80 лет назад, в июне 1940 года, нацистская Германия принудила французское правительство подписать капитуляцию

Три императора против одной республики

На протяжении более чем столетия одним из главных противоречий в Западной Европе было противостояние двух сильнейших континентальных держав – Франции и Германии. При чем первоначально в числе германских государств с Парижем спорила и Австрия (мы причисляем Вену к немецкому союзу в контексте того времени).

Соперничество шло с переменным успехом. Армия революционной Франции разбила иностранных интервентов, а Бонапарт на время даже подчинил германские государства своей власти. Но после поражения Наполеона Пруссия при поддержке России стала едва ли не доминировать в регионе.

Пруссаческий порядок и милитаризм полностью отвечал консервативной повестке «Священного Союза». При этом потсдамский двор ловко проводил «многовекторную» политику. Например, Пруссия частично смягчил катастрофу Российской империи в Крымской войне.

Правда, из своекорыстных соображений – усиление Наполеона III в Сан-Суси никто видеть не желал. И Александр II вдоволь насладился местью за Альму и Севастополь, когда позволил Бисмарку наголову разгромить Францию в 1870 году. Знал бы русский царь, чем аукнется появление у границ его государства такого монстра, как Германская империя.

На протяжении почти всего XIX столетия Пруссия и Австрия были в явном фаворе у Петербурга — по сравнению с Парижем. Дело в том, что реакционные германские монархии были куда «социально» ближе Петербургу, чем вечно бунтующая Франция, где даже из-под бонапартистской мантии выглядывал якобинский колпак. По схожим причинам именно германские королевско-княжеские дома исправно поставляли своих принцесс к царскому двору.

Парижская Коммуна и провозглашение Третьей Республики ситуацию не улучшили. Русские цари упорно тяготели к союзу с наиболее одиозными политическими режимами, и заключили с Габсбургами и Гогенцоллернам «Союз трех императоров». И совсем не вина российского самодержавия, что растущие аппетиты германской буржуазии толкали ее и на Запад, и на Восток. Поэтому Николаю II, наступая на горло своей идеологии, родственным связям и германофилам при дворе, пришлось пойти на союз с республиканской Францией против Центральных монархий.

Из Парижа – с любовью?

Несмотря на весь пафос мировой революции, внешнеполитический треугольник Советский Союз-Германия-Франция продолжал существовать и в 20-30-е годы. С одной стороны, униженное Версалем положение Германии делало возможным ее ограниченное сотрудничество с антиимпериалистической Москвой. Например, в рейхсвере были влиятельные силы, как минимум выступавшие против новых военных авантюр на Востоке.

Некие туманные заявления о возможном «союзе» с СССР делались и на «левом», штрассеровском крыле НСДАП. В конце концов, именно в веймарской Германии появляется и такой экзотический политический гибрид, как «национал-большевизм». Однако Коминтерн, а не пасьянсы беспринципной «геополитики», определяли тогда внешний курс Советского Союза. А растущее влияние КПГ, всерьез претендующей на власть в Германии, делало все стоящие правее ее политические силы непримиримыми врагами «красных».

Собственно говоря, почти тоже самое можно было сказать и про Францию. Пока в 1933 году к власти в Германии не пришли нацисты. Перед лицом надвигающегося варварства и в Москве, и в Париже начинают корректировать курс.

Коминтерн провозглашает тактику Народного фронта, то есть союза всех демократических сил в борьбе против фашизма. И троцкисты, и анархисты критикует его, как соглашательство с буржуазией. Последняя также согласна на Народный фронт – но без коммунистов. В 1936 году во Франции на выборах побеждают партии Народного фронта. Однако коммунисты в правительство не входят.

Тем не менее, правительство французского Народного фронта все же оказало определенную поддержку Народному фронту в Испании, где вскоре националисты развязали гражданскую войну.

Сталин против коммунизма в Испании?

Однако внешняя политика Франции в тот период, как и многих других государств, была крайне противоречивой. С одной стороны, над страной нависла угроза реванша Германии, озлобленной поражением и мобилизованной фанатичной нацистской доктриной. С другой стороны, допустить прохода к власти собственных рабочих или комиссаров Коминтерна – французским буржуа тоже не улыбалось.

Министр иностранных дел Франции Луи Барту еще до Народного фронта пытался выстроить систему международных отношений, направленных на сдерживание Германии. Но в 1934 году он был убит хорватскими и македонскими националистами, союзниками Гитлера. Кабинет Народного фронта во Франции возглавил социалист Леон Блюм. Его правительство по требованию профсоюзов вводит оплачиваемый отпуск, обязательные коллективные договора и 40-часовую рабочую неделю. Впервые французские трудящиеся смогли отдыхать 2 дня в неделю.

Еще а 1935 году был заключен договор о дружбе между Советским Союзом и Францией. Леон Блюм был также сторонником союза с СССР. Как пишет исследовательница Светлана Овчинникова, премьер-«народофронтовец» не исключал подписание и военного договора с «красной» Москвой.

Но с 1936 года франко-советские отношения начинают сворачиваться. Решающим аргументом против мог стать арест маршала Тухачевского и «дело военных». Некоторым французским политикам представлялось, что после чисток в армии советское руководство начнет сближаться с Германией.

Как пишет российский историк Андрей Пастернак, одним из аргументов против военного союза Франции с СССР стало понижение уровня боеспособности Красной Армии после репрессий. Массовые чистки рассматривались как проявление слабости и кризиса советского руководства. Также в Париже не желали обострять отношения с Германией и разрушать «Малую Антанту» — союз с Румынией и Польшей, занимавших весьма враждебную позицию к советскому государству. И никакой Народный фронт не мог прорвать эту антикоммунистическую цепь.

Также сильное давление на Париж оказывала изначально про франкистски настроенная консервативная Англия.

При этом Франция, проводя политику невмешательства, сама отказала республиканской Испании в поставках оружия. А в августе 1938 года французский премьер Даладье, получивший чрезвычайные полномочия для своего правительства, в числе прочих, подписал Мюнхенское соглашение. За счет раздела Чехословакии Париж и Лондон надеялись толкнуть нацистов против СССР.

Однако инерция толчка – вернулась бумерангом. До этого момента руководство ВКП(б) пыталось выстроить союзнические отношения с Францией и Великобританией против Гитлера. И по этой же причине не оказывала революционному Мадриду уж очень массированной военной помощи. Кремль не хотел тогда раздражать западные демократии угрозой «коммунизма» в Европе. Испанской компартии по линии Коминтерна было запрещено говорить об экспроприации буржуазии, «диктатуре пролетариата» и тому подобных вещах.

По иронии судьбы, с более радикальными декларациями тогда выступало даже левое крыло «реформистской» ИСРП. Не говоря уже об анархистах из ФАИ-НКТ, с оружием в руках устанавливавших «либертарный коммунизм». Поэтому ликвидации лидеров анархистов и полу троцкистской ПОУМ, в которых подозревают агентов НКВД, могли быть предприняты и с целью «защиты» союза коммунистов и буржуазных республиканцев в рамках Народного фронта.

Но после Мюнхенского сговора в Москве окончательно осознали бесперспективность переговоров с западными демократиями о союзе против нацизма. Советская помощь Испании была сокращена. Теперь в Кремле, в свою очередь, вступили в переговоры с Германией.

В марте 1939 года Франция предпринимает еще одну слабую попытку сближения с СССР. Однако трехстороннее соглашение между Парижем, Лондоном и Москвой так и не было подписано. И не по вине советской стороны. Итогом стал пресловутый «пакт Риббентропа-Молотова».

На самом деле, в руководстве ВКП(б) никто и не надеялся на сколь либо длительное замирение с национал-социалистской Германией. Но важно было выиграть хоть немного времени перед большой войной.

В самой же Франции настроения в правящих кругах все это время эволюционировали в пользу франкизма. Бойцы Интербригад были интернированы во французские лагеря. Однако уже вскоре после Мюнхенского сговора в Париже поняли, что система коллективной безопасности в Европе – больше не работает. И Франция оказалась лицом к лицу с немецкой военной машиной.

Любопытно, что некоторые французские политики, выход из кризиса видели в сотрудничестве с фашисткой Италией. Так, ставший в 1935 году главой кабинета Пьер Лаваль надеялся, что за Францией перед Гитлером сможет заступиться Муссолини. Воистину, они не понимали, с кем имеют дело и к чему идет весь мир.

Как «рыночек» оборону порешал

Сегодня только ленивый не писал про военное сотрудничество СССР и Германии, про немецкую авиационную школу в Липецке и прочее. Однако менее известно про обмен военными специалистами между СССР и Францией. В частности, комбриг танковых войск Семен Кривошеин, тот самый, которому будут приписывать вымышленное участие в «совместном параде» с немцами в Бресте, был перед войной во Франции и даже общался там с полковником Шарлем Де Голлем.

Будущий президент Франции, в то время – крайний французский националист, был едва ли не главным теоретиком создания крупных танковых соединений. Только в отличие от Гудериана, его мнение не сильно интересовало достаточно консервативное французское военное руководство. Французские танки были разбросаны по армейским частям, их фактически предполагалось использовать для поддержки пехоты. А вот в вермахте танки были сведены в крупные соединения, что повышало их ударную мощь и позволяло использовать для решения оперативных задач.

В ответ на предложения Де Голля о создании танковой армии широким фронтом выступили военные рутинеры во главе с его бывшим покровителем маршалом Петэном. Даже газета «Фигаро» разразилась статьями «Танки не являются непобедимыми», «Слабость танков».

И ко Второй мировой войне армия Франции, одного из самых крупных государств Западной Европы, оказалась не готовой. Во многом преобладали консервативные подходы, и французские генералы собирались воевать, как будто речь шла о Первой мировой войне.

Столь же «традиционными» стали и либеральные меры во французской экономике, которую правительство радикала Даладье спешно переводило на военные рельсы. С «социальным государством» Народного фронта было покончено, налоги на бизнес – снижены. Отменялся контроль над ценами. Но одновременно были повышены прямые и косвенные налоги для населения, включая заработную плату, и девальвирован франк. Была фактически ликвидирована 40-часовая рабочая неделя, предприниматели на 3 года получили чрезвычайные полномочия.

Левые партии выступили против, и Народный фронт усилиями радикала Даладье – фактически распался. В стране накануне серьезных испытаний назрел раскол. К войне Франция все же оказалась не готова.

Премьер Эдуард Даладье, в прошлом неоднократно занимавший пост военного министра, также считал себя непревзойденным знатоком военного дела. Все надежды он возлагал на оборонительную тактику и «неприступную» линию Мажино. На эти укрепления были истрачены миллионы франков. И ссылаясь именно на эти расходы, в свое время военный министр Морэн требовал забыть о всякой наступательной тактике.

Странности войны

С нападение Германии на Польшу в Париже также объявили себя в состоянии войны с «Третьим Рейхом». Но как известно, никаких активных боевых действий французская и британская армии не предпринимали. При этом на западной границе «рейха» остались лишь слабые заслоны. И одним решительным ударом французской бронетанковой рапиры можно было достать Берлин. Но выпускники Сен-Сира только безучастно наблюдают за немецкой территорией из-под козырьков своих кепи.

Зато были развернуты репрессии против коммунистов. ФКП припомнили договор Москвы с Берлином. Более того, в этот сложнейший период еще и вынашиваются прожекты англо-французских бомбардировок территории СССР. Финляндии, с которой воевала Красная Армия, было передано большее количество оружия, в которых нуждались сами французы. Для переброски в Финляндию готовится и альпийская бригада.

Через три месяца Даладье сменит кабинет бывшего адвоката Поля Рейно, в который входили также маршал Петэн. При этом «великий стратег» Даладье вновь становится военным министром. О один из министерских портфелей получает крайне правый сторонник Германии. «Пятая колонна» работает во всю. И по-прежнему предпринимаются лихорадочные усилия «умиротворить» Гитлера. Но все – напрасно.

В начале мая объединенные силы Франции и Англии были направлены в Бельгию. И тогда 10 мая бронированный кулак вермахта наносит страшный удар в брешь, образовавшуюся между этими войсками и основными оборонительными линиями. Танковые корпуса Гудериана, Гота и Клейста, как нож масло, начинают рассекать французскую оборону. Уже через два дня германские танкисты перевалили Арденны и вышли к Маасу. Надежды на Англию так же не оправдали себя. Франко-британская группировка, двинувшаяся в Бельгию, попала в ловушку. Французские же части под Седаном и Намюром почти не имели противотанкового вооружения и прикрытия с воздуха. К 15 мая вермахт перемолол их. Вскоре танки Гудериана уже стояли у Ла-Манша.

11 мая Де Голль принял командование только что сформированной 4-я бронетанковой дивизией. 17 мая танкисты Де Голля все же нанесли немцам чувствительный удар у Лаона, продвинувшись вперед на 20 километров. Это был едва ли не единственный успех французов за всю кампанию. К сожалению, локальный. Преимущество немцев в авиации и артиллерии не дали развить успех. У французов даже не было радиосвязи, и для сообщений использовали нарочных! Любопытно, что Де Голль с несколькими танками прорвался на расстояние 2 километров к КП генерала Хайнца Гудериана. Как пишет Гудериан в своих воспоминаниях, он тогда «пережил несколько часов неуверенности».

В одном из тех майских боев танкисты отбили у немцев замок Юпи, и захватили знамя со свастикой, на котором Де Голль и отобедал со своими офицерами. Но уже к концу месяца в дивизии осталось всего 36 танков – такими были результаты работы германской артиллерии.

21 мая британцы нанесли немцам поражение под Аррасом, потеряв 66 танков «Матильда» из 88, участвовавших в бою. Немцы утратили 30 танков и 600 человек, но вскоре благодаря авиации выровняли положение. Английский премьер Черчиль отказался перебрасывать британскую авиацию во Францию, разрешая ей действовать только с британских островов. Время использования истребителей составляла при этом 20 минут.

Франко-британская группировка с большим трудом пробилась к Дюнкерку, откуда была эвакуирована в ходе операции «Динамо». Все тяжелое вооружение, техника и снаряжение были брошены.

К тому времени главнокомандующим был назначен Вейган консервативный генерал, симпатизировавший Германии. Вместе с еще одним крайне правым, маршалом Петэном, он входит в правительство. Петен был сторонником прекращения войны.

В конце мая 1940 года, когда положение стало совсем критичным, правительство Поля Рейно все решило направить в СССР своего представителя просьбой о поставках военных самолетов. Но Париж так и не увидел в небе над собой советских «ястребков» — было уже слишком поздно.

К 5 июня немецкие части перегруппировались и приступили ко 2-й фазе операции. Тактика была та же – рассечение войск противника ударными танковыми клиньями при массированной поддержке с воздуха, их окружение и рассеивание. Французские и еще остававшиеся на континенте британские части начали массово сдаваться.

10 июня фашистская Италия объявила Франции войну. Речь дуче Муссолини была полна демагогии. Бывший ренегат-социалист разглагольствовал об «угнетенных рабочих народах» Европы, выступивших против «реакционных и плутократических демократий». Однако пафоса на поле боя итальянские фашисты проявили значительно меньше, чем его было в речах их дуче. Группа армий (!) принца Умберто Савойского была остановлена всего одной альпийской французской армией генерала Ольдри.

Загнанная в подполье французская компартия обратилась с призывом освободить десятки тысяч политзаключенных и интернированных. И превратить войну в общенациональную борьбу за свободу и независимость. Правительство Рейно осталось глухо к этому обращению. 10 июня главнокомандующий Вейган потребовал от главы правительства немедленной капитуляции, иначе Франции угрожает «советизация». 14 июня без боя был сдан Париж. Правительство уже давно покинуло столицу, и никто не знал, где оно находится. Министры разбрелись по разным замкам в долине Луары. Затем была прорвана оказавшаяся бесполезной линия Мажино. Французские части, находившиеся за ней, были окружены и сдались.
 
Как пишет советский автор Николай Молчанов, этот отчаянный план был инициативой такого искреннего патриота, каким был генерал Де Голль. Однако на такую «углубленную интеграцию» члены кабинета, включая маршала Петэна и генерала Вейгана, пойти не пожелали. И союзу с Великобританией предпочли перемирие с Германией. Поль Рейно подал в отставку, правительство возглавил Петэн. 22 июня ему выпала сомнительная честь объявить о капитуляции Франции.

Северная часть страны была оккупирована, маршал Петэн с другими предателями возглавил марионеточное правительство на юге Франции. Впоследствии его сменит Пьер Лаваль, бывший социалист-бланкист. Это министр Лаваль в 1935 голу подписал договор о дружбе с СССР, а в 1945 году он будет расстрелян как нацистский пособник.

Причинами поражения Франции были, очевидно, следующие. Неспособность либеральных и консервативных политиков организовать оборону. Очень часто классовые интересы доминировали над общенациональными, вели к дезорганизации, а затем – и к коллаборационизму. Политики из правоконсервативного лагеря отринули от себя значительную часть трудовой Франции, не смогли создать единого фронта обороны.

Пресловутая «рыночная экономика», даже в условиях государственного дирижизма, не смогла обеспечить французскую армию современным вооружением в нужном количестве. Французская армия, пропитанная духом кастовости и элитаризма, оказалась слишком консервативной для ведения войны в новых условиях. Стратегическая концепция обороны за укрепленными линиями Мажино и Вейгана, скопированная с лекал позиционной борьбы Первой мировой войны, оказалась безнадежно устаревшей.

Поражение французских, британских, бельгийских и польских соединений на Западном фронте произошло всего за 5 недель. В отличие от войны 1914-1918 года, когда силы были приблизительно равны, союзникам теперь противостояла друга Германия. Национал-социалистская Германия провела модернизацию в духе пресловутой «консервативной революции». Значительно более решительное государственное управление экономикой позволило в считанные годы создать в демилитаризованной стране мощнейшую армию в Западной Европе.

Фанатизм, с помощью которого происходила мобилизация одураченных масс, дополнялся выдвижением новых кадров. Техническая модернизация армии дополнялась внедрением в этой традиционно иерархичной структуре духа «народного товарищества». И так далее. Все это было ответом на те вызовы, которые бросил капиталистическому миру советский строй. Но «фелькишеский» суррогат оказался всего лишь эрзацем социалистической практики. Что через несколько лет тяжелейшей борьбы и подтвердили блестящие победы Красной Армии.

****

А была ли у Франции того времени альтернатива? Вероятно, да. Решительное обуздание агрессии Германии и Италии силами международного сообщества вполне было возможно летом 1936 года, с началом мятежа в Испании. Военные силы нацистов и фашистов тогда были еще весьма скромные. Положить предел агрессии можно было и в 1938 году, достаточно было Франции и Британии вместе с СССР выступить на защиту Чехословакии.

И даже в 1940 году, когда враг стоял у ворот Франции, и очевидно было, что союз с Англией ничего не гарантирует, выход еще оставался. Создание правительства национального спасения, с широким привлечением компартии, социалистов и профсоюзов, могло бы обеспечить массовую и эффективную мобилизацию внутри страны. А заключение военного союза с СССР – помогло бы уже на ранней стадии вырвать стратегическую инициативу у Германии. И совместными усилиями разгромить нацизм. Это позволило бы избежать огромного количества жертв, разрушений и бесчисленных страданий, принесенных народам мира этой германской концентрированной версией национализма и колониальной политики.