Продолжаем публикацию писем русского латвийца, уехавшего на заработки в Англию в конце 90-х. Предисловие публикатора и первое письмо читайте здесь.

«Итак, я обещал рассказать тебе про Лондон. Даже не знаю с чего начать.

Когда мы в прошлый раз были в Лондоне и жили у знакомых — было круто. Много гуляли по городу, как днем, таки ночью. По ходу видели всякие Биг Бены, Букингемские дворцы, Оксфорд-стриты и всякие другие стриты. Но если Лондон хорош днем, то ночью он просто крут! Лепота!

Были на этом самом «...я вышла на Пикадилли». Круто. А Биг Бен этот — так себе, сделали культ. Я думал, там площадь какая-то перед ним, чтобы внушительно было, как полагается в имперской столице. А на самом деле, если голову ненароком не задерешь, то и не увидишь его. Но архитектура вставляет по самые помидоры.

Машины здесь — тоже все в порядке, хотя я ожидал увидеть чуть ли не летающие тарелки.Такие тоже есть, но мало. Такси здесь (кэбы) черные, горбатые, начала века. Красные двухэтажные автобусы — символ Лондона. Можно сесть на второй этаж без крыши за столик, с барышней, и устроить себе прогулку по ночному Лондону.

Далее... Очень много памятников, всяким Нельсонам, Свифтам и хрен знает кому еще... Очень много! Парки они тоже очень любят. Деревья вроде и похожи на наши, а глядь — ни фига не наши! Клен — не клен: кора мохнатая, акация — высоченная с белыми цветами. Голуби, блин, простейшие твари — и те другие!

Если ты будешь занимать бабл на дорогу, то здесь через два месяца отдашь их по-любому. Даже на голимой ферме ты сможешь зарабатывать полторы-две тыщенки чистыми. Все зависит от того, как быстро тебя зарубит экономия и самоограничения. Нас с Юриком зарубило быстро. И потому на данный момент мы являем собой открытых, необремененных тяжеловесностью сумм парней.

А если ты попадешь на ферму, то твои желания взопреть от непосильного мужицкого труда — сбудутся. И тебя будут донимать вездесущие кролики и фазаны. Общество в лагере (!) даст тебе понять, каково твое положение на социальной лестнице, смотря как поведешь себя с обязательными подонками, которых почему-то здесь большинство.

Но, друг, что за радость, когда после такой внезапной проверки ты зауважаешь себя!

«Я — мужик!» — про себя, но громко воскликнешь ты.

Про Лондон пока не знаю, но подозреваю, что ситуация эта там еще более явственна, так как бабл улетает просто со свистом на жилье, транспорт, пайку и кой-какие развлечения, мимо которых человек понимающий, что нужно жить сейчас и здесь, настоящим моментом — пройти не в силах.

Разумеется, есть в природе образцово-показательные рудименты, пашущие на двух работах, спящие в сутки 3-4 часа, питающиеся консервами и ночующие в коммуналках с протекающими крышами в компании двадцати албанцев. И силы им дает мысль, что у себя в Хохляндии они наконец-то за эти бабки смогут развернуть пальцы и влиться в жирномордую систему.

Да нешто ты не знаешь, что твои братаны не такого поля ягоды! Тем более, у одного из них постоянное предчувствие чего-то необратимого. Скажу — ты не будешь тут зажиматься, как дома, будешь себе позволять. Жизнь погрузит тебя в себя полностью. Даст по шее, потом — сникерс и скажет: теперь ты взрослый, крути своей задницей по своему разумению и желанию. У тебя есть 50 шансов ее поджарить и столько же шансов — засунуть ее в медок.

Если фортуна не покажет нам свой исполосованный зад и мы зацепимся в Лондоне, у тебя появится еще один очень важный плюс — друзья в этом городе. Если ты хьюмен упертый, то рано или поздно, ты добьешься здесь своего.

Четверг. Время ланча. Краткий перерыв для отдыха. Есть 10 минут чтобы отвлечься.

До обеда опять собирали клубнику, карачились и пыхтели, а заработали по 10 фунтов. Прошу учитывать, что цены здесь совсем иные, чем в пенатах (на родине)... Так что в таком г... пока приходится пребывать.
Конечно, процентов 30 английских ферм — хуже, а процентов 20 — лучше. После ланча у нас в лучшем случае будет почасовка (3-7 фунтов в час). Часа на три. Вот и считай. Тем не менее, уставать мы меньше не стали, так как объем работ не снизился, а плату снизили.

Дела у нас, что называется, «so-so», что означает — так себе. Но зная, какой похер на родине, роптать пока не буду.

Суббота.

Начался выходной (с 17.00), завтра он будет тоже, что особо lovely (мило).

Юрик сел на мой велик и поехал в Хистон, к банкомату, чтобы снять бабл и купить себе новый байсикл. Тот, что он возымел ранее, оказался full sheet. Иван оказался не таким уж дураком и сделал одну хитрую комбинацию. В результате он уезжает на другую ферму, в Йорк, и продает свой классный байк. Прежний Юрику тоже продал Иван, и когда болгар спросил: «Jura, you wanna new baik?» — наш друг недостаточно быстро среагировал. Тут буквально подскочил наш землячок Янис и сказал: «Я покупаю, я!»

Некрасиво. По местным законам за такое мнут морду, но Юра — вьюнош интеллигентный и не возразил. Прошел час, я успел объяснить другу, какой промах он допустил. И тут Иван, не желая ждать вечера, когда подлый Янук достанет фунты, еще раз предложил Юрику купить байк. Тут уж Юра среагировал незамедлительно.

Новости такие. Косово съело достаточно от сумм английских налогоплательщиков, потому эти натофашисты придумали забирать 10% от студентов, которые работают. Находиться стало невыгодно. Но до нашей фермы это новшество еще не дошло, потому сюда едут с других ферм нелегалы, в то время как отсюда тоже надо куда-то срывать.

Ферма наша, по английским меркам — хреновая. Не знаю что будет потом, но уже в августе начнутся большие чистки нелегалов и работу будет найти ой как сложно.

Вторник. У хохлов сегодня ночь Ивана Купалы. Обычно они бухают тихо, молчаливо поигрывая желваками. Африканцы, напротив, гуляют очень шумно — и быстро наступает час полного Содома и Вавилона, вминание банок от пива головой в стол и полный отруб всего от двух-трех банок пенного напитка.

Поляки тоже веселятся шумно. Эти пьют долго, до утра, и крепчайшие из них несут на руках в поле, для работы, остальных.

Но что-то мне подсказывает, что все это время хохлы копили энергию для встречи Ивана Купалы — и сегодня нас ждут много шума и гама, много водки и пива, много «я люблю тебя» и «я тебя не люблю», а также исконно-посконного «ты меня уважаешь?».

Не зря же они так долго молча терли желваками, как будто желая что-то сказать, что-то очень важное, но увы, давно забытое, неподвижно глядя в одну точку.

Но больше всего я хочу, чтобы мастер спорта, женщина-тяжеловес, напилась настолько, чтобы ее уже не хватило на то, чтобы пойти искать папоротник. Хотя мои шансы попасть в ее удушливые объятья несколько уменьшились после того, как один из приезжих нелегалов, наш земляк Павел, искавший, к чьему бы заду ему пристроиться, привлек к себе ее тяжелое внимание.

И я буду рад, если сегодня этот птица-говорун попадется ей под руку первый.

А я в очередной раз проведу приятный вечер в компании нашего хитроумного остряка и балагура Юрика. Шутки его не ведают опасности. Один раз он дошутился до того, что только я встал из-за стола (где сидели Юрик и Иван), подошел к холодильнику, открыл и закрыл его, глядь — а этот хохмист уже в стальном зажиме у разъяренного Ивана, который перед тем как начать душить, еще успел нанести звенящий удар своей жертве.

Вот такие вот шутки.

Долго смеялись за твое письмо. Видишь, у тебя там смешно, а я здесь смеялся последний раз, только когда Юрик с разлету влетел в Ford-универсал почтенного английского джентльмена, щекой влип в окно и завалился. Впал в шок, но быстро вскочил и начал делать ноги, таща за собой велик без тормозов, услужливо проданный ему накануне Иваном.

Но такая находчивость ему не помогла, и высокочтимый англик, убедившись, что Юра умудрился сделать этот виртуозный кульбит, совершенно не поцарапав ему машину, имел долгий сеанс нудного англоязычного внушения. Но на парализованную шоком русскую кору головного мозга не записалось ничего, кроме похожих на дельфиний треск сигналов.

А вообще в Кембридже плотность движения — все в порядке. Есть, конечно, тихие улочки, придуманные быдто-бы для тебя. Много Средневековья, да и поздние постройки не подкачали. Но, что характерно для тихой Англии, все маленькие улицы заканчиваются тупиками.

А студентки то, а студентки! Шоколадные, лимонные, вафельные, сахарные, какие хош! И всяка дрянь тебе улыбнется, еще бы — ты же русский спортсмен!

Со мной тут казусов тоже хватает. Вчерась зашли в магазин купить чего-то. Гляжу: открытка красивая, а за прилавком — милая такая. Я сразу впадаю в умственный анабиоз, лунатической походкой к ней подхожу и на чистейшем (без шуток) английском, с подтекстом за секс, ей говорю: «А можно ли эту восхитительную открытку отправить по почте без конверта, приклеив лишь марку и запечатлев адрес?»

Она аж вспотела от моего чуть заметного столичного акцента. И говорит мне так вежливо и сексуально, сука: «Искьюзми, что?»

Я приготавливаюсь нанести ей второй потрясающий лингвистический удар — и тут подскакивает очкастый англокозел и говорит: «Ask me, sir!»

Тут вся моя лунатическая легкость пропадает, и я, по слогам, инвалидно, начинаю ему втолковывать. Весь игривый подтекст беседы сразу пропадает, и мой акцент — все ужаснее и ужаснее, я чуть уже не срываюсь на собачий эскимосский лай и предупредительное шарканье, умоляя: «Лишь поймите меня, сэр!»

Долго это длилось, очень долго. Но мы договорились. Англокозел тоже раскраснелся и вспотел. Уходя, я говорю моей детке: «Just trust me baby». И еще раз, в дверях: «I’ll be back!»

Пиши чаще. Если бы ты знал, как тут приятно получать письма.

О наших делах буду писать тебе в следующем письме».


Продолжение следует...