Любой кризис вызывает попытки выяснить, кто в нем виноват. Нас же учили, что у каждой ошибки есть имя, фамилия и должность. Впрочем, в информационном поле одной шестой ответ на этот вопрос всегда прост: конечно, виноваты США. Это же они разбомбили Ирак, Ливию, Сирию... Сирию не бомбили? Ну так хотели разбомбить. И вообще, ИГИЛ — это их проект.

Интересно, что в США эту точку зрения тоже разделяют многие. Правда, в более опирающемся на факты варианте.

Оппоненты Барака Обамы считают, что если бы он решился вмешаться в гражданскую войну на стороне умеренной сирийской оппозиции, то на сегодня в Сирии было бы демократическое правительство, которое, свергнув Башара Асада, не допустило бы появления ИГИЛа.

Понятно, что на политических противников принято вешать всех собак. Мы сможем найти и многих комментаторов, которые уверены, что во всем виновата Россия.

Параноиков нечего принимать во внимание, но все же требуется разъяснение, почему на Западе столь однозначно негативное отношение к Асаду. Ведь понятно, что он — диктатор, пытающийся сохранить власть самыми жестокими методами, но никак не угрожающий миру за пределами Сирии. В то же время ИГИЛ очевидно опасен для человечества в целом. И если Асад — враг ИГИЛа, то почему бы не использовать его?

Именно это предлагает Россия, но ее не слышат.


Попробую объяснить это явление на житейском примере из другого неразрешимого ближневосточного конфликта.

Есть одна дама, которую я знаю весьма шапочно, но благодаря ее чрезвычайной словоохотливости осведомлен о ее жизни. Жизнь эта, как у многих пожилых одиноких женщин, зациклена на судьбе семьи единственной дочери

Дочь была замужем за латышом — пьяницей и бездельником. В этом месте рассказа делается краткое обобщение о латышах в целом. Она развелась, уехала с ребенком на заработки в Швецию и там обрела счастье: вышла замуж за палестинского беженца. Интеллигентный парень, хорошо зарабатывает, подружился с приемным сыном, души не чает в жене и их общем ребенке.

А какие замечательные у зятя родители! Они часто разговаривают по скайпу. Сватья, естественно, на арабском, зять переводит на шведский, дочь, в свою очередь, на русский. Немного длинно получается, но ведь когда предмет общего обожания — хорошенькая черноглазая внучка, то слова не так уж важны, правда?

Одна беда: если рижская бабушка с внучкой встречается регулярно, а теперь, похоже, и насовсем переехала в Швецию — я что-то давно ее не видел — то палестинским предкам увидеть своих близких не суждено. Сектор Газа, где они живут, находится в блокаде, оттуда не выехать, зять чудом выскользнул.

Тут моя собеседница готова сделать следующее обобщение — уже об израильтянах, но спохватывается, что я могу не разделить ее точку зрения.


А почему, собственно, я должен возражать? Действительно, ужасно жариться на запертом со всех сторон клочке земли и не иметь возможности встречаться с сыном и его семьей. При этом осознавая, что только в далекой холодной Швеции сын может нормально жить — на Родине такая жизнь невозможна.

Но я понимаю и израильскую позицию. Из Газы постоянно обстреливают израильские города, гибнут мирные жители. Если там построят аэропорт или морской порт, то вырастет поток боеприпасов, будет гибнуть больше израильтян. Любое государство в первую очередь заботится о своих, не так ли?

При этом Израиль обижается, что общественное мнение Швеции, как и большинства европейских стран, находится на стороне палестинцев.

А ведь это так легко объяснимо.

Из Газы приезжают беженцы, рассказывают о своих несчастьях. Среди них есть и такие положительные приятные люди, как зять моей знакомой. Осваивают шведский, работают, платят налоги, становятся уважаемыми членами общества. И сообщают этому обществу о трагедии своего народа. Разве общество может им не поверить?

В этом свете не имеет значения, что отнюдь не все беженцы из Газы такие уважаемые люди, как наш герой. Пусть даже большинство палестинцев в Швеции не хотят работать, третируют бессловесных жен и приторговывают наркотиками. Журналисты берут интервью у образованных людей, умеющих складно говорить и хорошо освоивших местный язык, и именно такие определяют отношение общества к проблеме.

Вот если бы обстрелы Израиля из Газы были настолько интенсивными, что израильтяне вынуждены были бы бежать в Швецию, то ситуация уравнялась бы, а шведское общественное мнение оказалось бы более взвешенным. Но, к счастью для Израиля, этого не происходит.


Тут еще один момент важен.

У моей знакомой, помимо неудачного первого зятя, есть и другие причины обижаться на латышей. Она до выхода на пенсию была учительницей пения. Ну для чего было ее мучить экзаменом по латышскому на высшую категорию, если она работала в русской школе — язык музыки интернационален, не так ли? А испытание натурализацией — причем, что парадоксально, гражданство нужно главным образом, чтобы жить в Швеции.

Но вся эта печальная сторона нашей жизни на шведское общественное мнение никакого впечатления не оставит.

Потому что рассказать наша героиня ничего не сможет — шведскому не обучена. А кроме того, уже все давно поведали латышские эмигранты, за 70 лет все уши прожужжавшие шведам об ужасах советской оккупации.


Пришло время формулировать. Любое общество живет в определенном информационном поле. Информация поступает в это поле, как правило, односторонняя, хотя и по вполне объективным причинам, даже без всякой информационной войны. А общественное мнение толкает политиков на принятие определенных решений.

Диаспора — это очень мощный иструмент политического лоббирования.

И если сегодня политика стран Западной Европы в арабо-израильском конфликте склоняется на сторону арабов, то одна из причин этого — арабские диаспоры в этих странах стали сильнее, чем еврейские. В то же время США по-прежнему поддерживают Израиль — потому что там еврейская община влиятельнее.

После этого легко понять ситуацию в Сирии и реакцию на нее Запада. Как известно, Асад принадлежит к религиозному меньшинству сирийцев — алавитам. И, естественно, ставит на все должности своих собратьев, что категорически не нравится тамошнему религиозному большинству — суннитам.

Отсюда конфликт, перешедший в жестокую гражданскую войну.


Сирия — страна небедная и относительно просвещенная. Поэтому многие сирийцы учатся и учились в западных университетах. При этом однокурсники не могли не заметить их взаимного отчуждения.

Приходило время выпуска, образованные алавиты возвращались домой занимать номенклатурные должности. Кстати, этот путь прошел и сам Асад — недаром он выглядит как лощенный европейский политик в полном противоречии со своей кровавой репутацией.

А суннитам в Сирии делать нечего, карьеру не построишь, они остаются в эмиграции. Связи студенческих времен сохраняются, кто-то из однокашников становится важной шишкой в своей стране. И когда собрат по альма-матер рассказывает ему, как ужасен режим Асада, он охотно верит старому другу.

Потом эти эмигранты создают организацию и довольно успешно оказывают влияние на правительства стран, в которых живут. Естественно, никто не верит Асаду, когда он говорит, что его противники — опасные экстремисты: ведь с ними знакомы лично много лет. Интеллигентные уважаемые люди — как можно клеветать на таких!

При этом в самой Сирии гражданская война протекает все более жестоко. Информация о преступлениях армии Асада становится широко известна.

Но есть и еще один процесс: противники официальных властей радикализуются. Чудовищная идеология ИГИЛа кажется им куда более привлекательной, чем демократические лозунги сирийских эмигрантов, забывших реалии Родины.

Тем более, что игиловцы свои — сунниты. Тем более, что пролито много крови и ненависть нарастает.


Сейчас три основные стороны конфликта — правительственная армия, ИГИЛ и сирийская оппозиция — воюют между собой по принципу каждый с каждым. В реалии игроков намного больше, но для упрощения их роли опустим.

Проблема в том, что если против Асада обе стороны сражаются на полном серьезе, то вождям оппозиции все труднее заставить свое войско противостоять ИГИЛу. Эта оппозиция не столько противник ИГИЛа, сколько потенциальное пополнение его рядов.

Но втолковать такое западным лидерам, которые знают только далеких от любого экстремизма сирийских интеллектуалов, очень трудно.

И даже если поймут, то что-либо изменить уже трудно. Общественное мнение за долгие годы настолько сильно настроено против Асада, что взять его в союзники не позволит.

Мне нетрудно предположить, что было бы, если б НАТО два года назад не согласилось с Россией и свергло Асада. Вполне возможно, что ИГИЛ в Сирию не сунулся бы, как он пока не суется в Саудовскую Аравию: там бы установился новый диктаторский режим, ворруженный, ко всему прочему, химическим оужием.

Демократам, радостно рванувшим на родину из эмиграции, объяснили бы, что революция чего-то стоит, только если умеет защищаться, что за свободу надо бороться с оружием в руках, а не отсиживаться по лондонам-вашингтонам, и вообще, их здесь не стояло. А пока был бы развязан такой террор против побежденных, что поток беженцев от него не уступал бы нынешнему.

Но ничего. Лет через двадцать на Западе возникла бы новая эмигрантская сирийская оппозиция — на этот раз из интеллектуалов-алавитов. А там уж недалеко было бы до освободительной войны с новым суннитским диктатором. Разумеется, при поддержке гуманного мирового сообщества.


Так что же делать? А просто перестать задаваться вопросом, кто виноват.

Виноваты всегда все. А вне конфликта — тот, кто создал государства со столь неоднородным населением, но только было это сто лет назад. Потому что любой диктатор — будь то Саддам Хуссейн, Каддафи или Асад — способен загнать проблему вглубь, отложив гражданскую войну, но не ликвидировав ее причины.

И тем более нельзя решить межобщинные проблемы демократическим голосованием.

Эх, и зачем разрушили Османскую империю! Пока был в Стамбуле султан, была и возможность ему пожаловаться. Между соперничающими группами населения существовал признанный арбитр, ни к одной из этих групп не принадлежащий. Тогда можно было мирно договариваться.

А если власть в принципе не может быть нейтральной, то альтернативу кровавому кошмару найти трудно.