликованы планы нового сокращения использования русского языка.  
 
Вопрос, почему нам не удалось больше в правозащитной области, имеет один ответ — западный мир перестал быть нашим союзником. Этот ответ не полный, но справедливый. Окончательный отказ от воздействия на Латвию произошел после вступления в Евросоюз в 2004 году. Евросоюз — это «клуб» политических элит западных стран. Критика членов клуба не допускается. В Европарламенте нет даже комитета, который рассматривал бы правозащитные проблемы в странах ЕС. Считается, что таких проблем в образцовой части мира быть не может. Зато есть комитет, который критикует третьи страны за те же правозащитные проблемы. Например, Россия остается целью критики Запада. Это очень напоминает времена «холодной войны», когда права человека использовались в качестве орудия геополитики, и были «свои сукины сыны», которых Запад не критиковал.
 
В течение последнего десятилетия Запад демонстрировал циничные двойные стандарты по отношению к русским, в том числе к русскому населению стран Балтии. За это время мы стали свидетелями горячей поддержки двух «майданов» в Киеве. Участникам «проевропейских» протестов в Киеве добродушно прощались погромы и схватки с полицейскими. И та же европейская общественность однозначно осудила похожие действия русских протестующих в Таллинне во время «Бронзовой ночи» и высокомерно проигнорировала мирные протесты в Риге в защиту русских школ. В условиях обостряющегося противостояния  России и Запада, русскому населению ЕС не приходится в будущем рассчитывать на какое-либо сочувствие и защиту со стороны западных стран. Они даже и не пытаются увидеть в нас потенциальных партнеров. Только потенциальную угрозу.
 
— Но в таком случае русским в Прибалтике резонно ожидать поддержки от России. Тем более, что руководство России постоянно подчеркивает готовность помощи соотечественникам заграницей. Сможет ли Россия решить проблемы русских в Балтийских странах?
 
— Такой возможности у России нет. Мы очень благодарны за программы поддержки соотечественников по линии гражданского общества и российских фондов, но этим скромным инструментом невозможно перерубить гордиев узел. Договариваться с Латвией надо было в начале 90-х, когда страны Балтии нуждались в признании независимости и в выводе российских войск. Тогда был возможен «пакетный принцип» — обмен нормализации статуса стран на нормализацию статуса бывших граждан СССР, остававшихся в независимых балтийских государствах. Сейчас России нечего предложить в обмен на решение русских вопросов в той же Латвии. Поэтому при всем уважении к нашей исторической родине, надо признать, что решение наших проблем теперь находится исключительно в руках латышского большинства и русского меньшинства Латвии.
 
— Я обратила внимание на то, что вы отвели Западу главную роль в удачах и неудачах прежнего правозащитного периода деятельности. А какова была роль самих латвийцев? На что вы рассчитываете, в нынешних условиях, когда Запад не хочет помогать, а Россия не может? 
 
— После развала социалистической системы, Запад учил нас, как жить, и взял на себя роль гаранта прав и свобод. От этой роли он быстро устал, бросив дело реформирования постсоветских стран на полпути. Теперь экономика у нас рыночная, а общество осталось  архаичным, неприспособленным для жизни в условиях либеральной демократии. Либеральная демократия только и дает человеку, что свободу от государственной заботы и право бороться за свои интересы. Народ же по-прежнему надеется  на государство, демонстрируя низкий уровень самоорганизации.
 
Конечно, все познается в сравнении — в Москве  уровень самоорганизации еще ниже. Ваша оппозиция была в восторге, когда на пике протестов в десятимиллионном городе на улицы удавалось вывести 30 тысяч протестующих. В Риге, где около 600 тысяч жителей, нам удавалось призвать на митинг до 60 тысяч человек. Но это был единичный и кратковременный успех.
 
— Что изменится теперь? 

— Какое-то время латышская элита будет жить в условиях отсутствия внешнего давления. Европа не желает требовать от латвийских властей идти навстречу своим русским, Россия не может на этом настоять. Но внутри Латвии мы продолжим борьбу за интересы русского меньшинства. Эта борьба продлится десятилетия. Я не верю ни в «дружбу народов», ни в межнациональное согласие. Итогом борьбы может стать лишь динамический баланс интересов. В отличие от предыдущих двадцати лет мы будем меньше говорить о международном праве и европейских стандартах, а больше — об интересах латышской нации и русского меньшинства.