Давным-давно, в далеких восьмидесятых... или в девяностых... У меня, как и теперь, не было домашних питомцев. Ни кошек, ни собак. И не в том дело, что я их не люблю, просто не могу их трогать.

Интересно, что долгое время, даже после соответствующих тестов на аллергию, я не интересовался деталями этого недуга. Спустя много лет я выбрал себе в интернете ник — Fell, смысл которого прост — первые буквы фамилии, имени, отчества, — только и всего. А недавно узнал, как называется мой главный аллергический враг. Это ген под названием «Fel».

Но не буду о болезнях.

Жил я на Москачке, на пятом этаже, в старом доме — одном из тех, у которых нашлись хозяева, после чего они либо преобразились и стали как новенькие — либо остались заживо похороненными. Я вспомнил дом для того, чтобы вы представили себе лестничный проем — они в большинстве своем все очень похожи.

Однажды, возвращаясь домой, я обнаружил в пролете между четвертым и пятым этажами канарейку. Канарейка потом оказалась кенаром, хотя я до сих пор не знаю, не ведаю о биологических отличиях. Если не врут орнитологические особенности, то он был у меня все же мальчиком. Говорят, поют только особи мужского пола.

Птица, как и водится в таких случаях, билась о стекло, летала по лестничной клетке и вновь ударялась о стекло.

Окна не открывались. Створки были приклеены одна к другой многолетними слоями краски и, кажется, даже заколочены.

Но как раз незадолго до этого случая довелось мне читать одну из многочисленных книжек Даррелла, из которой запомнился его опыт ловли маленьких птиц. Точно не помню деталей, но он писал, что ловил колибри с помощью обыкновенной эмалированной кастрюли. Открытая кастрюля вертикально выставлялась перед птицей и неподвижно удерживалась некоторое время. В силу каких-то биологических особенностей птица обязательно залетала внутрь.

Я тут же побежал на кухню, взял большую эмалированную кастрюлю и, объяснив, что иду ловить канарейку, вернулся на лестничную клетку. Жена, возможно, покрутила пальцем у виска, но через полминуты птичка спокойно приземлилась внутри кастрюли и притихла. Я прикрыл ее крышкой и принес домой.

Дома гостья тут же принялась осваивать пространство. Чувствовала себя более спокойно, чем на лестнице, видимо, обстановка была более привычна.

Проще всего можно было тут же открыть окно и выпустить пленницу, но мы решили повременить денек — другой. Птица совершенно спокойно поклевала крошки, выпила воды из блюдца и спокойно освоилась в проеме окна, обкакав подоконник.

Следующим утром мы получили первый подарок. Кенар (а жена, также начитавшаяся Даррелла, тут же констатировала принадлежность к мужскому полу) разразился такими трелями, каких слышать не доводилось ни разу. Сосчитать число колен не удалось.

Зато теперь мы стали воспринимать его как мужика. Он стал кенаром, а не канарейкой.

Также стало понятно — теперь мы с ним не расстанемся. Этим же вечером у нашего нового постояльца была большая клетка на подоконнике. Он совершенно спокойно залетел в нее — и с этих пор прожил там двенадцать долгих лет, став полноправным членом семьи.

Наступил период изучения друг друга. Очень скоро мы узнали его рацион, причем самостоятельно, без каких-либо справочников и тем более интернетов — их тогда и в помине не было.

В меню кенара входила самая разная крупа — пшенка, горох, рис, перловка и т.п. Очень нравились ему листья подорожника. Это было лакомство, которым голодный нажирается, как говорят, от живота, забыв о приличиях. Листья разрывались и проглатывались с таким остервенением, что не оставалось и клочка.

Попробовали другую зелень — например, капусту, одуванчик, щавель, зеленый лук...

Альтернативой подорожнику был лишь щавель, который можно было купить только на рынке. Поэтому подорожник стал номером один в рационе.

Хлебные изделия исчезли из рациона совсем. Даже зимой, когда вместо подорожника давали ему подвернувшуюся зелень, которую он игнорировал, хлебу и сухарям предпочитал просто зерна и кусочки орехов.

Поилка была всегда полной обыкновенной водой из водопровода. Несколько раз я предлагал ему букашек — то комара, то какую-нибудь муху. Это ему не нравилось. Однажды он самостоятельно изловил случайную бабочку, но и ту втащил в клетку, а там высушил ее, но не слопал.

От него требовалось взамен только одно — песни. И он ими охотно делился. Иногда были просто репетиции — чирикает повторами, как будто требует чего-то. Прыгнет с ветки на ветку — чирик. Прыгнет обратно — чирик. И так бесконечно.

Порой казалось: все, не будет больше петь — но вдруг как даст!

А дело в том, что для своих песен он, как правило, выбирал не какое-то определенное время, а по случайному закону — то с утра, то вечером, то когда солнце в окошко, то когда солнце скроется. А так как мы днем были на работе, то, наверное, многих песен не услышали.

Единственное, чем можно было заставить его петь — поставить запись его же песен. Если записать на магнитофон и воспроизвести — тут же начинает суетиться и петь. И чувствовалось в это некое соревнование. Не подражание, а именно соревнование. На записи трель — он выдает еще сложнее.

Клетку свою он любил больше, чем квартиру. Прыгать с одной ветки на другую внутри «квартиры» — занятие не менее спортивное и увлекательное, чем полеты от двери к двери, и к тому же гораздо менее опасное.

Все дело в том, что когда закрываешь двери, он не улетает, испугавшись, а сидит наверху, вцепившись в деревяшку. Был серьезный риск просто сломать его.

С появлением клетки «порча» подоконников, да и прочей обстановки больше не наблюдалась. Свои дела он делал только на ветках в клетке. Наверное, у птиц, живущих на деревьях, какать сверху вниз — правило хорошего тона.

Но мусорил он предостаточно для своих крошечных размеров. Если такая маленькая птичка «поест» на столе, то через пять минут вы не узнаете стола, покрытого уймой шелухи, крошек и прочего мусора. А когда он впервые решил искупаться в блюдце с водой, мы даже испугались — вода была разбрызгана по всей квартире. Захочешь, так не напакостишь специально.

Окно закрывали тюлевые занавески и плотные шторы. Вскоре и те и другие были разорваны в клочья в том месте, где касались клетки. Причем кенар расправлялся со шторами именно из клетки. Надо было постараться — расправиться с «ненавистным противником», просунув половину себя сквозь решетку, а потом спрятаться в уголок, вроде ты и ни при чем.

Если кошку или собаку можно как-то наказать за проступок — носом ткнуть в надкусанный ремот-контрол, сказать строгим голосом: «Нельзя!» или заставить съесть испорченный гаджет в наказание до конца, то с кенаром так поступить нельзя. Так что все его проступки оставались безнаказанными.

За двенадцать лет совместной жизни я сделал одну-две фотографии. Все время казалось: а какого черта, собственно, снимать? Главное — голос на фото не запомнить. Да и не сидит он на месте, не позирует, скачет, как заведенный.

Но как только появилась видеокамера, я тут же снял его на видео. Со звуком. И это было более эффектно, чем фото. Никак не могу перевести все старые фильмы в цифру по причине отсутствия магнитофона super VHS формата.

Должен признаться, что за все время, пока кенар жил у нас, мы ни разу не рисковали оставить его незапертым и с открытыми окнами. Жалко было, что улетит и не вернется. В конце концов так он и появился у нас. Кстати, в нашем подъезде и в соседнем никто кенара не терял, так что подружились мы с ним с чистой совестью.

Иногда он болел. Сядет тихонько в уголке и молчит. Вроде как уснул. Но на лапках. Он всю свою жизнь провел на лапках. Сидящим, как, например, утка или курица, никогда его не видели. Спал, сидя на перекладине или на пеньке.

Только один раз мы увидели его лежащим на подстилке клетки. Больше он не вставал.

Не знаю, сколько живут они на свете, не знаю, в каком возрасте он вошел в семью, но хочется думать, что прожил он немало.




 

---

Шлите нам свои рассказы о своих лапочках-чудиках-пуськах. Мохнатых, хвостатых, пернатых... Хорошо бы — с фотками. Но можно и без. Рассказывайте. Опубликую всех! Сюда: 5.kolonka@gmail.com В письме укажите: «На конкурс «МИМИМИ». Председатель.