В русских школах сложилась редкая по своему драматизму ситуация, при которой страдают все. Родители учеников из последних сил борются за сохранение национальной идентичности своих детей. Школьники не выдерживают эмоционального напряжения, растет уровень нервозности, падает успеваемость по большинству предметов. Педагоги измотаны жесткими языковыми и методологическими проверками и не способны адаптироваться к постоянно меняющимся требованиям. Да и сами директора уже не знают, чего ожидать от чиновничьего планктона.

Бюрократы от образования в Латвии отдают себе отчет в том, что выполняют заказ внешних агентов влияния на разделение общества на элиту, призванную управлять и принимать решения, и необразованных простецов, чья задача — подчиняться, потреблять и не задавать лишних вопросов.

Однако так было далеко не всегда. Не секрет, что в СССР и Российской империи были заложены основы классического народного просвещения, от которого Прибалтийский край только выиграл. Нечто похожее на современную ситуацию наблюдалось лишь в годы господства немецких феодалов.

Попытки латвийских этнократов отказаться от лучших просветительских традиций погружают Латвию в средневековое мракобесие.

Первые школы на территории Латвии создавались немецким католическим духовенством.

Например, в 1211 году епископом Альбертом была основана Домская школа, а в 1226 году — школа при церкви Святого Георгия.

Эти учебные заведения готовили священников для укрепления католических догм на завоеванных территориях. Учиться там могли только дети немецких феодалов, рыцарской элиты, которым и должна была принадлежать вся власть в Земле Марианской. Преподавание там шло исключительно на латинском языке, который был непонятен подавляющему большинству простого люда.

Первая светская школа в Риге открылась лишь в 1353 году, но и в ней могли проходить обучение только дети чиновников магистрата, что гарантировало несменяемость власти. В Курляндии первые школы для детей из зажиточных немецких семей были открыты в Либаве и Гробене в 1560 году.

В средние века в будущей Латвии непривилегированные жители городов и деревень, подчинявшееся немецким градоначальникам и помещикам, томились в невежестве. Об образованности низших слоев населения долгое время никто не задумывался. Впервые же латышские школы появились после Реформации, так как лютеранская администрация была заинтересована в повышении грамотности среди латышей. Дело в том, что богослужения, которые велись на латышском языке, проходили при активном участии паствы.

Именно с помощью латышского языка проповедники намеревались держать крестьян в подчинении, так как обучение в таких школах предполагало поверхностное освоение грамоты и изучение основ веры посредством переведенных Катехизисов.

В течение XVI столетия церковь, практикуя такой «компетентностный подход», сумела существенно увеличить свое влияние на латышей. Вскоре лютеранские и католические священники начали соревноваться друг с другом в издании религиозных сочинений на латышском языке, где пропагандировали идею безропотного подчинения и терпеливого миролюбия.

Известно, что первая книга на латышском языке была напечатана поборниками лютеранской веры в Германии в 1525 году для нужд учрежденного тогда же латышского лютеранского прихода. Тем не менее католики, прознав об этом, конфисковали ее, и до настоящего времени не найдено ни одного ее экземпляра.

В те годы лютеранские священники — наставники в латышских приходах — активно защищали интересы помещиков и чиновников, а католическое духовенство, обеспечившее переводы религиозных предписаний на латышский, защищали интересы Польского государства. Об этом и свидетельствуют первые дошедшие до наших дней книги, переведенные на латышский язык — катехизис иезуита Петра Канизия (1585), изданный в Вильне, а также лютеранские тексты и фрагменты из Евангелия (1586–1587), изданные в Кенигсберге.

Именно священнослужители этих двух конфессий вели ожесточенную борьбу за умы латышской паствы, которая, по сути, оставалась необразованной и манипулируемой.

Именно перевод катехизиса Петра Канизия, который стал ключевым доверенным лицом нескольких германских князей и лично курировал создание иезуитских школ, сыграл важную роль в приучении рижских латышей к покорности. Этот катехизис активно использовался в приобщении целевой аудитории к «вечным истинам». Для обучения латышей Риги была открыта школа при церкви Святого Якоба во второй половине XVI столетия.

Эта церковь в Риге полностью находилась под контролем ордена иезуитов. Первыми учебными пособиями для детей латышской городской бедноты тоже были катехизисы и псалмы. Зачастую переводы грешили буквальностью, язык подвергался искажениям, а письменные формы образовывались по законам немецкой грамматики. В дальнейшем такой искусственный, оторванный от крестьянского обихода речевой канон активно использовался немецкими пасторами.

 В годы шведского правления был принят закон об обязательном обучении крестьян в школах. Это решение часто преподносится историками современной Латвии как прогрессивное и новаторское.

Но не следует упускать из виду, что эти приходские школы, открывавшиеся в сельхоз постройках, например, ригах, овинах, складах, использовались шведской администрацией вовсе не для повышения уровня образованности латышских землепашцев, а для борьбы против католического влияния.

В 70–80-е годы XVII века в сельской местности было открыто несколько таких приходских школ, в которых пропагандировались идеи превосходства лютеранского мировоззрения, а детям внушалась мысль о безоговорочном подчинении помещичьим порядкам, а также о кротости, повиновении, уступчивости. Однако для богатых немцев и господствовавших в Прибалтике шведов возможности образования были принципиально иными.

Например, в рижской Домской школе в 1631 году был открыт класс академической гимназии, куда принимали только немцев, а в 1675 году в Риге был основан лицей, названный в честь короля Карла XI (Schola Carolina), в котором готовили исключительно чиновников для административных учреждений Швеции. Выпускники Карлова лицея поступали сначала в крупные вузы Шведского королевства (в Дерпте и Уппсале), а затем устраивались на государственную службу не только в Риге, но и, например, в Стокгольме.

Бесспорно то, что в этом лицее могли проходить обучение только дети зажиточных помещиков и высокопоставленных чиновников Шведской Ливонии, в то время как крестьянские дети едва умели читать и писать после окончания своих приходских школ, ютившихся в тесных амбарных помещениях.

Определенным шагом вперед было создание пастором Эрнстом Глюком в 1683 году в Мариенбурге (современный латвийский город Алуксне) школы для подготовки латышских учителей. Именно от него шведская администрация требовала перевода Библии на латышский язык. Для исполнения этой задачи Глюк отправился для обучения древнееврейскому и греческому языкам в Гамбург. Затем он вернулся в Ливонию и перевел Новый завет.

Эрнст Глюк принял участие и в создании русских школ для детей старообрядцев, которые бежали от преследований из России.

Любопытны дальнейшая судьба этого пастора и роль, которую он сыграл в истории России. Среди его воспитанниц была простая девушка Марта Скавронская, которая во время взятия Мариенбурга русскими войсками в 1702 году попала в плен вместе со своим наставником. В дальнейшем она стала женой русского царя Петра Великого, а после смерти правителя была венчана на царство под именем Екатерины Первой.

 Пастор Эрнст Глюк был привлечен Петром за широкую эрудицию и обосновался в Москве, где открыл собственную школу в доме по адресу Маросейка, 11. Школа, открытая для «общие всенародные пользы», должна была готовить не просто образованных госслужащих со знанием языков, но и всесторонне мыслящих людей, способных продолжать образование в ведущих университетах Европы.

Однако в Прибалтийских областях большинство школ оказалось разрушено в годы Великой Северной войны. К 1727 году школы действовали только в восемнадцати приходах Лифляндии. В это время в связи с распространением идей религиозного благочестия местные общины ратовали за создание новых школ для крестьянских детей.

Вскоре после ликвидации этих школ в 1740–1750-х годах начались масштабные крестьянские волнения, в результате которых правительство Российской империи издало постановление о формировании школ в имениях. Эти официальные распоряжения времен Екатерины II практически всегда игнорировались немецкими помещиками, которым принадлежала вся власть на местах.
 
Например, в 1770-х годах вопреки требованию Санкт-Петербурга школы были открыты только при 134 имениях из 524. В Латгалии первые церковно-приходские школы и вовсе появились лишь в 40–50-х годах XVIII века и предназначались только для детей помещиков и зажиточных слоев городского населения. 

В городских школах преподавание в большинстве случаев велось на немецком языке, а при поступлении туда действовал негласный социально-этнический и имущественный ценз. 

Ситуация с угнетенным положением латышского населения Прибалтийских губерний изменилась только в 1805 году в связи с реформами Александра Первого в области образования. Созданное в 1802 году Министерство народного просвещения утвердило положение о приходских школах Дерптского учебного округа. Было предписано открыть городские и приходские школы в Лифляндии и Курляндии, а следить за исполнением законов были направлены ведомственные чиновники.
 
Император предписал также открыть учительские семинарии. Закон об отмене крепостного права в Курляндской (1817 год) и Лифляндской (1819 год) губерниях предполагал также организацию системы волостных школ из расчета одна школа на тысячу жителей мужского пола (для Курляндии) и одна школа на пятьсот жителей мужского пола (в Лифляндии). Дальнейшее масштабное открытие православных приходских школ было связано с массовым переходом латышей в православие в 1820–1830-х годах. 

Именно в те годы были созданы предпосылки для классического образования в Прибалтийском крае, когда люди независимо от национальности и социального статуса могли отправлять своих детей в школы.

Современные латвийские власти, по всей видимости, предпочитают модель средневековой сегрегации, при которой на хорошее образование мог претендовать далеко не каждый житель Прибалтики, а только тот, в чьих руках была реальная власть. Такая политика как минимум недемократична и недальновидна и грозит привести к утрате Латвией конкурентоспособных позиций на мировом уровне.