Я очень люблю утро. У меня прям такое ощущение, что так, как люблю его я, не любит никто.

Часто просыпаюсь до будильника. Организм у меня послушный. Надо вставать каждый день в семь утра, он и встаёт. Без этих вот всех «давай ещё покемарим минутку». Проснёшься так, бывает, глянешь утренним узкоглазием на телефон, а там ещё целых без десяти. А делать-то особо нечего эти 10 минут. Ногу, бывает, высунешь из-под одеяла, большой палец ноги посгибаешь, поразгибаешь. Не бог весть какое занятие, но настроение от этого поднимается.

Я всегда иду на работу с запасом, ибо страшно не люблю опаздывать. Иду с этим детски-неожиданным лицом, дивлюсь красотам. То солнышко порассматриваю ленивое, то отражение облаков в канале. Минут 15 у меня в запасе есть всегда, и я времени даром не теряю. Общаюсь с природой. Надо сказать, общение с ней мне доставляет куда большее удовольствие, чем общение с людьми.

Травинка длинная, бывает, оторвётся от коллектива, наклонится куда-то в сторону тропинки и качается под весом капельки росы. Я каждый раз пытаюсь сфотографировать этот момент падения капельки и возвращение травинки в общий колхоз, но телефоном это сделать толком невозможно. Да и если сделаю хорошую фотографию, куда её? Дяде скоро 50 лет, а он травинки с росинками фотографирует. Шиза полная. Ну, им, дуракам, не понять.


И вот сегодня просыпаюсь — и прям чувство такое, что хорошо выспался. Прям полностью весь. Глянул боковым на телефон — без семи. Ну и размяк, лежу, нежусь. Вдруг какое-то чувство тревоги где-то глубоко во мне заёрзало. С чего бы это вдруг, подумалось мне. Я лениво протянул руку, нажал на кнопку на телефоне и нехотя перекатил голову по подушке в направлении экрана. Первая мысль — ну, всё же нормально, без трёх. Вторая мысль закончится не успела. Без трёх минут как я должен сидеть в офисе, то есть — восемь.

Знаете, как коты подпрыгивают, если их сильно напугать?! Они как-то умудряются всем телом взмыть вертикально и там, в полёте, ногами ещё пару километров пробежать перед приземлением. Я сделал то же самое, но вместе с одеялом. Для меня опоздать — хуже ядерной войны.

А что война? Сирена воет, ты бежишь в бомбоубежище. Вдруг впереди что-то ка-ак грохнет — и ты понимаешь, что не успел. Находишь кочку, прячешься за неё, надеваешь ватно-марлевую повязку и определяешь по красавцу-грибу, атомная бомба или водородная. Всё как учили. Потом ты медленно плавишься, не снимая ватно-марлевой повязки, и от второй взрывной волны превращаешься в пепел.

И белое такое всё вокруг, прохладно-приятное. Смотришь — лифт стоит в дымке и из-под дверей лёгкими кучерями пар исходит. Садишься, ясное дело, а там две кнопки: чёрная — Ад, белая с голубой каёмочкой — Рай. А ты же не дурак, нажимаешь на «Рай». И тут всё заморгало, заискрило, и зловещий хохот откуда-то: «Ага, щас!» И ты проваливаешься во тьму, а там котёл, черти и остальные твои знакомые. Все до одного. Умер и умер, никаких проблем.


А после того как опоздал — жить да жить.

На нервной почве жрать хочется, аж скулы сводит, а следующее «жрать» только в обед. Я страсть как люблю, когда кровать застелена, а тут — одеяло в сторону швырь, не до любви сейчас. Руку под кровать раз — бинго! — два носка. Достаю — оба чёрные — джек-пот! Резко надеваю, один, сука, под кроссовки — коротенький, а второй — как гольфа, до колена. Со психу сдираешь с себя джек-поты и несёшься к этой носочной шуфлядке. А я вчера что-то искал, помню, под носками.

Какая палитра, какое разнообразие, цветовая гамма — закачаешься, но мне сейчас не до высокого искусства. Начинаешь остервенело вышвыривать неподходящие по цвету носки. Вышвырнул все, пары не нашёл. Время в такие моменты летит, как издевается. Плюнул, надел разные, под джинсами не видно. Железная отмазка, я считаю. Пробегая мимо зеркала, ещё раз вспомнил про атомную войну мельком, но мне было не до эстетики.

А заграница же кругом. Греметь нельзя, орать тем более, а хочется так, как никогда.

Матерящейся коброй выполз из дома и лечу на остановку — в надежде, что автобус вот-вот подойдёт и я опоздаю не глобально. А там это табло электронное. До этого никогда не раздражало. Удобно же. Показывает, когда ушёл предыдущий автобус и когда придёт следующий. На табло зияло: одна минута как ушёл, девятнадцать минут как придёт следующий.


Матернул судьбу — и с этим рюкзаком наперевес, беременной крольчихой сиганул на шоссе ловить машину.

Ни одна, падла! Ни одна скотина не останавливается! Я уж так держал руку, как нищие у церкви просят подаяния. Этим тварям бессердечным, атеистам грёбаным хоть бы хны. Хотелось задрать майку, закатать штанину, выдвинуть колено вперёд и размахивать рукой, витиевато намекая на то, что поездка может сегодня оказаться особенно приятной. Но чо-то передумал. Очередь выстроится, выбирай потом, а я и так опаздываю.

Бежал-то по траве, наперерез. И эта роса, падлина, как-то умудрилась между штанов и ботинок пролезть и попасть туда, в носок, так, что аж противно. Тут со второстепенной дороги машина выезжает. Хочешь не хочешь — остановится. Я решил, что это последний шанс — и без всяких церемоний сел к мужику в машину.

А утро же, вереница машин по главной плотная, и тут на счастье — прогалина. Он, видать, каждое утро тут стоит и ждёт, когда же можно будет вклиниться. И тут такая удача. Он вот с этим вот импортным лицом, полным ужаса, встраивается в поток машин и слушает мою «автоматную очередь» о тяжёлом детстве, деревянных игрушках, мёде из одуванчиков и, как, следствие опаздывание на работу. Он меня аж до самой работы довёз молча. Они тут слабенькие все, поди сидит сейчас у психоаналитика в кататоническом состоянии.


Влетаю на работу — и прямиком к директору в кабинет. Уже собрался бросаться в ноги, не вели казнить, мол, дай слово молвить...

А он меня знает. Мне только слово дай. Ступай, говорит, старче, подобру-поздорову. По-русски-то он не умеет, а по английски сказал: «Да такая же фигня, час в пробке отстоял, минут десять как приехал».

Мать его за ногу, знал бы что так, да позавтракал бы спокойно. Носки надел бы одинаковые. И себе, и мужику тому нервную систему бы не калечил.

Я-то ладно — с детства пунктуально-психованный. А как мужик этот там — не знаю. Хорошо, что я ему про ядерную войну рассказать не успел.
 
 
 

---

Записки из Голландии
 
Дама из Амстердама и немного про торт
Пирог по-русски. Не без мата, словаря и бутылки вискаря
За сметаной. Дама из Амстердама — 2 Датч, гжель и Ван Хог. Голландцы нас не любят. Но терпят
Час расплаты. Как я готовил русское мексиканское рагу
Ла вида ес уна миерда. Это должно было случиться
Им неважно. Я вывел формулу среднеарифметического голландца
Денди идёт на интервью
Тут грешить невкусно
Он не будет взрывать самолёт, на котором я полечу
На «общаке». Как я побывал в шкуре голландского зайца
Объясни мне, брат... Ты по национальности — кто?!
Живой учебник истории
Помог! Хроника сомализации украинского борща
Ты помнишь, как всё начиналось? Четверть века назад
Особенности национальных уборщиц. Мир, труд, май и поговорить
Жизнь на воде, синяя орхидея и конь в пальто
Невыносимые трудности перевода. Двойной удар
В барбершопе
Как я нырнул в логово гомосексуализма
Первая круглая дата. Непросто бороться с нажитым за годы совковым нутром и мышлением
Велик, пятница, старушка
В гостях у Рембрандта. «Папа, мы тут надолго?!»
По ту сторону счастья. О вредных привычках
Руки вверх! Торт рождественский, со стразами 
Про Матушку. Я плюнул, теперь я русский, и трава не расти 
Fuck it в лёгком переводе. О странной Голландии
Делфт и другие
Собачий пляж в хорошую погоду. Фестиваль безудержного счастья 
Неожиданно в красках. «Лихие 90-е» по-амстердамски    
Об ужасной западной медицине. А пить-то надо что-нибудь?
Партнёр. Ох, тяжело мне даётся эта их тут толерантность!
Трудности навигации в деле государственной важности 
 

---