Недавно в городском парке Талсы поставили небольшую симпатичную скульптуру. Зрители шутливо прозвали её «Глобус Латвии». Но у этой скульптуры очень большая и поучительная, мало кому известная история.

Все могут короли?

В первую очередь, это история о том, как всемогущие хозяева Латвии, крутившие и вертевшие эту страну по своему хотению, наверное, единственный раз собравшись вместе, поставив не самую сложную цель, и скинувшись деньгами, так и не смогли её решить.

Вот текст Лато Лапса, портал Аполло от 28.12.2006, «Jezga ap pieminekļiem». Объемлющее Jezga значит — морока; суматоха; кутерьма; катавасия; буча; заваруха; переполох; сумятица.
 

На самом деле, волочь Петра на этот перекресток мне и в голову не приходило, и откуда это взял Андрис Грутупс, теперь вряд ли узнаем. Тому даже есть доказательства: я заказывал службе SKDS опрос общественного мнения, где бы рижане хотели установить памятник, и предложил на выбор шесть или семь вариантов. Бривибас/Элизабетес среди вариантов не было. Очень уж там сильная аура Ильича, на два-три поколения .

Еще ярче, в святой простоте высказался Янис Наглис в Lauku Avīze от 4 февраля 2003 года.

Впечатляющий список участников. Известные политики, деятели искусства, менее известные но крупные предприниматели, цвет латышского общества, но только титульная нация, других не пригласили.

Хотя — не совсем. Лукаво пригласили меня. И я даже ответил согласием, — что помогу интеллектуальным вкладом — накопленным опытом по созданию памятников. Что в данном случае имело бы решающее значение. Но мне даже не ответили.

Не те памятники

Восстановлением памятников и скульптур, когда-то поставленных в Риге и утраченных в перипетиях времени, я занимался С 1999 по 2006. Ни один не по погиб от общественных волнений, только войны, ветхость и другие исторические обстоятельства.

Восстанавливал подряд все, какие были известны и каким-то образом, хоть частично сохранились, — обломки, постамент, точные фотографии. Ничего нового не создавал, кроме, пожалуй, нереализованного решения рижской думы с точным указанием: поставить бюст Армитестеда на городском канале у мостика Тимма.

Но среди этих работ как назло не было ни одного памятника латышам, хотя я в этом никак не виноват, так уж сложился исторический ряд. Однако, национальные круги меня обвинили в пророссийской имперской пропаганде, шовинизме и других плохих словах.

Впрочем, однажды Эйжен Упманис, тогдашний директор Дирекции памятников, который в общем сочувствовал моими начинаниям, шутливо спросил,

— Что-то Вы, г-н Гомберг, не те памятники ставите!

— А что Вы посоветуете? 

И Эйжен предложил восстановить фигуру Лачплесиса на здании Сейма. Куда уж национальнее! Это как раз было несложно, скульптор Эдвин Круминьш быстро и недорого его слепил. Подарок Сейм долго не принимал. Клеймо российского империалиста приклеили прочно.

Возмущенный истеблишмент, — «почему Гомберг может, и почему мы не можем ничего противопоставить. Он один, а нас много?» — решил действовать.

И тут возникла проблема. Противопоставить оказалось некого. Героя не было.

Не оказалось в истории Латвии ни Гедиминаса, ни Махатмы Ганди, ни Кемаля Ататюрка, ни даже Чапаева. Эпический герой Лачплесис — выдуман. Не нашлось полководцев, вождей, сбросивших угнетателей и приведших страну к свободе, да, собственно говоря, и битв-то особых не было. До Первой мировой точно.

Памятник Свободе подпирают мускулистые каменные рыцари, в доспехах, шлемах, с мечами. Это борцы за свободу Латвии. Но против кого боролись, и кто они, неведомо. Пятьдесят шесть безымянных фигур. История сохранила только имя некоего лива Иманты, который в двенадцатом веке заколол в бою самого епископа Бертольда.
 

Отметим нелестную реплику Наглиса об Улманисе: такой символ локального разлива, диктатора, разогнавшего Сейм, — «входя в Евросоюз» показывать нельзя, Европа не поймет.

Кого же увековечить «на самом престижном месте»? Бравого воина Оскара Калпака, получившего чины и награды в российской армии и через три месяца командования латышским батальоном застреленного в «езге» своими же союзниками? Слабовато для нового символа латышской государственности и идеологии. Да и Министерство обороны его образ уже приватизировало.

Зарылись в архивы. В шорт-лист даже вошла одна дама, шмалявшая из ружья в советских оккупантов, входивших в Латвию в июле 1940 года. Но выиграл профессор Константин Чаксте, сын первого президента Латвии Яниса Чаксте, то есть, из хорошей семьи.

Не смешно

Кто он такой и почему именно ему решили водрузить памятник?

Профессор Чаксте, потомственный юрист, 1901 года рождения, политикой не занимался. Ни переворот Улманиса, ни приход большевиков, потом нацистов не заставили его высказаться публично. Как сказал Наглис, «Человек не служил ни одной державе».

Но после Сталинграда, когда исход войны стал примерно ясен, в августе 1943 года профессор с ближайшими друзьями решили действовать и учредили подпольное объединение, Латвийский центральный совет, с целью восстановить после войны свободную Латвию.

По иронии истории, ядро Центрального Совета составили депутаты того Сейма, который разогнал именно Карлис Улманис.

Вело себя подполье тихо. Никаких диверсий, собирались, издавали газету, обсуждали будущее Латвии. И весной 1944 году написали меморандум и поставили 186 подписей. В меморандуме объявили, что ни нацистский, ни коммунистический режимы для Латвии неприемлемы, и Латвия должна быть независимой. Меморандум предназначался руководителям стран антигитлеровской коалиции (кроме, конечно, СССР).

Текст зашифровали и отправили для дальнейшей передачи генералу Рудольфу Бангерскису, генерал-инспектору Латышского легиона СС, считая, очевидно, его своим. Бангерскис меморандум не принял, — не по адресу, — и стукнул наверх, в Берлин. Через зарубежных послов Латвии текст все же доставили.
 
Профессор не понимал, что так просто на этом поле играть никому не дадут и что еще в ноябре 1943 года в Тегеране большие дяди договорились: после войны народы Прибалтики останутся советскими.

«А можно мы хотя бы услышим волеизъявление этих народов (читай — Константина Чаксте), — застенчиво спросил Рузвельт? — Можно, — отрезал Сталин, — только без ваших представителей на этом волеизъявлении».
(Об этом неплохо помнить, говоря о пакте Молотова-Риббентропа 1939 года. В 1943 году Черчилль и Рузвельт территориальные последствия секретного протокола по факту подтвердили. Что бы ни говорили американцы и англичане о непризнании присоединения прибалтийских республик).

Липовая аллея

Итак, скинувшись по десять тысяч латов, организаторы объявили конкурс на памятник Константину Чаксте. Условия писали сами, жюри — тоже сами. Пригласили десять скульпторов, каждому заплатили по две тысячи. Еще восемь авторов принесли без гонорара.

По условиям конкурса памятник должен быть двенадцати метров высотой, и иметь портретное сходство. Забавно, что памятник Ленину был как раз двенадцати метров, скульптура — шесть плюс постамент. В советское время существовал неписанный стандарт, и скульптор, чтобы заслужить расположение властей и привилегии, должен был лепить Ильича. «Лепить шестиметрового», — шутили скульпторы.

На мой взгляд, творческие конкурсы — дело пустое. Если ты продюсер, в голове у тебя есть идея. Выбираешь под неё мастера и ставишь ему задачу. Микельанджело ведь Сикстинскую капеллу расписывал не по конкурсу. Опять таки, из конкурсных проектов трудно выбрать, потому что вы сами не представляете, чего хотите: “все не то, не то...”.
 

Чаксте был лысым. А лысого как ни лепи, получится Ленин. Конкурс прошел, работы выставили, и — о ужас, — восемнадцать двенадцатиметровых Ильичей, даже один с вытянутой рукой. Заколдованное место выбрали организаторы.

Результаты отменили и заявили второй тур, уже без приглашений. Из поданных работ одна была действительно неплохая, «Солнце», проект Ояра Фелдберга. Да-да, та самая, что недавно появилась в парке Талсы. Только восьми метров в диаметре, а вместо карты Латвии — голова Чаксте. Она и выиграла, и организаторы приступили к делу.

Но тут их ждал неприятный сюрприз. Инстанции сообщили, что ставить в этом месте памятник нельзя.


Аакадемик Янис Крастыньш, слева

В то время в Риге не было утвержденного плана развития города. Этот план имеет огромное коммерческое значение: можно ли на своем участке строить небоскреб, или только разбить песочницу. Из-за подковерной драки план не могли утвердить много лет, но без него нельзя, город должен жить каждый день. Пришлось создать временную институцию, Совет по сохранению и развитию исторического центра Риги. Руководителем Совета, на беду организаторов, назначили академика архитектуры Яниса Крастыньша.


Восемнадцать проектов

Совет пояснил:
Академик отдельно пояснил «непрофессиональность»: надо было обратиться в Совет еще до начала, мы бы им сразу сказали, что там памятник ставить нельзя. Латвийские чиновники обычно не так «жестковыйны».

В 2006 году перестраивали Галерею Центр, и проект включил в тело универмага прилегающую улочку Ридзенес. Директор VKPAI, Государственной инспекции по охране памятников культуры Юрис Дамбис заявил, что уничтожить историческую улочку (не липки вырубить!) на месте как раз той самой речки Риги, давшей название городу, можно только через его труп.


Исчезнувшая улочка Ридзенес

Двигавший проект бульдозер Айнарс Шлесерс намекнул, что это не проблема.

Дамбис подписал все что нужно, но не поникнул гордой головой, а опубликовал гневное письмо протеста, из которого никто ничего понял. Пока кто-то не слили секрет. Одно бессмысленное предложение в тексте было акрограммой. Из первых букв каждого слова складывалось, «Šlesera spiediens». «Шлесерс надавил».

Скульптор попросил на работу 420 тысяч латов, а было около двухсот. К тому же, оказалось, что скульптура — малотиражная: еще раньше была создана в камне для имения вентспилского деятеля Валентина Кокалиса.

Организаторы обиделись, выбросили игрушки из коляски, закрыли проект, деньги раздали.

В 1909 году конкурс на создание памятника Петру выиграл Александр Бауман из Санкт-Петербурга. Но закапризничал, об условиях с ним не удалось договориться, и организаторы выбрали другой проект из числа поданных — Густава Кассель-Шмидта.


Победитель конкурса памятников Чаксте


В завершение истории скульптуры скажем, что автор масштабно пытался пристроить её на столетие Латвии в Даугавпилс, но получил отказ по той же причине. В конце концов он все-таки выставил шедевр в Талси.


Мощный проект памятника в Даугавпилсе, знакомая картинка

Сотворить кумира

Обидно за Константина Чаксте. Ведь так или иначе, человек действительно отдал жизнь за независимость Латвии. И если действительно нашли в истории Латвии человека, достойного стать символом нации, то почему же, когда провалился план занять центр Риги, его забросили назад, в библиотечную пыль?

И все же, что стоило как-то сохранить память о нём? Назвать его именем улицу? Смогли же бульвар с очаровательным историческим названием Бастея переименовать в Зигфрида Анну Мейеровица, плюнув на протесты общественности. Кому это взбрело в голову? И мало им просто Мейеровица, надо, чтоб Зигфрид Анна! Не хватало клеточек, отведённых по закону для адреса, — переписали закон.


Домик Чаксте в Юрмале

Константин Чаксте жил на тихой улочке Ротас, что идет вдоль дюн между Лиелупе и Булдури, в скромном доме номер 5. Дом еще недавно принадлежал его дочерям, в 2013 году они его продали.

Здесь его арестовали гестаповцы 29 апреля 1944 года, отсюда отправили в Центральную тюрьму и дальше в концлагеря на смерть. На доме табличка, которую явно прикрепили дочери, с улицы её не прочесть.

Что стоило назвать эту улицу его именем? Проспект Оскара Калпака — там же рядом, в Лиелупе. Бульвар Калпака — в Риге. Улманя гатве — пожалуйста. Дудаев есть! Посольство США — на улице Самнера Уэллеса, автора декларации 1940 г. о независимости Прибалтики, о которой в Тегеране-43 сами же американцы даже не вспомнили.

А о Чаксте — ни одного топонима.

Собранные деньги раздали обратно. Разве не лучше было бы создать Фонд памяти Константина Чаксте и передать туда деньги? Учредить из него именные стипендии студентам-юристам, и не только. Спортивные призы его имени. Издать о нём книгу. Дать его имя школе, где он учился, кстати, в какой? Узнали бы, пока живы его дочери.

Разве после того, как отказали в месте, не стало ясно, что уж Петру Первому тем более не позволят его занять? Почему тогда было не поставить памятник на Эспланаде, как предлагал Янис Крастыньш? Или неподалеку напротив Верховного Суда, на углу Тербатас и Бривибас? Я письменно предлагал им это отличное, удобное и гораздо более выразительное место.
Замечательные слова. Только где всё это? Антидемократию отрицаем, гатве на Юрмалу называем Улманя, памятник Улманису ставим, а памятника Чаксте так и нет.

Или действительно Чаксте понадобился, чтобы увековечить на главном перекрестке самих себя? Отметиться списком табличкой на постаменте: «Здесь был Янис».

Память о Вие Артмане затоптали, она, видите ли, «служила тем». А кто из вас, господа, им не служил? За памятник Гунару Астре брались, — бросили. Недавно кто-то предлагал назвать рижский аэропорт именем какой-то неизвестной личности из истории латвийской авиации. Зачем? Назовите его просто и мелодично: «Аэропорт Раймонд Паулс». У кого еще в этой стране столько доброй славы? Что, еще жив? Слава Богу, многая ему лета. Сделайте ему приятно на склоне лет.

Ильич как предмет коммерции

Далее еще одна улыбка, даже хохот истории. Куда делся Ильич с того самого места, за которое боролись и страдали члены инициативной группы во главе с ее идеологом Андрисом Грутупом?

А сам Грутупс и приватизировал. С коммерческой целью.


Заколдованный перекресток

Низвергнутого исполина увезли на склады бывшего Комбината благоустройства, которым заведовал Гунтис, племянник упомянутого Карлиса Улманиса и будущий президент Латвии. Склады эти тихонько приватизировал лично Андрис Грутупс (зря что ли комиссаром от группы активистов выступал бывший руководитель агентства приватизации Янис Наглис). А по закону, написанному, кстати, тем же Андрисом Грутупом, если движимое имущество находится в вашем распоряжении три года, и на него никто не претендует, оно становится совсем вашим.

Сын Андриса Грутупа Виктор, еще при жизни папы, предложил Ильича купить и показал его на складе. Было это давно, телефоны еще не умели лихо щелкать все подряд, поэтому, увы, фотографию не сделал. Четвертованная бронзовая тушка Ильича мирно лежала валетом с Петром Стучкой как шерочка с машерочкой на складе на улице Баускас на углу — будете смеяться! — Яня Чакстес гатве. У тела отсутствовала левая нога ниже колена, как ее пилили, видела вся страна. Позже у вождя отпилили на сувенир правую указующую ладонь. Мне о ней рассказал знакомый, которому ее предлагали купить.

Недавно на вопросы журналистов, куда дел Ильича, Виктор отвечал, — не знаю, пропал, арендаторы, наверное, сперли. Вряд ли, памятник представлял для него значительную материальную ценность: я тогда предложил купить его тысяч за десять, по цене металла, но он хотел значительно больше.

Гранитную плиту с надписью Ļeņins, каюсь, с постамента по моей просьбе сковырнул камнерез Ивар Фелдберг, брат того самого скульптора Ояра Фелдберга. Недавно я её подарил Музею оккупации.
 

К слову, зря развалили Музей революции. Поменяли бы табличку у входа на «Музей оккупации», и дело с концом. История ведь объективна, меняемся только мы.

Уроки истории

В средние века теологи дискутировали, может ли всемогущий Господь создать камень такой величины, который сам не сможет поднять. Наши всемогущие правители и идеологи поставили задачу, с которой так и не смогли справиться.
 

В этом первый и главный урок: деньги и амбиции —еще не всё. Надо еще что-то уметь и осознавать объективную реальность.

Оказалось, что в этой стране есть твердые и независимые люди, которые не боятся ответственности за свои решения. Академик Крастыньш — человек редкой закалки. Крупнейший авторитетный специалист, который служит не тем или этим, а своей совести. Жаль, что такие люди, если и попадают в чиновники, то ненадолго.

Другой урок — в демократической стране невозможно «приказом» создать символ нации. Только в стране чучхе. Или где только одна главная газета. Передовица в Правде, — и на следующие семьдесят лет улицы Стаханова, мост Стаханова.

Общественность Латвии отказалась поклоняться навязанному символу.

Историк Александр Полунов пишет (Lenta.ru, 23/09/19):
Немецкая исследовательница истории профессор Ульрике фон Хиршхаузен, несколько лет преподававшая в Латвийском университете, однажды объяснила, почему мои игры с памятниками вызывают такой протест у большой части общества. Возрожденное латвийское государство создает необходимую ему историческую картину, в которой Латвия выглядит маленькой храброй страной, столетиями победоносно воевавшей с захватчиками.
 

А мои действия называются — «деконструкция истории», то есть восстановление её реальных обстоятельств.

Здесь и ответ, почему «Гомберг смог, а мы не смогли». Гомберг не создавал историю заново, а следовал ей. Нельзя прогибать историю под себя, она обязательно даст сдачи.

Иногда возникают вялые рецидивы противопоставить Чаксте хоть кому-нибудь. Теперь — Памятнику Победы.
 
Фонд-таки создали в 2016 году, и пообещали, что в 2020 году откроют памятник всем сразу -почему только Чаксте? — заодно, опять без имен, диссидентам и национальным партизанам-айзсаргам. Помните, при советской власти было такое запрещенное слово, спортивные комментаторы старательно именовали защитников «aizsardzības spēlētājs»?

Судя по результатам, Фонд сидит без денег. А раз за это никто не платит, то — вот и последний вывод — наверное, «езга вокруг памятников» никому не нужна?
 

---

---