После начала Второй мировой войны Латвия стала испытывать существенные экономические трудности. Как экспорт, так и импорт оказались под угрозой, немецкие военные корабли перехватывали латвийские суда, плывшие в Англию. В первый месяц Второй мировой войны промышленное производство в Латвии уменьшилось почти на 10 процентов. В начале октября 1939 года газеты регулярно сообщали о том, чего в стране не хватает.

Так, 3 октября директор департамента здравоохранения Алкс подписал распоряжение, по которому врач имел право прописывать рыбий жир одному пациенту в размере не более 5 граммов в день. 4 октября стало известно: пчеловоды могут получить сахар для пчел только по специальным заявкам и в ограниченном количестве. 9 октября были закрыты все ювелирные магазины: шла перепись имеющихся в стране драгоценностей. 12 октября магазины открылись, но… в них запрещалось продавать золото, платину, жемчуг, драгоценные камни, а серебряные изделия не должны были весить более ста граммов.

В интервью “Газете для всехъ” министр финансов Валдманис так обосновывал повышение цен на водку и спирт: “Спирт в настоящее время имеет ценность золота, так как им мы можем заменить горючее, получать которое из-за границы становится все труднее”.

Еще в сентябре министр иностранных дел Латвии В. Мунтерс начал зондировать почву, не может ли Россия продавать Латвии дефицитные товары. 3 сентября он интересовался у советского полпреда Зотова: «Может ли СССР продавать Латвии железо, керосин, уголь, цветные металлы, машинное масло?»

4 сентября Зотов доложил в Москву: латыши зондируют, возможен ли транзит латвийских товаров через Мурманск.

30 сентября 1939 года советский нарком Молотов пригласил к себе посла Латвии Фрициса Коциньша и выразил надежду, что Латвия подпишет с СССР договор о сотрудничестве и военных базах по эстонскому образцу. Вячеслав Михайлович предложил прислать в Москву представителя правительства, который был бы полномочен подписать договор.

В Риге хорошо понимали, о каком эстонском образце идет речь – еще не высохли чернила на советско-эстонском соглашении о создании на территории этой страны советских военных баз. Карлис Улманис твердо решил подписать договор. В правительстве против этого неожиданно стал резко протестовать один из самых молодых членов кабинета – министр финансов Валдманис. Большинство министров, впрочем, готовы были поддержать Улманиса.

Почему? Не исключено, по привычке, много лет действия Вождя латышского народа постоянно одобрялись и поддерживались. Министр образования учил народ: «Правильный путь найти нетрудно, надо лишь следовать за Вождем народа». А министр общественных дел рекомендовал молодежи: мол, надо «чтобы ваше доверие к вождю народа перешло в восхищение, и, чтобы восхищение, в свою очередь, перешло в обожествление». Для таких руководителей возражение Улманису было бы расхождением между словом и делом.

30 сентября министры ничего не решили.

Ректор университета Мартиньш Приманис пригласил Валдманиса на охоту. 1 октября, в выходной, страстный охотник Валдманис отдыхал в провинции. Приманис успешно исполнил поручение вождя — он выманил министра из Риги по просьбе главы государства. Пока Валдманис охотился, Карлис Улманис созвал заседание правительства. Спокойно, без нервотрепки решили направить Мунтерса в Москву и дать ему полномочия подписать договор.

Сталин не собирался менять своих привычек из-за приезда Мунтерса. Любитель работать по ночам принял латвийского министра в полдесятого вечера.
Мунтерс был категорически против того, чтобы допустить в Латвию 50 тысяч советских военнослужащих – моряков, летчиков, пехотинцев.

Сталин удивил своими военными познаниями. Он приводил все новые аргументы. Он подсчитывал количество стрелковых бригад, военных моряков и летчиков, доказывал, что все они необходимы для предотвращения возможного удара потенциального противника. Мунтерс хотя и не мог с такой легкостью рассуждать о военных вопросах, упорно возражал. И грозный Сталин пошел навстречу – согласился снизить численность войск.

После подписания и ратификации соглашения готовился ввод советских войск в Латвию, было подписано масштабное торговое соглашение, по которому СССР обязался за год поставить в Латвию тысячи тонн сахара, соли, хлопка, десятки тысяч тонн керосина, серный колчедан, концентрат апатита и многое другое. Примечательно, как латвийские публицисты и политики без колебаний внушали, что договор с СССР – благо для Латвии, очередной мудрый шаг вождя народа.

Известный латышский писатель Александр Гринс писал в газете «Брива земе», что найден приемлемый для стран Балтии компромисс. Министр земледелия Бирзниекс на съезде кооперативных деятелей уверял: договор обеспечит независимость Латвии.

12 октября сам Улманис заверил: «Этот пакт с великим соседом, заключенный в духе доверия и доброй воли с обеих сторон, несет нам уверенность как и отдаление опасности войны или даже ее предотвращение».

В октябре началась репатриация немцев в Германию. Германские власти оказывали на немецкую общину Латвии давление. Вступилась ли ЛР за десятки тысяч своих граждан, громко ли говорила мать-Латвия, что ее немецкие дети вправе остаться в стране и сохранять свою культуру и язык? Увы... Мало того. 18 ноября Улманис в торжественной речи подчеркнул, что Латвия становится все более латышской.

29 октября французский дипломат в Риге Жан де Боссе записал в своем дневнике: первый эшелон советских войск пересек границу Латвии. Советские военные опасались провокаций. Еще 25 октября нарком Ворошилов приказ командиру 2-го Особого стрелкового корпуса (так назвали советскую группировку в Латвии): «Принять все необходимые меры... чтобы личный состав наших частей... не вмешивался во внутренние дела Латвийской Республики». Военным запрещалось встречаться с рабочими, проводить совместные собрания.

А вот крайне необычная цитата из дневника де Боссе: «Пятница, 27 октября... Мне сообщили, что латвийские офицеры с горечью сравнивают скромные возможности карьеры в маленькой латвийской армии и неограниченные перспективы карьеры, которые перед ними могла бы открыть русская армия. В свою очередь, по ту сторону границы еще не забыли ценности латышского офицерства. Что случится, если до этого такая лояльная армия позволит себя уговорить? К чему приведут контакты обоих этих армий?»

Будь это цитата из советского документа, часть латвийских историков наверняка назвала бы ее сталинской фальсификацией. Но для чего было что-то фальсифицировать секретарю французского посольства?

Тем временем, активизировалась латвийская оппозиция. Еще в сентябре 1939 года шеф латвийской спецслужбы Фридрихсонс указывал на активизацию компартии и требовал от подчиненных: «Следить и сообщать». Многие лидеры социал-демократов находились в эмиграции. Бывшие отцы-основатели ЛР (члены Народного совета, провозгласившего независимость страны) призывали к борьбе с режимом Улманиса.

В Швеции 14 марта Ансис Рудевицс и его единомышленники были арестованы – властям этой страны не понравилось, что они готовят свержение режима в другой стране. Будущий председатель Социнтерна Бруно Калниньш был выслан из Финляндии за проявление симпатий к СССР, с которым финны вели войну.

Неожиданно против диктатуры выступил и второй человек в Латвии – генерал Балодис. 4 апреля 1940 года на заседании правительства он обнародовал план восстановления демократии в стране. Улманис отправил его в отставку. За это ли? Злые языки говорили — Балодис слишком часто бывал в советском посольстве...

Нет ничего сложнее для историка чем изучение диктатур, где политическая жизнь, по определению Черчилля, напоминает схватку бульдогов под ковром. Один из латвийских политиков оставил свидетельство, будто бы влиятельный работник советского посольства Ветров заявил: Балодис хотел заручиться поддержкой советского Союза, но в СССР не ценили его очень высоко.

Кто знает, быть может, автор изданных в эмиграции мемуаров просто не любил Балодиса и попытался бросить тень на его репутацию? ... Если же гипотеза о корыстных намерениях генерала все-таки верна, то не исключено, что он пролетел из-за того, что Москва сделала ставку на другого человека.

... В начале июня 1940 года Ветров проинформировпал Мунтерса – с ним хочет встретиться некто Матвеев. Под именем Матвеева в Риге находился генерал советской разведки Павел Судоплатов. В своих мемуарах Судоплатов утверждал – он готовил Мунтерса к роли нового главы правительства Латвии. И, видимо, проникся к министру симпатией. Когда уже после отставки правительства Улманиса Судоплатов неожиданно получил приказ вывезти Мунтерса в Москву, то лично помогал ему паковать мебель, хоть и не генеральское это дело.

16 июня 1940 года Молотов пригласил посла Коциньша в наркомат иностранных дел и зачитал ноту. В ней ЛР упрекалась в несоблюдении договора с СССР, Молотов требовал отставки правительства и ввода в ЛР дополнительного контингента советских войск.

Вечером Коциньш посетил Молотова и объявил, что у правительства Латвии в связи с советской нотой есть возражения. Не надо думать, что Коциньш протестовал против вмешательства СССР во внутренние дела ЛР. Дипломат просил нигде не публиковать текст ноты. Мол, народ может неправильно понять... Такая вот трогательная забота Улманиса о репутации СССР. Молотов предложил компромисс: опубликовать ноту с сокращениями, вычеркнув ультимативные места.

16 июня фон Котце отправил телеграмму в Берлин. Он предположил, что после советского требования, на смену Улманису придет правительство генерала Балодиса. Добавим, что Балодис и Берзиньш, которого фон Котце видел новым главой МИДа, отнюдь не единственные «подозреваемые».

Латвийский политик Брейкш в мемуарах назвал среди возможных кандидатов на высокий пост министра начала 30-х годов Кениньша. Мол, он же когда-то учился вместе с Вышинским. Встречаются утверждения, будто Улманис надеялся, что новым премьером станет бывший председатель Сейма Паул Калниньш. 19 июня Улманис с горечью сказал знакомому: будет много таких, кто станет предлагать свои услуги.

Кстати, сам Улманис вечером 17 июня в радиообращении к народу заявил, что советские войска вошли в Латвию с ведома и согласия правительства. «Я останусь на своем месте, вы оставайтесь на своем», — призвал народ президент.

18 июня в Ригу прибыл Вышинский. В аэропорту его встретил адъютант Улманиса полковник Лукин. Вскоре Улманис уже консультировался с Вышинским о составе нового правительства. 20 июня в центре Риги в квартире редактора газеты «Яунакас зиняс», кавалера ордена Трех звезд Петериса Блауса собралась группа солидных людей. Их можно было бы назвать опорой режима.

Сам Петерис Блаус в молодости воевал за независимость страны, в 1940-м журналистскую работу сочетал с членством в организации айзсаргов. Его гостями были бывший министр Паберз, бывший крупный чиновник Ягарс, генерал Дамбитис, который еще в 1918 году был замом военного министра в первом правительстве Латвийской Республики. Под руководством еще одного кавалера ордена Трех Звезд профессора А. Кирхенштейна собравшиеся составляли декларацию нового правительства.

21 июня в Риге состоялась грандиозная демонстрация, в которой участвовали более 50 тысяч человек (все население города не составляло и четырехсот тысяч). Жан де Босе писал об этой демонстрации: видел портреты Сталина.Что побудило людей выйти на улицы с портретами Сталина? Страх? Но не оскорбительна ли для народа такая трактовка?

Часть отцов-основателей Латвийской Республики в 1940 году действовали по принципу: я тебя породил, я тебя и убью. Б. Калниньш вернувшись в Латвию из эмиграции стал начальником политуправления реформируемой армии, своего рода политруком номер один. Члены Народного Сейма А. Бушевиц и А.Рудевиц голосовали за вхождение Латвии в состав СССР.

Сам Улманис, оставаясь на посту президента, ежедневно придавал формальную легитимность происходящему. Он в полной мере сыграл отведенную ему роль. Ныне в центре Риги стоит памятник человеку, который передал в 1940 году Латвию Сталину, что называется, на блюдечке с голубой каемочкой.