---

 

---

Когда в конце 2013 года для освещения событий Евромайдана западные журналисты отправились в Киев, они столкнулись с одной не слишком широко известной фигурой. Это был Степан Бандера, чья юношеская черно-белая фотография была, казалось бы, везде — на баррикадах, над входом в Киевсовет, на плакатах в руках демонстрантов, призывающих к свержению тогдашнего президента Виктора Януковича.
 
Бандера, по-видимому, был неким националистом и весьма противоречивой личностью. Но почему? Россияне утверждали, что он фашист и антисемит, однако, западные СМИ поспешили пренебречь этими заявлениями, как частью московской пропаганды. Таким образом, от прямых ответов они увильнули.
 
Washington Post писала, что Бандера вошел в “тактический союз с нацистской Германией”, и что его последователи “обвинялись в совершении злодеяний по отношению к полякам и евреям”. В то же время New York Times пишет, что он был “поносим Москвой как пронацистский предатель”, но это обвинение, выглядит несправедливым “в глазах многих историков и, конечно же, жителей Западной Украины”. Foreign Policy отмахивается от Бандеры как от “любимого пугала Москвы… синонима, всего наихудшего в украинцах”.
 
Кем бы ни был Бандера, все сходились в одном: он не может быть столь гадок, каким его рисует Путин. Но благодаря книге “Степан Бандера: жизнь украинского националиста и память о нем” историка Гжегожа Россолинского-Либе, сейчас представляется ясным: эти ужасные русские были правы.



Степан Бандера

 
В действительности, Бандера был настолько же вреден, как и любая другая личность, вброшенная в круговорот адских 1930-1940-х годов. Сын националистически настроенного греко-католического священника, Бандера являлся своего рода самобичующим фанатиком, который запускает булавки себе под ногти, дабы подготовить свое тело к пыткам в руках своих врагов. Будучи львовским студентом, он признавался, что обжигал себя керосиновой лампой, зажимал пальцы в дверях и хлестал себя поясом. “Признайся, Степан!” — выкрикивал он. “Нет, не признаюсь!”
 
Священник, который слушал его исповеди, описывал Бандеру как “уберменша (сверхчеловека, — прим. пер.)... поставившего Украину превыше всего”, тогда как один из его последователей находил его из тех личностей, которые были способны “загипнотизировать человека. Все, что он говорил, было интересным. Его невозможно было перестать слушать”.
 
Влившись в ряди Организации украинских националистов (ОУН) в двадцатилетнем возрасте, он использовал свое растущее влияние, чтобы направлять и прежде не брезгующую насилием группировку в еще более экстремистское русло. В 1933 году он организовал нападение на советское консульство во Львове, в результате которого удалось убить только офисного клерка. Годом спустя он руководил покушением на польского министра внутренних дел. Он приказал казнить двоих предполагаемых осведомителей, был ответственен за другие убийства, так же как и за акции ОУН по ограблениям банков, почтовых отделений, полицейских участков и домохозяйств в поисках средств.
 
Что сподвигло Бандеру стать на столь насильственный путь?

Новое крупное исследование Россолинского-Либе ведет нас сквозь времена и политику, которые завладели воображением Бандеры. Накануне войны Галиция была частью Австро-Венгерской империи. Однако, в то время как преимущественно польская западная часть региона в 1918 году была включена в состав воссозданной Речи Посполитой, восточная часть с доминированием украинского населения, где в 1909 году родился Степан Бандера, была поглощена Польшей лишь в 1921 году, после краткого периода независимости и польско-советской войны.
 
Уже изначально все это сочеталось крайне плохо. Переполненные горечью от утраты своей собственной государственности, украинские националисты отказывались признать захват территорий, и в 1922 году ответили кампанией нападений на 2200 польских ферм. Ответом варшавского правительства стали репрессии и объявление культурой войны. Это привело к заселению региона польскими фермерами, многие из которых были ветеранами войны, и кардинальному изменению демографической структуры сельской местности. Правительство закрывало украинские школы и даже пыталось запретить термин “украинский язык”, настаивая на том, чтобы студенты использовали вместо него более расплывчатое название “русинский”.
 
Когда летом 1930 года ОУН развернула новую кампанию поджогов и диверсий, Варшава прибегла к массовым арестам. К концу 1938 года более 30 000 украинцев томились в польских тюрьмах. Вскоре польские политики заговорили об “истреблении” украинцев, в то же время один немецкий журналист, путешествующий в 1939 году по Галиции, сообщал, что местные украинцы призывают “Дядюшку Фюрера” вмешаться и навязать полякам свое собственное решение.
 



Степан Бандера (четвертый слева), 1928 год.
 

Конфликт на смежных польско-украинских землях являлся примером уродливых этнических войн, которые с приближением новой мировой войны извергались по всей Восточной Европе. Предположительно, ответом на возрастающий хаос для Бандеры могло бы стать сближение с левыми политическими движениями. Ранее либеральная культурна политика большевиков в Украинской Советской Социалистической Республике вызвала всплеск прокоммунистических настроений в соседней провинции Польши — на Волыни.
 
Однако препятствием на этом пути послужил целый ряд факторов: позиция отца в церковной иерархии, тот факт, что Галиция, в отличии от бывшей российской провинции Волыни, в прошлом являлась экс-владением Габсбургов и, следовательно, тяготела к Австрии и Германии, и, конечно же, губительная политика сталинской коллективизации, которая в 30-х годах полностью разрушила привлекательность Советской Украины как модели для подражания.
 
Следовательно, ответом для Бандеры стал дрейф все дальше вправо. В средней школе он зачитывался Николаем Михновским — умершим в 1924 году радикальным националистом, проповедовавшим идею Единой Украины “от Карпатских гор по Кавказ”, которая была бы свободна от “ляхов, мадьяр, румынов и жидов”. Вступление в ряды ОУН подтолкнуло его к изучению трудов Дмитрия Донцова — “духовного отца” организации, другого ультраправого интеллектуала, который перевел на украинский “Майн Кампф” Адольфа Гитлера и “Доктрину фашизма” Бенито Муссолини, и учил тому, что этика должна подчиняться национальной борьбе.
 
Также вступление в ОУН погрузило его в среду, где наблюдался рост антисемитизма. Ненависть к евреям имела глубоко связь с понятием украинской государственности по меньшей мере начиная с XVII века, когда тысячи украинских крестьян, обезумевших от поборов польских помещиков и еврейских управляющих их угодьями, участвовали в порочном кровопролитии под предводительством мелкого шляхтича по имени Богдан Хмельницкий.
 
Во время российской Гражданской войны Украине довелось стать ареной еще более ужасных погромов. Но антисемитские страсти возросли еще ступенькой выше в 1926 году, когда в Париже еврейский анархист Шолом Шварцбард убил украинского лидера в изгнании Симона Петрлюру.
 
“Я убил великого убийцу!” — сдаваясь полиции заявил Шварцбард, который потерял четырнадцать членов своей семьи в погромах, прокатившихся Украиной, когда в 1918-1920 годах Петлюра возглавлял недолговечную антибольшевистскую республику. Но выслушав показания выживших в погромах свидетелей о пронзенных младенцах, сжигании детей в огне и других антиеврейских зверствах, французские присяжные оправдали его всего тридцать пять минут спустя.
 
Приговор вызвал сенсацию, и не в последнюю очередь в среде украинских правых. Донцов осудил Шварцбарда как “агента российского империализма”, заявив:
 
 

“Жиды виновны как те, кто помогал закрепить на Украине российское господство, но не “во всем виноват жид”. Во всем виноват российский империализм. Лишь тогда. когда российский империализм на Украине падет, мы сможем решить еврейский вопрос таким образом, который соответствует интересам украинского народа”.

 

В то время как большевики были главным врагом, евреи считались их главной ударной силой, а значит, самым эффективным способом противостоять первым было истребить вторых. В 1935 году члены ОУН били окна в еврейских жилищах, а спустя год в городке Костополе (нынешняя Западная Украина) организовали серию поджогов, оставив около сотни еврейских семей без крыши над головой. Десятую годовщину расстрела Петлюры они отметили, раздавая листовки с посланием: “Внимание, бейте жидов за нашего украинского лидера Симона Петлюру, Украина должна быть очищена от жидов, да здравствует Украинское Государство!”.
 
К тому моменту Бандера уже находился в тюрьме, отбывая пожизненное заключение за пару убийств, вылившихся в резонансные процессы, во время которых он дразнил суд, выкрикивая “Слава Украине!”. Но вследствие захвата Польши немецкими войсками, начавшегося 1 сентября 1939 года, он получил возможность сбежать и проделать путь во Львов — столицу Восточной Галиции.
 
Однако, советское вторжение 17 сентября вынудило его бежать в противоположном направлении. В конце концов, он вместе с остальным руководством ОУН поселился в оккупированном немцами Кракове, в пятистах километрах на запад, где они постановляют начать подготовку своей организации к грядущим сражениям.
 
Немецкое вторжение в Советский Союз, о котором, похоже, руководство ОУН начало подозревать еще за месяц до его начала, было для них долгожданным моментом истины. Это предвещало не только освобождение Украины от советского господства, но также открывало перспективу объединения всех украинцев в едином государстве. Таким образом могла бы воплотиться мечта о Великой Украине.
 
Месяцем ранее Бандера и его ближайшие соратники Степан Ленкавский, Ярослав Стецько и Роман Шухевич вносят последние штрихи во внутрипартийный документ, озаглавленный как “Борьба и деятельность ОУН в военное время” — перечень действий в случае пересечения Вермахтом советских границ.
 
Документ призывал членов организации воспользоваться “благоприятной ситуацией”, исходящей из “войны между Москвой и другими государствами” для свершения национальной революции, которая должна была бы втянуть в свой водоворот всю Украину. Революция задумывалась как великое очищение, в ходе которого “москали, поляки и жиды” должны быть “истреблены… в частности те из них, кто будет защищать [советский] режим”. Хотя ОУН и рассматривала нацистов в качестве союзников, в документе подчеркивалось, что активисты ОУН должна начать революцию как можно скорее, чтобы поставить Вермахт перед свершившимся фактом:
 
 

“Марширующие немецкие войска принимаем как войска союзников. Стараемся перед их приходом самостоятельно упорядочить жизнь. Им заявляем, что уже создана украинская власть, ее приняла на себя ОУН под руководством Степана Бандеры, все вопросы украинской жизни решает ОУН и местная власть, готовые к дружественным отношениям с союзными войсками для общей борьбы с Москвой”.

 

Далее в документе следует, что допустимо “собрать персональные данные всех выдающихся поляков… в меру необходимости применить офензивную тактику… составить “черный список” всех ревностных коммунистов, НКВД-истов, сексотов, провокаторов… всех выдающихся украинцев, которые в соответствующее время пытались бы вести “свою политику”, разбивая этим единодушие украинского народа”, добавляя, что при новом порядке будет разрешена лишь одна партия — ОУН.
 
Пускай Бандера и его последователи в дальнейшем пытались изобразить альянс с Третьим Рейхом не более чем “тактическим”, попыткой натравить одно тоталитарное государство на другое, на само деле, этот союз был глубоко укоренившимся и идеологическим. Украину Бандера представлял классическим однопартийным государством, а себя — в роли ее фюрера или “провідника”, и надеялся, что новая Украина займет свое место под нацистским зонтиком, как это было с новым фашистским режимом Йозефа Тисо в Словакии или режимом Анте Павелича в Хорватии.
 
Некоторые высокопоставленные нацисты мыслили в том же направлении, прежде всего Альфред Розенберг — новоназначенный рейхсминистр восточных оккупированных территорий. Но Гитлер, судя по всему, придерживался другого мнения. В славянах он видел “низшую расу”, неспособную к построению государства, а украинцев в частности считал “такими же ленивыми, плохо организованными, по-азиатски нигилистическими, как и русские”.
 
Вместо партнеров он видел в украинцах препятствие. Одержимый воспоминаниями о британской морской блокаде Германии времен Первой мировой, которая привела к более чем 750 000 смертей от голода и болезней, Гитлер был полон решимости пресечь любые подобные попытки Союзников, прибегнув к экспроприации восточных запасов зерна в беспрецедентном масштабе. Из этого следовала стратегическая важность Украины — житницы Черного Моря. “Украина мне нужна для того, чтобы никто не смог заморить нас голодом как во время прошлой войны”, — заявил он в августе 1939 года. Изымать зерно в таких масштабах означало бы обречь на голод свыше 25 миллионов.
 
Тем не менее, истребление людей в таких масштабах не только не волновало нацистов, но и соответствовало их планам расовых преобразований на восточных просторах. Результатом был известный Генеральный план Ост — колоссальный по размаху нацистский проект, предусматривающий уничтожение или выселение 80% славянского населения, чье место должны были занять “фольксдойче” — поселенцы из Германии и ветераны СС.
 
Проще говоря, в этой схеме не было места для самостоятельной Украины. Когда спустя восемь дней после нацистского вторжения Ярослав Стецько провозгласил во Львове создание украинского государства “под руководством Степана Бандеры”, пара нацистских офицеров предупредили его, что вопрос о независимости Украины находится в единоличной компетенции Гитлера. Аналогичное послание от нацистских официальных лиц несколькими днями позже было донесено и до ведома Бандеры на встрече в Кракове.


Впоследствии и Бандера, и Стецько были доставлены в Берлин, и взяты под домашний арест. Когда 19 июля 1941 года Гитлер принял решение разделить Украину, включив Восточную Галицию в состав Генерал-губернаторства, как называлась тогда оккупированная нацистами Польша, они были ошеломлены.
 
Вместо объединения Украины нацисты ее расчленяли.. Когда на улицах появились граффити “Долой чужеземные власти! Да здравствует Степан Бандера!”, нацисты ответили расстрелом некоторых членов ОУН, к декабрю 1941 года около 1500 националистов были арестованы.
 
Все это время, как показывает Россолинский-Либе, Бандера и его последователи продолжали желать победы странам Оси. Какими бы напряженными ни были отношения с нацистами, ни о каком нейтралитете в эпической борьбе между Москвой и Берлином не могло быть и речи.
 
В письме Альфреду Розенбергу в августе 1941 года Бандера предлагает немцам изложить их возражения против пересмотра вопроса о независимости Украины. 9 декабря он отослал второе письмо, умоляя о примирении: “Немецкий и украинский интересы в Восточное Европе едины. Для обеих сторон жизненно необходимо консолидировать (нормализовать) Украину как можно лучше и как можно быстрее, и влить ее в европейскую духовную, экономическую и политическую систему”.
 
Украинский национализм, продолжал он, сложился “в духе, сходном с национал-социалистическими идеями” и был необходим для “духовного исцеления украинской молодежи”, отравленной советским воспитанием. Хотя немцы и не были настроены прислушиваться, их отношение изменилось, как только удача отвернулась от них. Разочарованные своим личным составом после поражения в Сталинградской битве, нацисты согласились сформировать украинскую дивизию в составе Ваффен СС, известную под названием “Галичина”, которая в итоге должна была вырасти до 14 000 бойцов.
 
Вместо того, чтобы распустить ОУН, нацисты превратили ее в свою полицейскую силу. ОУН сыграла ведущую роль в антиеврейских погромах, разразившихся во Львове и десятках других украинских городов вскоре после начала немецкого вторжения, теперь же они служили нацистам, патрулируя гетто, а также оказывали помощь в депортациях, налетах и расстрелах.
 


Два бойца Украинской повстанческой армии с трофейным советским и немецким оружием.

 
Впрочем, с начала 1943 года члены ОУН массово дезертируют из полиции с целью создания своего собственного ополчения, которое вскоре будет именовать себя Украинской повстанческой армией (УПА). Воспользовавшись хаосом в немецком тылу, их первой крупой акцией стала кампания этнических чисток, направленных на вытеснение поляков с Восточной Галиции и Волыни. “Когда речь зашла о польском вопросе, это был не военный вопрос, а вопрос о меньшинстве”, — цитирует слова, якобы сказанные лидером УПА, один из польских подпольных источников. — “Нам предстоит решить его, как Гитлер решил еврейский вопрос”.
 
Ссылаясь на польского историка Гжегожа Мотыку, Россолинский-Либе утверждает, что в период с 1943 по 1945 год УПА расправилась со 100 000 поляков, и что греко-католические священники освящали топоры, вила, косы, ножи и палки, которыми пользовались мобилизованные на расправы крестьяне.
 
Одновременно нападения УПА на евреев приобрели настолько свирепый характер, что евреям даже приходилось искать защиты у немцев. “Бандеровцы и местные националисты совершали налеты каждую ночь, истребляя евреев”, — в 1948 году свидетельствовал один из выживших. — “Евреи укрывались в расположениях немецких частей, опасаясь атак бандеровцев. Некоторые немецкие солдаты привлекались к обороне своих частей, а соответственно и находившихся там евреев”.
 
Россолинский-Либе продолжает свое повествование о Бандере и его движении военным поражением нацистов, когда дивизия “Галичина” сражалась плече к плечу с отступающими силами Вермахта, а затем послевоенным периодом, когда оставшиеся в Украине националисты оказывали отчаянное арьергардное сопротивление пришлым советским войскам.
 
Эта “война после войны” была для ОУН смертельно серьезным делом, в котором боевики убивали не только осведомителей, колаборантов и восточных украинцев, отправленных в Галицию и на Волынь в качестве учителей или управленцев, но также и их семьи. “Вскоре большевики проведут сбор зерна”, — предупреждали они. — “Каждый из вас, кто принесет зерно в приемный пункт, будет убит как собака, а все члены вашей семьи будут вырезаны”.
 
Стали появляться изуродованные трупы с посланиями “За сотрудничество с НКВД”. Согласно докладу КГБ 1973 года, прежде чем в 1950 году советская власть приняла решение покончить с повстанцами, более 30 000 людей пали жертвами ОУН, включая 15 000 крестьян и колхозников, и более 8 000 солдат, милиционеров и сотрудников службы безопасности.
 
Даже учитывая все варварство того времени, деятельность этой организация отличалась особой жестокостью.
 

“Степан Бандера” — это важная книга, которая соединила биографию и социологию, излагая историю крупной фигуры радикального националиста и возглавляемой им организации. Но что делает ее столь уместной сегодня, так это мощное возрождение ОУН после 1991 года.
 
Западные разведки с началом Холодной войны всячески обласкивали Бандеру и его сторонников. “Украинские эмигранты на территории Германии, Австрии, Франции и Италии в своем подавляющем большинстве являются здоровым, бескомпромиссным элементом в борьбе против большевиков”, — отмечал один агент военной разведки США в 1947 году. Однако, в долгосрочной перспективе это движение не выглядело многообещающим, особенно после того, как в 1959 году в Мюнхене советскому агенту удалось проскользнуть сквозь кольцо безопасности вокруг Бандеры и убить его, распылив ему в лицо струю цианистого калия.
 
При этом бандеровцы, казалось бы, повторяли путь всех остальных представителей “угнетенных наций” — путь ультраправых изгнанников, которые время от времени собирались вместе, чтобы петь старые песни, но уже походили на реликт из ушедшей эпохи.
 
Избежать окончательного исчезновения им, конечно же, помог распад Советского Союза. При первой же возможности ветераны ОУН поспешили вернуться в Украину. Стецько скончался в Мюнхене в 1989 году, но его вдова Ярослава, согласно Россолинсому-Либе, заняла его место, основав Конгресс украинских националистов и завоевав место в парламенте. Юрий Шухевич, сын убитого командующего УПА Романа Шухевича, участвовал в создании другой ультраправой силы — Украинской национальной ассамблеи. Появился в Украине даже внук Бандеры по имени Степан, разъезжая по стране он открывал памятники, выступал на митингах и восхвалял своего деда как “символ украинской нации”.
 
Доморощенная группа бандеровцев тем временем создала Социал-национальную партию Украины, позже известную под названием “Свобода”. В своей речи в 2004 году харизматичный лидер партии Олег Тягнибок воздал должное воинам УПА:

 

“Они не боялись, как и мы сейчас не должны бояться, они взяли автомат на шею и пошли в те леса, они готовились и боролись с москалями, боролись с немцами, боролись с жидвой и с другой нечистью, которая хотела забрать у нас наше украинское государство… Нужно отдать Украину, наконец, украинцам. Эти молодые люди, и вы, седоголовые, это есть та смесь, которой больше всего боится москальско-жидовская мафия, которая сегодня руководит на Украине”.

 
За исключением неупоминания поляков, речь был показателем того, как мало поменялось с былых времен. Движение было ксенофобским, антисемитским, было, как всегда, одержимо насилием, но теперь, впервые за полвека, тысячи людей прислушивались к нему.
 


Степан Бандера на украинской марке

 
Может сложиться впечатление, что либеральный Запад не желал бы иметь ничего общего с подобными элементами, но его поведение оказалось не менее беспринципным, чем во времена открытой Холодной войны. Поскольку бандеровцы были антироссийскими, они должны были быть демократическими. Поскольку они были демократическими, их ультраправые атрибуты должны были быть несущественными.
 
Портреты Бандеры, которые становились все заметнее на фоне того, как протесты Евромайдана становился все более и более насильственными, Wolfsangel (“волчий крюк” — прим. пер.), который ране был символом СС, а теперь был принят батальоном “Азов” и другими группировками, старая оуновская кричалка “Слава Украине! Героям слава!”, которые стали повсеместными среди протестующих против Януковича — все это должно было быть проигнорировано, сброшено со счетов или отбелено.
 
Ссылаясь на неназванных “академических комментаторов”, в марте 2014 года Guardian отметила, что “Свобода”, судя по всему, “становится сдержаннее” и старатеся “избегать ксенофобии”. Посол США Джеффри Пайет сказал, что члены “Свободы” “продемонстрировали свои честные демократические намерения”, в то время как историк Энн Аппельбаум в статье для New Republic заявила, что национализм был хорошей вещью и Украине нужно еще больше национализма: “Им нужно больше поводов, чтобы выкрикивать “Слава Украине! Героям слава!”, — лозунг весьма неоднозначной Украинской революционной армии (sic!) 1940-х годов, но приспособленный к новому контексту”.
 
Многие, как Алина Полякова из Атлантического совета, озвучивали похожие оправдания: “Российское правительство и его доверенные лица в Восточной Украине последовательно клеймили киевское правительство “фашистской хунтой” и обвиняли его в наличии нацистских сторонников. Пропаганда Москвы лжива и возмутительна”. Учитывая усугубление экономических проблем страны, она продолжает: “Должны ли наблюдатели за событиями в Украине быть обеспокоены потенциальным ростом крайне правых партий?” Ее ответ: “Никоим образом”.
 
Это было 9 июня. Несколько недель спустя Полякова совершила разворот на 180 градусов.

 

“Украинское правительство”, — заявила она 24 июля, — “имеет серьезную проблему: ультраправые группировки, играющие на растущем среди украинцев разочаровании на фоне экономического спада и похолодания поддержки со стороны Запада”.

 
Что произошло? 11 июля в западноукраинском городке Мукачево разразилась кровавая перестрелка между вооруженными до зубов неонацистами из “Правого Сектора” и сторонниками местного политика Михаила Ланьо.
 
Подробности этой истории покрыты мраком, и доподлинно неизвестно, пытался ли “Правый Сектор” проложить конец весьма прибыльной контрабанде сигарет в приграничной Закарпатской области, либо намеревались “отжать” торговые потоки. Впрочем, было ясно одно: учитывая хаос в рядах своей собственной армии, украинское правительство в боях с пророссийскими сепаратистами на Востоке становилось все более зависимым от частных бандеровских подразделений на подобие “Правого Сектора”, и, как следствие, делало все больше реверансов в сторону неистовых ультраправых экстремистов, будучи не в состоянии контролировать их.
 
Благодаря бесперебойным потокам военной помощи, группы на подобие “Правого Сектора” и неонацистского полка “Азов” стали мощнее чем когда-либо, и продолжали подкармливаться богатыми политиками, которые в результате заключили мир с русскими и набивали собственные карманы, пока экономика падала все глубже и глубже. Тем не менее, киевское правительство не могло практически ничего с этим поделать.
 
Нервозность Поляковой была оправдана. Учитывая безнадежно плачевную ситуацию в украинской экономике — падение производства в нынешнем году ожидается на уровне 10% после падения на 7,5% за 2014, инфляция в связи с падением гривны составляет 57%, в то время как внешний достиг 94% от ВВП, — в воздухе почувствовался отчетливый запах Веймара.
 
Несколько дней спустя, 31 августа, в Киеве сотни сторонников “Правого Сектора” сцепились с Национальной гвардией, когда украинский парламент проголосовал в пользу соглашений “Минска-2”, направленных на разрядку кризиса на востоке страны. В результате того, как один из сторонников “Правого Сектора” запустил в гущу схватки боевую гранату, три человека были убиты, свыше ста получили ранения, а страна покатилась навстречу гражданской войне.
 
Хотя Президент Украины Петр Порошенко и назвал нападение “ударом в спину”, это был тот же лидер, который в мае подписал закон, делающий преступным “публичную демонстрацию неуважительного отношения” к ОУН или УПА. Уже в который раз центристы, пытающиеся умиротворить фашистов, обжигаются о свое милосердие.
 


Перевел Егор Карпенко (Украина)