Человек консервативен и к новшествам относится с большой долей скепсиса. Правда, не всякий человек и не к любым новшествам. Есть и такие, кто на все новое смотрят с восторгом и принимают безоговорочно.
 
Но кроме беспечного взгляда на вещи, свойственного немалому числу людей (в основном молодежи и тем, кто это новое создает или кому оно выгодно), существует еще и строго объективный, научный подход к происходящему. С этой точки зрения всё, что делается сегодня с человечеством вообще, и в частности, конкретно с нами на постсоветском пространстве, может восприниматься вполне как позитивное развитие. Даже падение качества жизни в условиях декларируемого повышения ее уровня, как мы знаем на собственном опыте, может считаться совершенно нормальным явлением.
 
Тут все зависит от того, как  относиться к состоянию человеческого ума и духа. С одной стороны, можно, например, рассматривать общую дегуманизацию всего и вся как деградацию человека и его природы. Это если исходить из консервативного, скептического взгляда на мир. Но ведь можно и наоборот — видеть в этом свидетельство нашего продолжающегося развития. Разумеется, при оптимистическом восприятии жизни. В конце концов, что ни говори, но и понимание самого качества сегодня тоже может многими пониматься иначе, чем понималось десять или двадцать лет назад.
 
Так ученые, занимающиеся философией антропологии, т.е. изучением развития человека и его сознания, считают все, что с нами теперь происходит, поступательным движением вперед и совершенствованием человеческой  природы. Или породы, что в принципе одно и то же. Ну а то, что многие воспринимают как дегуманизацию и свидетельство деградации нашего сознания, по мнению этих ученых, есть не более как издержки стремительного движение человечества вперед и чуть ли ни качественного прорыва в будущую цивилизацию.
 
Рассуждают антропологи вполне логично и по-своему убедительно. В качестве доказательства они приводят по отдельности вроде бы малозначущие для эволюции человеческой природы вещи, а в целом напротив очень даже важные и существенные. Например, появление совершенно новых, телесно ориентированных социальных практик и увлечений, которые, действительно,  резко меняют весь образ нашей жизни и даже весь строй мысли. Это различные психоделические процедуры. Это видоизменения тела, бодибилдинг и натуропатическое питание. Это  массовое увлечение танцевальной культурой, включая сюда и бальные танцы, и танцы на льду, и вокруг шеста, и с обручем… Это и смена пола и сексуальной ориентации и вообще всеобщая сексуализация сознания.
 
Велика роль здесь и эпохальных подвижек в науке. В частности, смены парадигмы и перехода на позитивистские позиции, когда начинает отрицаться  познавательная  роль самой науки. Развитие генной инженерии, клонирования и многое другое, о чем обыкновенный человек раньше не мог даже подумать.
 
Все это определенным образом сказывается на коллективном  сознании и меняет наше отношение к системе ценностей. Вот, казалось бы, банальный, но значимый пример. Если совсем недавно героизм отдельного человека почитался как высшее проявление духа и гуманного склада ума, то сегодня к героизму уже многие относятся как к личностному экстремизму, угрожающему собственной жизни и потому ничем не оправданному…
 
Антропологи, по сути, предлагают все с частицей «де-» (скажем, ту же дегуманизацию) рассматривать как показатель перемен, происходящих во благо  развивающегося человечества. Вопрос только в том, насколько такой взгляд продуктивен?
 
Чтобы ответить на него,  нужно как это ни парадоксально понять другое — кому проиграла коммунистическая система? И что представляло собой на самом деле то явление, которое мы привыкли воспринимать как поражение в «холодной войне»?
 
Дело в том, что на самом деле, в планетарном масштабе, произошло нечто более грандиозное и значимое, по сравнению с чем т.н. «холодная война» — мелочь и вообще надуманная вещь. Мы являемся свидетелями и участниками мощной цепной реакции, в которой крушение советского строя и гибель СССР — лишь одно из звеньев, одна из стадий перемен планетарного размаха. В конце концов, крах коммунистических идеалов — не единичная катастрофа. Следом, если не одновременно, начался мощный процесс дехристианизации западного мира. Вероятно, оба этих явления — две стороны одной медали. По сути ведь это два гигантских идеологических проекта, выступающих за общественное благо и приносящие ради него в жертву права и свободы человека как индивида.
 
Так кто же и над кем одержал верх?
 
Капитализм? Нет, конечно, потому что капиталистической идеи — наподобие христианской или коммунистической — никогда не существовало. Да и ставить рядом с идеей общественного блага стремление к личному успеху и личному обогащению просто смешно и нелепо, настолько это мелко и малозначительно. Кроме того, гора родила мышь — сам капитализм ведь тоже выродился в банальную диктатуру бизнеса. К тому же еще, к общему несчастию, на всех этажах неизлечимо зараженную   уголовщиной и коррупцией.
 
Капитализм — это всего лишь орудие, умело использованное против двух идеологических гигантов. Кем? Пока что ответить точно и внятно на этот вопрос нет возможности. Потому что новый, третий идеологический проект такого же масштаба, как христианский или коммунистический, еще не вырисовался. Ясно лишь то, что и христианство, и коммунизм возникли и состоялись в свое время как средство и способ укротить распоясавшееся язычество. Укротить стихию низменных страстей и страхов, превращавших человека из высокоорганизованного существа в самовлюбленную скотину.
 
Эта стихия теперь опять вырвалась из ошейника и властвует над человечеством. Мы стоим в преддверии третьего, возможно, еще более мощного и жесткого идеологического проекта, которому надлежит справиться с язычеством нового тысячелетия.
 
Если так, то правы те, кто считает, что сегодня мы переживаем не столько духовный кризис, сколько возникновение основ новой цивилизации и нового человека ХХI века. Нынешний человек  «продолжает себя» в совершенных аппаратах и электронных машинах, что не может не сопровождаться появлением вокруг него антигуманной среды. Как сказал  писатель и антрополог Михаил Эпштейн, «это пора начальная, а вовсе не завершающая, как представлялось предыдущему поколению гуманитариев».