Ознакомившись с историей о том, как наш главный борец за права человека Юрис Янсонс пожаловался в Центр госязыка на учительницу из русской школы, я укрепился во мнении, что мы превратно понимаем многие слова из постсоветского новояза.


Новый язык

С упразднением СССР в обиход был введен новый язык, который мы должны были использовать в дивном, новом мире. Это был как будто бы старый язык, но из него были удалены многие старые «неправильные» слова, был легализован мат и добавлен криминальный жаргон. Смысл многих старых слов был изменен или искажен. Кроме того, политический аспект языков народов СССР был по понятным причинам изменен на 100%. Социалистическая терминология была полностью удалена, и вместо нее в обиход была введена западная политическая терминология. Такие термины, как демократия, гражданские права, права человека, общечеловеческие ценности, начали использоваться именно тогда. Причем не просто слова, а целые понятийные схемы, импортируемые с Запада — вместе с джинсами, кока-колой и Свободой.

«Все ради блага человека, все во имя человека — и я видел этого человека!» — так забавно звучал один из навязываемых нам антисоветских анекдотов. Согласно новой идеологии, в Советском Союзе человек был лишь винтиком тоталитарной машины, а с наступлением демократии он стал центром мира, и его права — это святое. Удивительно, насколько эта ложь контрастирует с тем фактом, что в СССР у человека помимо других прав было гарантированное право на труд — а теперь он это право утратил. Сотни тысяч жителей моей маленькой Латвии вынуждены были бежать из своей страны, чтобы иметь возможность прокормить себя и семью. В 2010-м году суммарная численность населения постсоветских государств оказалась почти на 48 миллионов человек меньше, чем прогнозировалось в 1991 году. Да, на словах наши права — это величайшая ценность в мире (дороже только слезинка ребенка), но на деле у нас есть только право на смерть.

Добро пожаловать в демократию.


«Черное — это белое. Война — это мир»

Омбудсмен — это слово тоже из постсоветского новояза. Как прилежные граждане, мы должны использовать его, и делать вид, что верим в его иноязычную силу. Честно говоря, я никогда не мог понять, в чем смысл этих «уполномоченных по правам человека». На самом деле, я не припомню ни одного действительно серьезного дела с нарушением прав, которым бы занимались постсоветские ombudsman"ы. Начнем с того, что наш омбудсмен совершенно не замечает того, что почти миллион людей в 1991-м году лишили гражданства. В упор не видит того, что в Латвии де-факто существует система апартеида в отношении русских, но озабочен правом цыган (сравнительно небольшой группы) на получение хорошего образования. Что за поразительное лицемерие? Вообще характерно то, что на фоне Катастрофы, в которой мы живем 20 с лишним лет, правозащитники выискивают какие-то мелочи, которые СМИ раздувают до размеров слона. Мы должны верить, что слон — это муха, а муха — это слон. Так надо.

Кажется, теперь я понял, в чем дело. Намекну: представители криминального мира людьми между собой называют исключительно уголовников. Когда уголовник говорит «сяду и отсижу как люди», говорит о «людских понятиях», он имеет в виду только других уголовников и особенности их взаимоотношений. Возможно, иностранные термины, касающиеся «прав человека», стоит понимать как раз в этом ключе. Что, если под «человеками» здесь имеется в виду только узкая прослойка людей, о комфорте которых пекутся ombudsmen и human right defenders? Тогда остальные к людям просто не относятся, это «животные в обличье человека». Только этим можно объяснить поразительно избирательную слепоту тех, кто навязывает нам себя в качестве борцов за права людей. Образ воображаемого правителя-тирана из антисоветского анекдота меркнет перед таким мировоззрением. А простаки и уши развесили, рады: «теперь за наши права борются! Не то, что в «совке»!» Да вот незадача: по факту они в списке людей не числятся. Что ж, бывает.

Если так, то тогда все становится на свои места. Тогда человеческие права несчастного продавца, работающего за гроши, и не имеющего права покинуть разваливающееся здание, нельзя ущемить, поскольку это не человек. Получается не подлость, а чисто техническая проблема, и ожидаем милый ответ, примерно такой: «простите, это не к нам, а в ветеринарную службу». А вот права уважаемых людей, владельцев сети магазинов — это уже совсем другое дело. Там чисто конкретные людские понятия. Своя атмосфера.

Точно так же и с русскими школами, русскими учителями. Проблема с ними, и с русскими вообще в том, что русские — это, по понятным причинам, народ-нелегал на всей территории бывшего Союза. Признаешь за людей — глядишь, начнут требовать возмещения ущерба за лишения последних 20 лет. Оставишь им школы — выучат что-то не то, и вместо пения в хоре начнут паять на коленке новую империю. По сравнению с этими нелегалами все прочие — люди. Разных сортов, конечно — но люди. Вот потому и нет у нас никаких нарушений прав русских. И самих русских, кстати, тоже нет — есть русскоязычные (ну, вы поняли). Все хорошо, прекрасная маркиза.


Хорошо забытое старое

Стоит отметить, что доктрина дегуманизации противника — далеко не новый прием в истории человечества. Нет нужды говорить, что применение его в военной пропаганде, к примеру, существенно повышает эффективность военной операции. Одно дело — воевать с обычными людьми, а другое — с «унтерменшами», которые наверняка и не люди вовсе, а так, гоминиды. Человек устроен так, что испытывает сочувствие к собрату — что существенно снижает его эффективность как солдата. Другое дело, когда этот собрат — и не собрат вовсе, а Шариков какой-то. У европейцев тут опыт уже есть, они подтвердят, что это удобная штука: расчищаешь себе жизненное пространство, а совесть чиста, как слеза младенца. Впрочем, этот же прием иногда применяли и применяют не только на войне, но и в быту, в отношении соседей по стране — в Ирландии, в ЮАР, и в других местах.

Инструмент удобный, спору нет. У него только одна проблема: использующий его очень быстро сам перестает быть человеком. И превращается в нелюдь.